Полное собрание сочинений. Том 8. Педагогические статьи 1860–1863 гг. - Лев Толстой

В начале октября 1862 г. Толстой писал своей свояченице Т. А. Берс: «По правде сказать, журнальчик мой начинает тяготить меня, особенно необходимые условия: студенты, коректуры etc. etc. А так и тянет теперь к свободной работе dе lоnguе haleine – роман и т. п.»[365] 18 октября он писал брату С. Н. Толстому: «На журнал чуть-чуть тянется подписка, но по общему счету, который я сделал на днях, журнал принесет 3000 убытку. К несчастию, получил я на днях две статьи недурные, которые можно напечатать, так что с небольшим трудом я дотяну до 63 года, но подписки на будущий год не делаю и продолжать не буду журнала, а ежели будут набираться материалы, то буду издавать сборником, просто книжками, без всякого обязательства». (АТМ) 17 января 1863 г. в газете «Московские ведомости» Толстым было напечатано объявление о прекращении им журнала «Ясная поляна», мотивированное незначительностью числа подписчиков; недоданные номера журнала редакция обязалась доставить подписчикам в непродолжительном времени. Последняя, 12-я книжка журнала, со статьей Толстого «Прогресс и определение образования» была разрешена цензурой 22 марта 1863 г.; этим закончилась работа Толстого, как редактора-издателя «Ясной поляны».

Отказавшись от педагогики и журнала, Толстой снова вернулся к творческой художественной работе, на которую он намекает в цитированном выше письме к Т. А. Берс. 30 декабря 1862 г. Толстой пишет в Дневнике: «Пропасть мыслей, так и хочется писать». Позднее, когда задуманная им работа уже окончательно оформилась, Толстой, осенью 1863 г., в письме к гр. А. А. Толстой сообщает о своей работе над романом из эпохи 1810—1820 гг. и вместе с тем с симпатией вспоминает о прежнем своем увлечении школьным делом: «Детей и педагогику я люблю, но мне трудно понять себя таким, каким я был год тому назад. Дети ходят ко мне по вечерам и приносят с собой для меня воспоминания о том учителе, который был во мне и которого уже не будет»[366].

Впоследствии, много лет спустя, Толстой неоднократно вспоминал о своей педагогической деятельности в народной школе, как о наиболее счастливом и нравственно-чистом времени своей жизни. В письме от 5 апреля 1877 г. к С. А. Рачинскому, делившемуся с ним ходом своих занятий в народной школе, Толстой писал: «Вы не поверите, какую истинную и редкую радость мне доставило чудесное письмо ваше… Читая его, я переживал свои старые школьные времена, которые всегда останутся одним из самых дорогих, в особенности чистых воспоминаний»[367].

Наконец, в записи дневника Толстого от 8 апреля 1901 г. мы читаем: «Счастливые периоды моей жизни были только те, когда я всю жизнь отдавал на служение людям. Это были: школа, посредничество, голодающие и религиозная помощь». Несколько позднее, когда П. И. Бирюков, работая над биографией Толстого, обратился к нему с вопросом о его увлечениях женщинами, Толстой отвечал ему 27 ноября 1903 года: «Самый светлый период моей жизни дала мне не женская любовь, а любовь к людям, к детям. Это было чудное время, особенно среди мрака предшествующего». (БЛ)

В заключение приводим список учителей Толстовских школ и сообщаем некоторые сведения о них, поскольку удалось их собрать.

Авксентьев, Иван Ильич, воспитанник Пензенской гимназии, в представлении Толстого на имя Губернского по крестьянским делам присутствия, от 12 декабря 1861 г. за № 399, назван учителем Трасненского училища.[368]К нему относится следующая запись в Дневнике от 5 ноября 1861 г. «Учителя плохи… Иван Ильич надежнее всех»[369]. Иван Ильич, упоминаемый – без обозначения фамилии – в письме Сердобольского к Толстому от 12 января 1862 г., – тот же Авксентьев. «Я узнал, – пишет Сердобольский, – что здесь без вас шли довольно серьезные заседания: Иван Ильич исполняет свою должность с достоинством». И ниже, говоря про отосланную Толстому статью Шумилина, прибавляет: «Иван Ильич занимается тоже этим делом и выражал, говорят, желание писать о книгах, которые читает народ: ему очень бы была полезна статья Шумилина, как материал…» (АТБ)

Авксентьев напечатал в «Ясной поляне» две статьи: «Житовская школа за два месяца» (январь) и «Заметки о народном чтении» (май). Первая статья появилась за полной подписью, вторая – под инициалами И. А.

Фамилия Авксентьев значится в секретном донесении Тульских жандармов, сообщающих Третьему отделению об учителях Толстовских школ.[370]

Бутович, Митрофан Федорович, сын лишенного прав состояния и сосланного в Сибирь дворянина. До поступления в Кишиневскую гимназию учился в уездном училище. Будучи учеником уездного училища, читал в церкви «деяния» на молдаванском языке. Бутович был из числа студентов Московского университета, которых Б. Н. Чичерин, употребляя его собственное выражение, «нанял» для Толстого в качестве сельских учителей.[371] Студенческие беспорядки 1861 г. застали Бутовича на первом курсе юридического факультета. В архиве I Московского государственного университета хранится под № 637 «Дело Совета императорского московского университета об исключении студентов из университета за беспорядки», относящееся к 1861 году. Бутович фигурирует в этом «Деле» в двух списках: во-первых, в списке студентов, «не заявивших о своем неучастии в беспорядке», и во-вторых, в списке студентов юридического факультета 1 и 2 курсов, подлежащих увольнению из университета на один год. Чичерин писал Толстому о «нанятых» студентах 4 ноября, – быть может, не зная, что постановлением правления университета от 2 ноября Бутович, как представивший доказательства своего неучастия в беспорядках, был принят обратно. Очевидно, Бутович не воспользовался постановлением правления и в 1861—1862 учебном году не вернулся в университет. 12 декабря 1861 г., в отношении за № 399, Толстой, сообщая Губернскому по крестьянским делам присутствию список учителей, приглашенных им в школы своего участка, называет и Бутовича, как учителя Ясенской школы.[372] «Прежде чем я вступил в эту школу – пишет Митрофан Бутович в статье «Попытка учительства в Ясенской школе», – я побывал в Ясно-полянской и Колпенской школах, куда ездил собственно для того, чтобы ознакомиться с приемами преподавания».[373] Через две недели он отказался от работы и жил, очевидно, в Ясной поляне, разочарованный в своих силах. В большом письме из Ясной поляны учителя А. П. Сердобольского к Толстому от 12 января 1862 г., которое нам не раз придется цитировать, мы читаем, что учительская компания не знает, что делать с Б. Н. Головиным: он оказался плохим учителем; дело это предполагают решить на собрании в воскресенье; «из нашего решения, – прибавляет Сердобольский, – выйдет, вероятно, только определение Бутовича на старое место… Бутович говорит, что ему здесь нечего делать, и что он с большею пользой проведет время в Ясенках». (АТБ) По некоторым обстоятельствам Бутовичу пришлось опять оставить Ясенскую школу и на два месяца уехать в Москву. По возвращении ему предложили отправиться или в свою Ясенецкую или в Житовскую школу. Он выбрал последнее. Затем следует неудачная попытка преподавания в школе с. Никольского Чернского уезда, сменившаяся наконец работой в Алябьевской школе. Весной 1862 г., еще до Пасхи, Бутович окончил свою педагогическую деятельность и вернулся в Ясную поляну, где и застал его в июле жандармский обыск. Это был наиболее часто менявший место своей работы учитель Толстовских школ и деятельный сотрудник «Ясной Поляны», где, всегда за подписью М. Б., им напечатано: «Попытка учительства в Ясенской школе» (январь); «Ясенская школа» (февраль); «Попытка учительства в Житовской школе» (май); «О Хмелевецкой школе временно обязанного крестьянина Никанора Лункова» (май) и «Два месяца в Алябьевской школе» (ноябрь).

Много автобиографических сведений о Бутовиче можно найти в поименованных только что его статьях. Имя его упоминается в «Деле (1862 года, 1-й экспедиции № 230) III Отделения собственной его императорского величества канцелярии о графе Льве Толстом».[374] Оно встречается также в недавней работе Игоря Ильинского «Жандармский обыск в Ясной поляне в 1862 г. По архивным и печатным материалам».[375]

Головин, Борис Николаевич, воспитанник Тульской духовной семинарии, в представлении Толстого в Губернское по крестьянским делам присутствие от 12 декабря 1861 г. за № 399, назван учителем Кобелевской школы.[376] Это, очевидно, один из тех шести семинаристов, наблюдения над которыми привели Толстого к выводу, что бывшие семинаристы, поступившие в сельские школы, обычно «не выдерживают больше года, запивают или зафранчиваются».[377] Отрицательно относились к Головину и товарищи-учителя. В письме Сердобольского к Толстому от 12 января 1862 г. читаем: «не знаем, что нам делать с Борис Николаевичем (он, как я узнал, плохой учитель). Скоро будет собрание, там этот вопрос будут обсуждать, но из нашего решения выйдет, вероятно, только определение Бутовича на старое место, а мы всё-таки будем в недоумении, куда деть Головина». Несомненно Головин, под инициалами Б. Н., несколько раз упоминается в статье М. Бутовича «Я-кая школа». Отношение к нему автора статьи резко отрицательное. «Я никогда не надеялся, – читаем мы в первых же строках статьи, – чтоб этот учитель имел какое-нибудь нравственное влияние на мальчиков, не надеялся на успех в занятиях, и никто из знающих его на это не надеялся…» И действительно, через короткий промежуток времени «любовь к учению» исчезла у учащихся, между девочками появилась «какая-то пансионская склонность к обожанию учителя», а этот последний обнаруживает только «влечение к женскому полу и желание побывать в Москве».[378] Фамилия Головина фигурирует в секретном донесении Тульских жандармов, сообщающих Третьему отделению об учителях Толстовских школ.[379]