Публичное одиночество - Никита Михалков

Я не думал тогда о том, о чем думаю сейчас. Тогда мне была интересна метаморфоза, которая происходит с персонажами, вынужденными принимать решение.

Вообще рождение чего-то нового на глазах у зрителей – вещь очень терпкая, увлекательная. Мне этим нравилась пьеса. Но сейчас это не ремейк – потому что там история о том, как прекрасен и гуманен в Америке закон. Наш фильм совсем о другом.

Как шла работа над сценарием, который Вы писали втроем вместе с Владимиром Моисеенко и Александром Новотоцким? Как получилось, что в фильме «12» затронуто столько актуальных тем? Как будто Вы специально их собрали. Мол, поговорим об этой проблеме и вот об этой?

Да, именно так.

Я просто для себя выписал для начала на бумаге все важные моменты, больные вопросы. Публицистические какие-то вещи, разговоры, которые часто возникают практически у всех. Как сказал Маковецкий в фильме остальным присяжным: обвиняемый такой же человек, как и мы. Давайте сначала разберемся, что произошло, давайте поговорим. Не поболтаем, а поговорим. Русским людям важно хотя бы иногда не трепаться, а именно разговаривать. Тогда появляется нужное решение, философия жизни проясняется. Вся природа русская к этому располагает. Как Ключевский гениально писал: «Беспорывность русского пейзажа». Гениально абсолютно! Это не горы, не океан. Ровный, спокойный пейзаж рождает тягу к размышлениям.

У русского человека часто приятными разговорами все и ограничивается.

Точно. И в фильме есть слова об этом. О том, как часто у нас так все и происходит: пообсуждали, погорячились, а дальше ничего. Потрендели и разошлись. Ничего не можем довести до конца, потому и увязаем в своих проблемах.

Вы решились на рискованный шаг – у каждого персонажа фильма есть большой монолог. Для кино это очень смело.

А я вообще считаю, что это новаторская картина. Для меня по крайней мере.

И как актеры ни страдали, я не снял ни одного укрупнения в монологах, чтобы не иметь соблазна их вставить. Или будут слушать, как это в жизни бывает, на общем плане: когда человек ходит, говорит и его все слушают, потому что это волнует. Или не будут, тогда никакие крупные планы не помогут. Это риск огромный, но я на него шел.

В России всем понятно будет, о чем болит душа у персонажей «12». А за рубежом, как думаете, Вас поймут?

Честно сказать, в принципе, при всем моем огромном желании, чтобы в мире картину приняли хорошо, мне в тысячу крат важнее, чтобы «12» максимально много и долго смотрели дома, в России. Мне хотелось сделать фильм увлекательный и неожиданный для всех. Не то что я натужно морщу лоб, говоря какие-то умные вещи, мне важно, чтобы свой интерес нашли в нем и взрослые люди, и те, кто днюет и ночует в Интернете.

У нашей истории есть и повороты внезапные, и смешного хватает. Скучно не будет.

Чеченская тема, наверное, стоит на первом месте в вашем фильме. Может, по-вашему, художественное произведение каким-то образом повлиять на решение насущных вопросов?

Точно знаю одно: фильм должен заставить задуматься о том, что нельзя к этой сложной проблеме относиться как-то вообще, не дифференцируя.

О чем я хочу сказать?

Решить, допустим, иракскую проблему так, как ее пытаются решать, нереально. Потому что когда человек садится в самолет, сажает в него триста пассажиров и врезается в небоскреб, совершая таким образом чудовищный акт массового убийства, а его мать принимает поздравления за героический поступок сына и благодарит Аллаха за все, что случилось, – с этой женщиной решить вопрос путем ее экзекуции или расстрела невозможно. Нереально…

С чеченской проблемой то же самое. Привычным способом ее не решить. Путь один: надо сделать этих людей заинтересованными в том, чтобы Россия была нашей общей страной.

Русский офицер в вашем фильме воспитывает чеченского мальчика, взял его в свою семью. Наверное, не случайно зовут его дядя Володя?

Господь с Вами! Таких ассоциаций у меня и в мыслях не было.

Вот сейчас Вы на съемках «Утомленных солнцем – 2» столкнулись с разваленной нашей армией. Разве есть там такие идеальные офицеры, как в вашем фильме?

Есть. Они не идеальные, а настоящие.

И потом, где еще, как не в армии, искать такие понятия, как честь, долг? В гражданском нашем обществе честь отсутствует вообще как явление. В армии хотя бы есть эти два слова: «честь имею». По большому счету, тот персонаж, которого я играю, абсолютно железно выполняет то, что составляет смысл этих слов: «честь имею».

И он единственный персонаж, который в конце обретает имя, остальные ведь так и остаются безымянными.

Конечно. Потому что безликая масса равнодушна и бездеятельна. Имя есть у того, кто готов взять на себя личную ответственность.

Расскажите о двух чеченских мальчиках, которые сыграли подсудимого – в детстве и в настоящем времени.

Замечательные два братика Абти и Абди Магамаевы. Мама у них потрясающая. За несколько дней до съемок у них умер отец, я об этом потом уже узнал. По ней нельзя было догадаться – ни слезинки на глазах, такая же приветливая и ровная, как всегда. Очень внимательно и ревностно оберегала все обычаи, следила, чтобы все было точно. Героя в сценарии назвали Умарчик, она говорит – нет, неправильно. У нас звали бы Умарик. Я шел за ней просто след в след, прислушивался ко всем ее замечаниям. А мальчики ее танцуют в ансамбле. Когда мы закончили снимать последнюю сцену в Геленджике, был банкет. Старший, ему четырнадцать лет, подошел ко мне и говорит: «Я не знаю, какой получится фильм, но я хочу сказать Вам спасибо от всего чеченского народа».

Ксенофобия в нашем обществе – об этом тоже говорят герои фильма.

Наша картина очень русская. И патриотичная.

Но я уверен, что не может быть по-настоящему патриотичной картина, основанная на ксенофобии. Шовинизм и ксенофобия – это когда я люблю свое за счет других. Если утверждают: я лучше тебя. Эту тему я начал еще в «Урге», когда глазами русского шофера показывал совсем другой уклад жизни, непонятный для него мир.

Все иное, непривычное надо воспринимать с уважением, потому что так живут люди, это их выбор, их право.

Фильм предваряет эпиграф: «Не ищите бытового правдоподобия, ищите правду бытия». Как раз о правдоподобии я хотела бы спросить. В России – это известные цифры – всего 0,4 % оправдательных приговоров. Остальные – обвинительные.

Да. И в России не требуется единогласного решения суда присяжных – я это тоже знаю. Но так нужно для драматургии и для того, чтобы затеять большой диспут. Не только на экране, но и потом, после фильма. Я нутром своим чувствую, что эта картина очень важна для всех нас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});