Собрание сочинений в десяти томах. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

На стенах висело множество картин, но они ничем не отличались, и разве один хозяин мог понять и объяснить их достоинство. На этажерках и полках стояло множество древних безделушек, раковин, полуразбитых сосудов, мнимых этрусских ваз, венецианских кувшинов, окаменелостей и т. п.

В скором времени вбежал сам Гиреевич. Это был мужчина почти средних лет, довольно красивый, с обыкновенными чертами лица, начинавший немного толстеть, с улыбающимся лицом, всегда нарядный и во фраке, с огромной булавкой на шарфе и такими же перстнями на каждом пальце. Увы, каждый из этих перстней имел свою необыкновенно занимательную историю. Взглянув на Гиреевича, тотчас можно было угадать в нем человека, у которого все только напоказ, в душу его мог проникнуть разве один Бог, потому что только он может бросить взор в бездны ничтожества. Издали граф походил на фокусника итальянца или владельца кабинета восковых фигур, даже рукава его фрака были засучены, как будто он сейчас примется за фокусы.

Вбежав в гостиную, хозяин встретил гостей самой искренней улыбкой — так давно он никому ничего не показывал! — крепко пожал и потряс руку президента, едва не съел Юлиана, так как молодой человек в первый раз был у него в доме.

— Как я рад дорогим гостям! — воскликнул он. — Эй, человек! Сейчас скажи барыне и Зени!.. Как я рад, как я рад!

И Гиреевич уже следил за блуждающими по гостиной взорами гостей, чтобы найти повод начать обозрение своих редкостей.

Осторожный президент глядел только в пол, опасаясь, впрочем, чтобы и на нем не нашлось чего-нибудь стоящего похвалы. Но Юлиан взглянул на одну полку, и этого было довольно, чтобы хозяин, потерев руки, тотчас объяснил себе взгляд его возбужденным любопытством.

— Позвольте, — начал Гиреевич, — вы смотрите на те сосуды… они составляют, может быть, единственный в наших краях опыт искусства, перенятого венецианцами от греков… Это так называемые Vasi a ritorti… необыкновенно дорогие… Я имею слабость влюбляться во все редкости и уже огромные суммы истратил на их покупку.

— Благородное стремление! — насмешливо заметил президент.

— Но у нас, — подтвердил Гиреевич, — почти никто не ценит подобной страсти, и все обращают ее в смех!.. Принужденный жить в деревне, я окружил себя маленьким музеем… Vasi a ritorti di latticinio! — воскликнул хозяин, не давая времени прервать себя. — Очень редки и дороги, немногие кабинеты имеют подобные сосуды… особенно такие, как этот с фигуркой на крышке. Что за работа! Или этот сосуд из разряда vasi fioriti mille fiori… A вот эта фляжка, неправда ли, великолепная? Даже за границей она большая редкость… У меня хотели купить ее для музеума Дюссомерара, но я не поддался и поддержал честь родины!

Юлиан похвалил и обернулся в другую сторону, но, к несчастью, взгляд его упал на стоявшие в углу часы. Хозяин усмехнулся.

— Настоящие Boule, высота два метра и тридцать сантиметров, показывают часы, минуты, дни, месяцы и секунды… к несчастью, теперь не ходят, это в полном смысле произведение искусства!..

— У вас много чудесных вещей, милый хозяин! — с улыбкой сказал президент.

Гиреевич скромно потупил глаза, потер руки и произнес тихим голосом:

— Прежде, чем придет жена, мы успели бы сходить наверх и бросить беглый взгляд на кабинет и библиотеку… не правда ли? Ведь мы не потеряли бы напрасно времени?

Для выходившего из терпения Юлиана было все равно: здесь или в другом месте хвалить и зевать. Президент принял предложение, и Гиреевич провел гостей через две комнаты, где, pro memoria, указал только на картины и бюсты с отбитыми носами и привел их наверх.

Библиотека помещалась в полукруглом салоне. Посередине комнаты стоял стол, заваленный рукописями и картами, тут был даже кусок папируса… Но вообще было заметно, что собиратель составил свой кабинет ради одной фантазии, что он знал очень мало и не умел извлечь из этого собрания ни малейшей пользы. Рядом с предметами, действительно прекрасными и любопытными, стояли поддельные, фальшивые и неизвестно для какой цели помещенные здесь ничтожные вещи.

— Тут, — с восторгом воскликнул хозяин, указывая на полки, — под этим бюстом Бетховена заключаются первые мои сокровища — музыка! Смело могу похвалиться, что в нашем отечестве нигде нет подобной музыкальной библиотеки… об этом пусть скажет вам Обергилль…

Обергилль был первый скрипач в квартете, директор музыки в Ситкове и вместе лесничий и бухгалтер.

— Начиная от композиторов духовной музыки XV века до настоящего времени, здесь вы найдете все… Может быть, вы еще не знаете, — прибавил хозяин, обращаясь к Юлиану, — что мы здесь все до одного fanatici per la musica. Славный Карл Липинский часто говаривал, что в его композициях я открываю то, чего даже он сам не предполагает. Понимаете, что значат подобные слова? Моя жена играет на редком инструменте — стеклянной гармонике, нервные люди млеют… это в полном смысле музыка ангелов! Зени, дочь моя, всех, даже самого Листа, превосходит в игре на фортепиано и притом удивительно аккомпанирует! Если бы она не родилась миллионеркой, то сама собрала бы миллионы, как Женни Линд… как…

Гиреевич долго проговорил бы о себе, если бы взоры Юлиана не упали случайно на коллекцию оружия.

— Это восточные оружия! Подлинно, уж есть на что посмотреть! У нас, — прибавил хозяин, всегда повторяя любимую песню, — у нас никто не видал ничего подобного, даже за границей это большая редкость! Почти за все я платил на вес золота. Это сабля Тонг-Конга… посмотрите, какая богатая отделка, как искусны в ней резные украшения!.. Далее бирманский нож, крисс малайский, клеван яванский, индейская сабля… канджар персидский, ятаган алжирский… А вот этот щит сделан из кожи единорога и окован золотом… индийское произведение! Подобного собрания оружие вы нигде не найдете!!

Невозможно было избежать описаний. Куда ни обращались глаза гостей, Гиреевич везде находил сказать что-нибудь любопытное… Каждый шкаф имел свою историю, каждая книга — свое предание.

В соседней комнате стояла электрическая и пневматическая машины, Вольтов столб, превосходной работы гигрометры. Хозяин хотел было сейчас же наэлектризовать голодных гостей и уже протянул руки, чтобы позвонить Янку, служившему при машинах, но президент как-то отговорился от подобного угощения.

— Электризация очень полезна для здоровья! — наивно сказал хозяин. — Это испытал я на самом себе. Когда я измучен или печален, или страдаю головной болью, то сажусь к машине и приказываю наэлектризовать себя: в одно мгновение у меня являются силы, возвращается веселье и как будто рукой снимают болезнь.

Китайский сургуч и японский фарфор, стоявшие в углу, заняли немного времени, зато гости вынуждены были хоть сквозь зубы выразить удивление при взгляде на бронзовую индийскую статуэтку,