Никон (сборник) - Владислав Бахревский

– Кто же?

Разбойники, удивляясь словам атамана, вытолкали вперед рыжего.

– Бобыль Бездельна! – удивились мужики. – Мы ему бока намяли, чтоб от дела не отлынивал, а он вона! Две дюжины работников сыскал, лишь бы самому ничего не делать.

– Так вы не рады помощникам? – спросил Кудеяр.

– Помощникам рады. Только чем вам за труды платить? Кулешом накормим, квасом напоим, а денег у нас нет.

– По рукам! – согласился Кудеяр. – Рыбу заведете – на уху будем в гости ездить.

Выставили разбойники дозоры и принялись копать и таскать землю.

Три дня работали в поте лица. Ушли ночью, так тихо, что никого из деревенских не потревожили во сне.

Рыжий мужик все три дня рыл землю, как барсук, и еще больше бы успел, когда бы не понос.

Дивное дело! Кончилась вдруг всеобщая болезнь. Перестали бегать к Кудеяру шептуны. А ведь он никого не наказал за напраслину, никого ни единым словом не попрекнул. Сама собой кончилась худая болезнь. И Кудеяр дух перевел.

Часть 3

Кудеяр

Глава первая

1

В ямском кабаке, стоявшем на пересечении трех дорог, народу было много. Здесь был и лошадям отдых, и людям. Лошадям овес, возчикам щи, а кто и медом себя баловал, сбитнем. Кваском жажду утоляли. Светло было – работящему человеку рано загуливать.

Один-таки все ж пил. И давно. Остались на нем порты да онучи.

– Эх, головушка ты моя невезучая! – сказал себе загулявший. – Пропью лошадь. Не берет меня зелено вино, а смотреть на Божий мир не хочу. Ничего мне теперича не нужно: пропала жизнь! И никакого я теперича стыда не знаю!

Крестьяне, какие были тут, ругать парня не стали:

– Знаем, Егорушка, твою печаль. Хоть и нехорошо ты пьешь, а лучше уж пить. Западет от лукавого думка – сам себя в пекло отправишь.

Сидел в темном уголку человек один. Подошел он к Егорушке.

– Что у тебя за беда, коль решился ты последнее крестьянское богатство – лошадь свою – пропить?

Перед незнакомым человеком Егорушка не куражился, сказал ему честно:

– Сватался я нынче. Хоть и знал – от ворот поворот будет, а все равно сватался, потому что промеж нас любовь.

– Родители у нее больно богаты или ты беден?

– Богатство мое – вот оно. – Егорушка показал черные от копоти руки. – Кузнец я первейший. И родители Дарьины из наших, крестьяне. Только давно уже они пустились в торг. Метят выдать Дарью за купца, чтоб через нее и самим в купцы выбиться. Условие мне Дарьин отец поставил: вынь да выложь сто рублей!

– Сто рублей! – охнули крестьяне. – Где ж такие неслыханные деньги добыть! На большой дороге разве?

– Помогу я твоему горю, – сказал человек и спросил строгим голосом крестьян: – Какой здесь поблизости богач живет? Да из нелюбимых чтоб!

В один голос ему ответили:

– Милославский! Царь пожаловал боярина селами, и грабит он крестьян, будто на войне. Может, боится, что царь дареное назад возьмет.

– Это какой же Милославский? Илья Данилыч?

– Нет, брат его Иван. На охоту боярин в новые свои земли пожаловал, лис погонять. Он-то сам, может, и ничего, да холопы у него голодные, у своих же православных отнимают, как татары какие.

Кто-то, крестясь, сказал:

– Слава богу, завтра уезжает. Натешился.

Незнакомый человек Егорушку по плечу погладил.

– Слышь! Домой поезжай. Будут у тебя деньги. Будет у тебя любимая жена. Это говорю тебе я, Кудеяр!

Будто колдун вошел в избу – все, кто был в кабаке, глаза в пол: как бы не задел гляделками.

Кудеяр! Про́клятый разбойник, да ведь при царе Иване Васильевиче про́клятый, никак лет сто тому назад.

От колдуна отворачиваться хорошо ли? Обидеться может.

Подняли глаза, а Кудеяра нету. Только заржал конь под окнами да земля вздрогнула: ускакал.

– Уж не призрак ли? – задумался кабатчик.

– Нет, – сказал Егорушка. – Кудеяр за плечо меня трогал, живая рука, а призрак бестелесен.

– И то! – согласились крестьяне и бросились из кабака вон.

2

Иван Данилыч Милославский спал на лавке в пустой душистой горнице. Перед приездом боярина ее мыли квасом, настоянным на анисе. Анисовый аромат холодинкой стоял во рту, и спалось очень хорошо, без полуденных кошмаров, происхождение которых немец-доктор объяснял боярину духотой и положением светил на небе.

Вдруг Ивана Данилыча толкнули в плечо. Открыл глаза, удивляясь смелости слуги, но увидел не слугу, а незнакомого черного человека.

Иван Данилыч струхнул и прикрыл глаза веками, выгадывая время и соображая, кто это мог быть перед ним и как вести себя. Гаркнуть бы, но очень уж странно одет человек, не по-нашенскому. Иван Данилыч сквозь веки разглядел это.

Черная кожаная рубаха до пояса, узкая в кистях. На груди золотой диск с короной во все стороны – знак солнца. По диску письмена. Штаны тоже кожаные, заправленные в мягкие черные сафьяновые сапоги, расшитые золотыми драконами. На голове низкая круглая железная шапка, а может, и серебряная, с обильной чернью и большим красным гребнем, как у петуха.

Тут шуметь никак нельзя было, тем более что незнакомец приложил палец к губам и требовал молчания. За поясом у него было три пистолета и длинная тонкая сабля.

«Хоть бы уж не черт!» – подумал про себя Иван Данилыч, бесшумно садясь и опуская ноги на пол. Этого потребовал незнакомец выразительным жестом.

Боярин украдкой отыскал на стене образа и собирался с силами, чтобы разом перекреститься и перекрестить неизвестного, но тот глянул блестящими черными глазами и сказал:

– Не вздумай звать на помощь. Твой слуга в передней онемел. Я к тебе пришел с просьбой. Завтра ты отправляешься в Москву. Захвати с собой в дорогу сто талеров для меня и сто рублей копейками для моего друга. Не забудь. Я приду за ними. До встречи, Иван Данилыч!

Исчез в дверях бесшумно.

Боярин, прежде чем вскочить, закричать, затопать, пустить погоню, прежде чем всполошиться, протер глаза и прислушался. Вроде бы ветер прошумел по вершинам сосен, и тишина. Нет, то был не сон.

Иван Данилыч вскочил, рванул дверь, перепрыгнул через связанного слугу, закричал страшно, распаляясь невиданным гневом… Все люди Милославского были подняты на ноги.

3

Пять дорог проходило по владениям боярина Ивана Данилыча. На всех дорогах были выставлены посты, в дозор посылали по двое, на перекрестки по четверо. Иван Данилыч был кичлив и дня отъезда менять не захотел. Не захотел менять и часа, хотя на небо наползала тяжелая туча. Только такая началась гроза, такими белыми саблями полосовали молнии небо, что на душе у боярина стало неспокойно: может, и разбойник приходил в дом, а может, и Темный Князь? На всякий случай отсчитал Иван Данилыч сто талеров и сто рублей копейками, тайно ото всех, стыдясь самого себя, но отсчитал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});