Загадать желание - Ольга Кай

Мне вспомнилось грустное лицо старой женщины, возвращавшей Карине кованую розочку: «Не люблю ненастоящие цветы»…

– А старичок, который хотел вернуться домой? – спросила я, и угадала ответ до того, как подруга грустно покачала головой.

Мы еще долго сидели и молчали – сперва пытались прислушиваться, потом, отчаявшись, думали каждая о своем, и вздрогнули от неожиданности, когда тяжелая дверь, скрипнув, отворилась. Арис переступил порог, остановился на минуту, глядя на нас пустым, рассеянным взглядом, а потом провел ладонью по лицу и волосам, словно в попытке отогнать мрачные мысли.

– Мы уезжаем, – сказал он.

– Что ж, – Алина поднялась, поправила рубашку, – мне собираться недолго… Когда?

– Сегодня, – Горыныч подошел к окну, по дороге досадливо пнув ботинком свою сумку, в которой что-то блеснуло. Устало оперся кулаками о столешницу. – Вы с Леоном остаетесь. Едем только мы… вдвоем.

И – взгляд тяжелый, прямо в глаза. Что он ищет, что высматривает? Может, пытается разглядеть во мне тех, чужих, которые прошлой ночью вели меня в Пустошь?

Наша…

Пришлось опустить взгляд, пряча чужое злорадство.

– Соберу вам еды в дорогу, – тихо сказала Алина и вышла, осторожно притворив за собой дверь.

А Арис все смотрел и ждал чего-то, и от его молчания мне становилось страшно.

– Арис, это я. Это все еще я.

– Вижу, – отозвался он. – Времени на сборы немного. С нами поедет Фома и еще несколько человек.

– Меня сторожить? – я подняла голову и решительно посмотрела Горынычу прямо в глаза. – Арис, скажи, ты правда знаешь, что делать?

– Правда.

– Только мне почему-то кажется, что тебе не нравится то, что ты знаешь…

Я свесила ноги с кровати, поднялась, проверяя, твердо ли стою, и, сделав несколько шагов, опустилась на корточки возле своего рюкзака.

– Ты как? – в спину спросил Горыныч.

– Идти смогу.

В приоткрытой Арисовой сумке вновь что-то блеснуло, привлекая внимание – какая-то железка, напомнившая те фигурки, которые в кузнице Семена делал бывший охранник и шофер, а теперь – молодой колдун и друг Горынычевой сестры.

– Это тебе Володя дал? – спросила я и потянулась к заинтересовавшей меня вещице.

И тут же с воплем отдернула руку.

Едва коснулась, а ощущение такое, будто по локоть руку в кипяток сунула. До косточек обожгло.

Арис рывком поднял меня на ноги, а я испуганно прижалась к нему, пытаясь понять, что произошло.

– Что это? – от боли на глаза навернулись слезы. – Что это там… в сумке?

Горыныч ответил не сразу.

– Одна нужная вещь, – сказал наконец. – Огненный дал.

Огненный? Ах, Огненный! Тогда ясно. Тогда все ясно. Ведь разве можно ждать добра от огня? Нет, никогда, ни за что! Огонь – зло. Огонь – враг…

Я тряхнула головой, успокаивая нахлынувшую вдруг ярость. Слышала, как кто-то заглянул в комнату – узнать, чего кричали, и все ли в порядке, но не вошел, не остался.

– А куда мы поедем? – шепотом поинтересовалась я, уткнувшись носом Арису в плечо.

– Я не могу сказать.

– Чтобы эти черные не подслушали? – вздохнула. – Тоже верно…

Ладонь Горыныча тяжело лежала на затылке. Неподвижным взглядом я смотрела на рукав мужской рубашки и думала о том, что придется теперь не задавать вопросов и слепо довериться одному единственному человеку, который знает, что делать. И будь что будет – все лучше, чем стрелы в спину от бдительных товарищей Фомы. И, словно в ответ на эти мысли, Арис произнес негромко, но твердо:

– Все будет хорошо.

Мне всегда казалось, что после этой фразы самое время начинать панику, но… очень уж хотелось поверить.

* * *

Нас провожали немногие. Настасья с Алиной собрали еды в дорогу – и нам, и конвоирам, которые должны были сопровождать нас до места. Солнце спряталось за тучами, и легкий ветер приятной прохладой касался лица.

На улице ждала повозка – я еще вяло обрадовалась: хорошо хоть не верхом. Фома и его люди стояли кругом, готовые в любой миг запрыгнуть в седла, а больше на улице никого не было. Поселок словно вымер – закрыты ставни, хозяева не копошатся в огороде, не отдыхают в тени садов. Даже любопытные не вышли поглазеть из-за забора. В конце улицы видно палатки, но и там тихо. Лишь одинокая фигурка Карины замерла поодаль. Девушка явно сомневалась, стоит ли подойти, но потом все-таки приблизилась к нам с Арисом.

– Валечка, прости меня, пожалуйста!

В ее темных глазах читалось искреннее раскаянье, но я не сдержала улыбки: надо же, Валечка!.. Горыныч, похоже, растерялся.

– Хорошо, – сказал, – только больше меня так не называй.

– Как? – Карина несмело улыбнулась. – Валечкой?

– Наверное, – нахмурился Арис и махнул рукой: – А, ладно, все равно забыл уже…

Алина все время держалась рядом со мной, в ее глазах стояли слезы – видно, подруге стоило большого труда не расплакаться.

– Возвращайтесь поскорей, – прошептала она, обняла меня на прощание и отошла.

Леон просто пожал Арису руку.

– Удачи, – коротко и серьезно сказал он.

А Горыныч кивнул так же серьезно – наверное, очень надеялся на эту самую удачу.

Затягивать болезненное прощание не стоило. Я забралась на повозку, всем своим видом показывая готовность отправиться в путь, но Арис не торопился и то и дело поглядывал в небо. Так, словно хотел чего-то попросить… Но я слишком хорошо знала, кого он там выглядывает на самом деле. И знали это черные тени, которые беспокойно зашевелились, стоило Арису приблизиться.

– Мы будем удаляться от Пустоши.

– Нет! – вырвался у меня отголосок чужого недовольства. Взяв себя в руки и мысленно приказав теням заткнуться, я перевела дыхание: – Ясно.

– Мне придется тебя связать.

Голос спокойный, бесстрастный, и прямой взгляд в глаза. Не спрашивает разрешения – просто ставит перед фактом. Что ж, я ведь решила довериться?

Послушно протянула руки, но сердце кольнуло обидой, когда Арис перетянул запястья веревкой, неудобно заведя мне руки за спину. А потом зачем-то связал и ноги. Видно, чтоб не убежала… Люди вокруг молчали. На одних лицах читалась мрачная решимость, на других – жалость. Сестра Ариса смотрела с недоумением, а Алина – со страхом и сожалением. Настасья словно стремилась приободрить, а ее муж, Андрей, выглядел так, будто хотел попросить прощения. Фома наблюдал с бесстрастной внимательностью, проверяя, все ли идет как надо, и готовый в любую секунду вмешаться. От всех этих взглядов хотелось провалиться сквозь землю, стыдно было, словно раздели и выставили на показ.

Арис проверил узлы и помог мне, надежно связанной, сесть поудобней. А потом положил рядом, на повозку, свою дорожную сумку и вынул из нее ту самую железку, которую я так неосторожно тронула – широкий металлический обруч, гладкий снаружи и покрытый тонким кружевом узора по внутренней стороне.

– Его нужно надеть, перед тем как ехать.

Обруч лежал на ладонях Горыныча – на вид грубоватый, словно наспех сделанный. Только вот этот узор – то ли орнамент, то ли надписи… Его и коснуться-то больно. Но бесполезно возражать. Все равно уже связана, не убегу. Да и бежать-то недолго – до первой стрелы в спину.

Хоть бы времени еще немного, хоть бы решиться… Но разве можно решиться на такое? «Все будет хорошо», да?

Подняла взгляд на Ариса – в этот миг я его почти ненавидела.

– Либо так, либо тебя убьют, – губы Горыныча побелели, а глаза казались черными. – Ты понимаешь?

Кивнула.

– Женя?

Снова кивнула и не сдержалась – закрыла глаза.

Один вздох, одно мгновение… Весь мир сжался в маленькую черную точку и взорвался, разлетаясь осколками.

Словно в горящем коконе… Крик разрывает горло, дыхания не хватает… И ничего нет больше, кроме раскаленной полосы металла, что сжимает голову огненными тисками. Ни спрятаться, ни сбежать…

Боль уходит внезапно, вдруг. Вижу чье-то лицо белым пятном, огромные испуганные глаза.

– Женечка…

Она стоит рядом, а в ее руках это… это…

Ярость рвется наружу, поднимается тенями с земли.

Чужие! Враги! Убить!

Черные волны под низким серым небом. Крик. Кровь. Дальше – свобода. Пустошь. Домой.

Стрелы не долетают. Вязнут в черных боках и, просочившись, падают на землю – бесполезные, глупые. Пахнет болью. Чужой.

– Не стрелять! – слышно.

Чей-то визг.

Тьма.

Часть четвертая. Последний рубеж

Глава 1. Колдовской хоровод

С самого утра сердце Алины было не на месте. Вот и теперь она смотрела сквозь слезы, как ее подругу связывают у всех на виду – как преступницу или сумасшедшую. А потом – этот ужас в Женькиных глазах.