Знак снежного бога (СИ) - Элевская Лина

— Отныне я с чистой совестью умываю руки. Раз снег не ляжет, Мир встревожится, может, даже пробудится. Они этого явно добиваются — и пусть будет так, я со своей стороны сделал все, чтобы это предотвратить. Я тоже не пожелал вовремя прислушаться к снежному богу, пошел у вас двоих на поводу, помогал вместе со всеми загнать его в угол. И признаю наконец эту ошибку. Буду без ваших склок, спокойно и достойно дожидаться итога… а не юлить ручейком по древнему лесу, как худшие из бессмертных!

Ильос, великолепный в своем гневе, вскочил в колесницу и дернул вожжи.

— А мы?! — в оцепенении выдал Анихи, глядя, как лучезарный в ослепительном сиянии возносится в небеса, оставив двоих зачинщиков лязгать зубами на крайнем Севере.

— Может, хоть это вас научит вежливости и дальновидности! — долетел сверху злой ответ.

… Выбрались они из бескрайних снегов не скоро и не слишком ладно. Кое-как укрылись тучей, призванной Громом, побрели через сугробы… И тут в ответ на очередную тираду спутника Анихи сгоряча заявил, что это все из-за надуманных страданий Грома по своей Молнии — было бы чего страдать, когда у него их тысячи! Тот тоже не смолчал, припомнил и наликаэ, и подстрекательства, и в итоге боги пробирались к границе Севера под бесконечные препирательства.

А когда вышли к первому человеческому жилью, вздрогнули и застыли, позабыв и о морозе, и о сонливости, и о склоке.

Ветер поднялся и сделался вдруг тревожным, продувал насквозь, пронизывая самое сердце, которое вдруг сжалось от пугающего предчувствия чего-то неотвратимого, неминуемого, незыблемого, как старейшие горы земли.

И по ней дрожью прокатился тяжелый, гнетущий вздох, словно в едином порыве вздохнули животные, деревья, травы, птицы, самые камни под ногами.

В соседнем селении как один замерли люди, а затем тревожно заговорили все разом, не поняв, но почувствовав неладное. Встрепенулись птицы, хищники бросили преследовать добычу, а добыча забыла, что нужно убегать. На миг застыло все живое, чтобы потом, яснее ощутив остроту жизни, втрое активнее вернуться к своим делам с ощущением, что отмеренный срок истекает, что впереди ждет неизведанное.

Два бога переглянулись. В глазах обоих серым облаком повис страх.

ОН грядет.

Когда они пришли, Зима уже знала — духи чувствуют Мир куда острее.

Осталось понять, вмешается Он напрямую или изберет очередной сосуд для выражения своей воли?

Утешало их одно. В своей гордыне оба свято верили, что главная, первоочередная вина лежит на Ланеже.

…Глупцы.

* * *

— Глупцы, — с укоризной простонал Сулу, убрав пальцы, бегло считывавшие ход времени и бег событий, от полотна судьбы весеннего бога. Он следил за ним на протяжении последних трех сезонов с все большей тревогой.

У него даже не было времени удивиться тому, сколько разных чувств вызвало вновь «прочитанное» — гнев, печаль, горечь, усталость, надежда…

Тяжелый вздох вдруг рябью пронесся по огромному полотну над головой, заставив затрепетать все прочие, эхом пронизав великого бога судеб и наполнив его сердце трепетом. Хаос тоже недовольно заерзал вокруг, ощетинившись щупальцами, как дикобраз — иглами.

Тревога усилилась.

Еще день, другой, третий — и хрупкое равновесие, замершее в самой точке надлома, треснет тонким льдом. Но боги… Великие и верховные, правящие своими вотчинами на протяжении тысячелетий, чем дальше, тем больше запутываются в желании верить в собственную правоту, исключительность, силу! Все больше кичатся ими, не желая в своей гордыне даже допустить сомнение в самих себе!

И ведь теперь даже он, бог судеб, не знает, чем завершится начатое. Полотна перестали ткаться, замерли в единой точке, и будут пребывать в ней до тех пор, пока не произойдет перелом.

Оглаживая длинную бороду, Сулу тяжело осел в свое кресло у прялки, испытывая одновременно гнев и тяжелую тревогу. И ведь затхлая гнильца, порок души и сердца, коснувшись одного бога, с такой легкостью перекинулась на других! Гром, Аквариа, Ильос, Гестиа, Лейя, Кэлокайри, Анестея… Одни очнулись от наведенных гордыней, завистью и страхом иллюзий, другие — нет. А недреманного стража, обладавшего способностью видеть сердце каждого и судить по справедливости, при богах больше нет. Они сочли его вмешательство излишним, он сам себя счел недостойным…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ардор непременно сейчас явился бы, непременно остановил бы смуту в зародыше, рассудил бы двоих стихийных, едва погибла наликаэ Анихи.

Только теперь сам Судия осужден, и некому дать богам наставление, кроме того, чья тяжеловесная поступь сотрясет мир человеческий до основания.

Прежде Сулу считал, что Ланежу и его наликаэ ничто не грозит, но чем дольше медлил Мир, тем больше он сомневался в этом.

Может выйти и так, что виновные будут наказаны, но в своей гордыне так и не поймут, за что именно!

Пальцы судорожно сжались, выдрав из бороды несколько белоснежных волосков, но бог судеб даже не заметил этого.

Всемогущий, неужели дойдет до этого?

Старец покачал головой.

Он знал ответ.

Еще немного — и огромная рука покарает всех, и действовавших, и не мешавших. Сколько духов погибнет потом, пытаясь восстановить порядок? Сколько сил уйдет на то, чтобы снова усмирить небеса и землю?

…А он, связанный, скованный своим словом и собственной силой, ничего не может сделать!

Великий слепец вздрогнул, удивленный этой мыслью. Неужто он, давно привыкший к невмешательству, оставшийся бесстрастным, даже когда Сньор сошел с предписанного пути, теперь хочет помочь?

…Да.

Это желание противоречит обязательствам, которые он добровольно взял на себя. Бог судеб не вмешивается в дела людские и божеские…

Так Сулу уговаривал себя, недвижно сидя со своим веретеном в окружении щупалец Хаоса, мельтешащих перед лицом. Чувствовал их, но не отмахивался, размышляя.

Если бы хоть кто-то из богов явился за советом! Но они все после заточения Сньора так тряслись над своей силой, что не желали пожертвовать даже частью ее на дорогу через Великую пустоту. Только Ланеж рискнул, ради своей наликаэ…

И что хуже всего — снежный бог, не совершивший никаких преступлений, не нарушивший никаких законов, рискуя собой, попытался хоть как-то направить словно обезумевших верховных на путь истинный! Он сам, своей рукой сплел ему и его наликаэ такую судьбу, в которой их любовь должна была восторжествовать… Но плесень, поразившая полотно весеннего бога, увы, вила свои петли!

— Мир, ты ведь благословил их любовь! — вырвалось у бога судеб, окончательно подавленного непривычными переживаниями. — Отчего теперь обрекать обоих на заточение?! Сколько еще продлится их ожидание? Неужели за то, что они пытались быть услышанными, их ждет кара? И разве не надлежит как можно быстрее вразумить остальных, пока их гордыня не зашла слишком далеко?

И вдруг замерло без движения великое полотно. Сулу почудилось, будто тяжелый, давящий взгляд упал на него, и от этого взгляда зашевелились волосы на голове. Затем оно зашелестело, задрожало и принялось скатываться в гигантский свиток. Ошеломленный слепец не видел этого, но ощутил движение, почувствовал поднявшийся космический ветер, пришедшийся не по вкусу Хаосу, щупальца которого беспомощно затрепетали.

Он не видел, но чувствовал, как от самого края полотна Мира протянулась сияющая силой созидания нить.

Не видел, как Хаос ревниво вытянул собственную многоцветную нить, наполненную преобразованной силой всех богов, посещавших когда-либо вместилище судеб и честно уплативших дань.

Две противоположные силы устремились к одной цели — древнему свитку, сияющему серебром, который многие тысячелетия пылился без надобности. В самом деле, к чему разворачивать судьбу, которая неизменна, в которой каждый день, каждый час и миг похожи на предыдущий?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Две нити встретились в одной точке, но не отпрянули, ощутив друг друга, а сплелись, идя к общей цели.

И великий бог судеб выронил веретено.