Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Вздернув носик, Краста двинулась дальше по бульвару Всадников. Мелкая ее душонка переполнилась торжеством: разве не преподала она этой черни урок достоинства? Будь маркиза чуть более склонна к раздумьям, она могла бы сообразить, что защищаться, объявив себя любовницей высокопоставленного захватчика, значило лишний раз показать, как низко пала Валмиера. Но подобные выводы находились за пределами ее умишка и будут, вероятно, недоступны ей до конца дней.

Маркиза дошла до самого конца бульвара с дорогими магазинами — чуть дальше, чем хотела поначалау, но ей требовалось выпустить пар. Надменные альгарвейцы выводили ее из себя. Сама надменная, Краста не признавала за окружающими права на это качество — исключением был полковник Лурканио, а тот пугал маркизу сильней, чем та готова была себе признаться.

Бульвар упирался в один из многочисленных столичных парков. Сейчас газоны желтели жухлой травой, кое-где проглядывала жирная грязь. Голые ветви тянулись к затянутому тучами небу, словно мертвые руки, обращенные с мольбою к силам горним. Голуби и воробьи клянчили крошек у немногих зевак на скамейках вдоль мощенных кирпичом дорожек — должно быть, этим людям больше некуда было податься.

В сердце парка высилась Колонна каунианских побед. Мраморный столб стоял на этом месте больше тысячи лет, со времен Каунианской империи. Сколько он простоял до падения империи, Краста сказать не могла бы. С историей, как и многими другими науками, у нее были большие трудности во всех гимназиях и академиях, куда маркизу пытались приткнуть, прежде чем махнули рукой на ее образование. Единственное, что задержалось у нее в памяти, — что колонна воздвигнута была в ознаменование победы над альгарвейскими варварами, которые еще в ту эпоху выходили из своих лесов, чтобы грабить и убивать кауниан. Сброшенные альгарвейскими драконами в дни Шестилетней войны ядра несколько повредили барельефы на колонне, но с тех пор памятник восстановили.

Однако сейчас у подножия Колонны побед толпилось немало альгарвейцев в форменных килтах. Захватчики бурно спорили о чем-то, размахивая руками на свой театральный манер. Для альгарвейцев жизнь была мелодрамой. Несколько валмиерцев вмешились в спор. Солдат в песочного цвета юбке небрежно сбил одного из них с ног.

Красте, раз уж она была любовницей Лурканио, ни один рыжик в чине ниже полковника не осмелился бы причинить вреда. Прекрасно осознавая свою неприкосновенность, маркиза решительно подошла к спорщикам.

— Что здесь происходит? — осведомилась она решительно и громко. — Отвечайте!

Сбитый с ног валмиерец поднялся. Штаны его порвались, но он даже не заметил этого. Лицо его было тонкое и умное — не тот тип мужчин, каким Краста обыкновенно уделяла второй взгляд, да и первый тоже. Во всяком случае, соображения признать в ней дворянку у него хватило.

— Госпожа, они собираются снести колонну!

— Что? — Краста уставилась в недоумении не на альгарвейцев, а на своего соотечественника: — Ты, верно, ума лишился!

— Спросите их!

Незнакомец указал на толпу рыжиков. По большей части ее составляли простые солдаты, вроде того, что разбил валмиерцу физиономию, но были и офицеры — самый старший, заметила Краста, в чине бригадира. Маркизе пришло в голову, что даже у нее могут быть неприятности. А несколько альгарвейцев взирали на мир с таким видом, будто видели и знали недоступное остальным — несомненный знак чародея. У Красты при виде их челюсти сводило.

Она обернулась к альгарвейцам:

— Вы же не думаете, что вам позволено снести колонну?!

— Кто ты такая, чтобы нам запретить? — отозвался бригадир, толстяк лет пятидесяти с лишком — вдвое старше самой маркизы. Седеющие усы и узкая бородка его были навощены до остроты. По-валмиерски он изъяснялся отменно — почти как Лурканио.

Краста выпрямилась во весь рост, едва не сравнявшись с бригадиром.

— Я маркиза Краста, и это мой город! — объявила она таким тоном, словно была самое малое консортой императора Гедиминаса — хотя, как она успела убедиться, даже Гедиминасу его столица принадлежала не вполне.

Мысль эта едва успела оформиться в ее мозгу, как альгарвеец развил ее.

— Эти проклятые барельефы лгут, — объявил он, обернувшись к Колонне побед. — Они изображают моих предков, моих героических предков, — он тоже расправил плечи, хотя при его выпирающем брюхе это выглядело не столь впечатляюще, — трусами и ворами, что всякий честный человек назовет подлой и гнусной ложью. Ныне нам выдался случай исправить несправедливость, и мы ее исправим.

— Но это же памятник! — воскликнула Краста.

— Памятник лжи, памятник злобе, памятник унижению! — вскричал толстяк бригадир. — Он не должен стоять. И теперь, когда победа за нами, он стоять не будет. Через два дня мои ребята, — он указал на чародеев, — заложат ядра у основания и повалят его, точно гнилой тополь.

— Вы не можете! — повторила маркиза.

Бригадир рассмеялся ей в лицо. Краста уже собралась дать ему пощечину, когда вспомнила, что случилось, когда у нее хватило дерзости ударить Лурканио. А этот рыжик превосходил в чине ее любовника. Развернувшись на каблуке, маркиза бросилась прочь.

— Сделайте что сможете, госпожа! — крикнул ей вслед тонколицый валмиерец и тут же вскрикнул от боли — альгарвейский солдат вновь сбил его с ног.

Карета поджидала Красту в переулке. Кучер, завидев хозяйку, поспешно заткнул пробкой флягу и спрятал ее в карман. Но маркиза ничего не заметила.

— Вези меня домой, — приказала она. — Немедля, понял?

— Слушаюсь, госпожа, — ответил кучер и благоразумно умолк.

Особняк Красты стоял на окраине Приекуле — когда поместье было строилось, четыре столетия тому назад, оно располагалось в пригороде. Сейчас в западном крыле особняка размещалась оккупационная администрация покоренной валмиерской столицы. В распоряжении Красты оставалось все прочее. Строго говоря, часть дома принадлежала Скарню, но брат ее не вернулся с войны. Порою Краста по нему скучала.

Сейчас она, однако, не вспомнила о брате. Она промчалась через ставшие кабинетами и приемными салоны и гостиные, не замечая наполнявших дом альгарвейских писарей. Только у дверей кабинета Лурканио она замедлила шаг. Чтобы попасть к полковнику, ей пришлось нарычать на капитана Моско — она и нарычала.

Лурканио оторвал взгляд от бумаг — порой он больше напоминал Красте письмоводителя, нежели полковника, — и улыбнулся ей. Морщинки на его лице составили иной узор, но не исчезли; он был ненамного моложе пузатого бригадира в парке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});