Полное собрание сочинений. Том 8. Педагогические статьи 1860–1863 гг. - Лев Толстой

4 (16) апреля (Веймар): «Schullehrerseminar.[328] Прекрасно. Rechnen[329] палочками и с переводом в числа. – География с порученьями измерения. (Язык нехорош, с напрасным трудом определения определенного)… Вечер опять тревога мыслей о воспитании, так же как и дорогой, и объясняется только ограничиваясь. 1-е ограничение – Воспитание прочь – одно ученье, второе (по случаю чтения кухонной химии) – Практическое преподавание науки есть первая и последняя ступень – задача школы есть не die Wissenschaft beibringen, a die Achtung und die Idee der Wissenschaft beibringen.[330] С этим заснул покойно».

5 (17) апреля: «В Kindergarten.[331] Геометрическое рисованье и плетенье – пустяки. Законы развития ребенка неуловимы. – Они учат наизусть, где только не по ихнему, а ихнее не поймаешь. Рисует палки, а ему смутно представляется круг. И приучить к последовательности нельзя тогда, когда всё ново. Последовательность есть сила отрицанья всего не того, чем хочешь быть занят. Бидерман не глуп, но ученый и литератор, которого часть уже сидит в книге его, а не в нем. Я кроме «Детства» еще весь в себе, и потому я так свободно сверху смотрю на них. – Потом Фрёбст и Келлер с его матерью. Увидав ее, я понял, что ответственность я на себя беру, увозя его».

19 апреля: «Школы плохи…»

22 апреля Толстого навестил знаменитый немецкий педагог Дистервег, и в Дневнике это посещение отмечено так: «Дистервег. – Умен, но холоден и не хочет верить и огорчен, что можно быть либеральнее и итти дальше его. – Воспитание кладет задачей».

Переписка Толстого за время его второй заграничной поездки тоже свидетельствует о том исключительно-большом месте, которое занимали в это время в его жизни педагогические интересы. Он не только усиленно изучает ученую и учебную литературу по педагогическим вопросам, но, очевидно, подбирает соответствующую библиотеку и хлопочет о доставке книг в Россию. Во избежание цензурно-таможенных препятствий, он адресует книги на имя министра народного просвещения Евг. Петр. Ковалевского. «Любезное позволение Ваше, – пишет Толстой ему из Лондона 10 апреля 1861 г. – адресовать из Нью-Йорка школьные книги на Ваше имя дает мне смелость при отсылке книг теперь из Франции и Англии поступить таким же образом».[332]

В сношениях с заграничными книгопродавцами, при самой отправке книг в Россию, Толстому часто помогает Б. Н. Чичерин.[333] Помогает ему и кн. М. А. Дондуков-Корсаков с семьей. 11/23 апреля 1861г. он пишет Толстому из Брюсселя большое письмо со справками о народных школах Бельгии и сообщает, что ждет азбуки, которые должен ему доставить книгопродавец Классен для того, чтобы рассмотреть их все и послать то, что сочтет интересным для Толстого. Две английские книги от Классена и одна толстая от Трюбнера уже отправлены в Петербург «на имя министра Ковалевского». По тому же адресу будут отправлены, когда будут готовы, отлитые буквы, заказанные Толстым, – очевидно, для преподавания азбуки (АТБ). Но в письме от 26 мая, уже из России, Дондуков-Корсаков сообщал Толстому; «…писал я вам из Висбадена прямо в Тулу и оттуда в Ясны поляны, уведомляя, что Ваши портретные карточки и отлитые буквы Вашей выдумки отправились в деревню Аделаиды Николаевны,[334] которая вместе с Ольгой[335] выехала из-за границы прежде нас, полагая, что тем ускорю желание Ваше на счет получения этих вещей». (АТБ) Заграничное путешествие дало Толстому много интересных впечатлений, но оно было омрачено тяжелой болезнью его брата Николая, который вскоре и умер на руках Толстого в Гиере, в южной Франции. Эта смерть тяжело поразила Толстого и на некоторое время совершенно выбила его из колеи. Но он не поддался унынию и сумел найти для себя выход в серьезной работе, именно, в работе над педагогическими и общественно-педагогическими вопросами: в Гиере он написал статью «О народном образовании», легшую в основу его дальнейших педагогических статей. Он не забывает и о школьной работе в Ясной поляне: в письме к гр. А. А. Толстой от 6 декабря 1860 г., говоря о впечатлении, произведенном на него смертью брата, он пишет: «Вы знаете, верно, мое занятие школами с прошлого года. Совершенно искренно могу сказать, что это теперь один интерес, который привязывает меня к жизни» (ПТ, стр. 146). Позднее, 7 августа 1862 г. он писал ей же: «Вы знаете, что такое было для меня школа с тех пор, как я открыл ее. Это была вся моя жизнь, это был мой монастырь, церковь, в которую я спасался и спасся от всех тревог, сомнений и искушений жизни» (ПТ, стр. 164).

Характерна также и следующая заметка в Записной книжке Толстого, помеченная – «Брюссель 16 (28) марта: Прошедшее мутит меня, не дает итти свободно вперед, а для новой жизни как будто мало впереди, мало надежды… Цель одна – образование народа. Одна моя вера к[оторая], смутно чувствую, привязала меня к делу воспитания».[336]

12 (24) апреля 1861 г. Толстой вернулся на родину. Он провел полторы недели в Петербурге, главным образом для того, чтобы хлопотать о разрешении задуманного им педагогического журнала. Мысль об издании специального педагогического журнала зародилась у Толстого значительно ранее его заграничного путешествия, вероятно, в конце зимы или в начале весны 1860 года. В указанном выше письме к Егору Петр. Ковалевскому он упоминает, между прочим, об этом намерении, прося его содействия для получения соответствующего разрешения.[337] Об этом намерении Толстой писал и Б. Н. Чичерину в письме от 5 апреля: «Я думал еще зимним путем ехать в Тамбов, но случились новые затеи: план об издании журнала, переписка и ожидание ответа».[338]

Мысль об издании журнала настолько заинтересовала Толстого, что он неоднократно возвращается к ней в своем дневнике. Об этих планах он сообщал некоторым лицам, как например, знакомым ему тульским педагогам (Гаярин, Марков и др.), которых он намеревался привлечь в число своих сотрудников. 6 мая 1861 г. он записал в Дневнике: «Поехал в Тулу …Марков отказался от соредакторства в журнале». 9 мая: «Господа из гимназии. Совещание. Я их пригласил в журнал».[339]

20 апреля 1861 г. Толстой подал прошение на имя министра народного просвещения, с приложением программы журнала и перечислением состава ближайших сотрудников. Личное обращение к министру, а также и содействие некоторых влиятельных лиц ускорило течение дела, и 16 мая Толстой получил разрешение на издание.

Почти одновременно с получением разрешения на издание журнала, Толстой подал официальное прошение об открытии Ясно-полянской школы. 12 мая он записал в Дневнике: «Подал прошение о школе. Я – приходской учитель». Таким образом было оформлено существование Яснополянской школы, носившей до сих пор чисто-частный характер. 14 мая он писал гр. А. А. Толстой из Ясной поляны, где он «был так занят, что только теперь» начинает «опоминаться». «Занят я был, – пишет он, – во-первых, делами, во-вторых, школой, которую надо было с самого начала поставить на новую, лучшую ногу, в 3-х меня назначили мировым посредником, и я не почел себя вправе отказаться. Так что теперь я, после годовой свободы, не без удовольствия чувствую на себе 1) хозяйственный, 2) школьный, 3) журнальный и 4) посреднический хомуты, которые, не знаю хорошо или дурно, но усердно и упорно я намерен тянуть, насколько хватит жизни и силы».[340]

«Посреднический хомут» – должность мирового посредника 4 участка Крапивенского уезда Тульской губ., в которой Толстой был официально утвержден Сенатом 23 июня 1861 г. Забота о школах для крестьян, только что вышедших из крепостной зависимости, входила в число его прямых обязанностей. Он отдался этой заботе с увлечением, и школьная деятельность заняла у Толстого-посредника огромное место. Она служила ему некоторым утешением в тех неприятностях, которые в изобилии причиняли ему враждебно настроенные дворяне-крепостники. 26 января 1862 г., незадолго до того, как подать в отставку от должности мирового посредника (он сделал это 2 февраля, сдав должность старшему кандидату), Толстой писал В. П. Боткину: «Я попал в Мировые посредники совершенно неожиданно и несмотря на то, что вел дело самым хладнокровным и совестливым образом, заслужил страшное негодование дворян. Меня и бить хотят, и под суд подвести, но ни то, ни другое не удается. Я жду только того, чтобы они поугомонились, и тогда сам выйду в отставку. Существенное для меня сделано. В моем участке на 9000 душ в нынешнюю осень возникли 21 школа – возникли совершенно свободно и устоят, несмотря ни на какие превратности».[341]

Определить точное количество школ, открытых в участке Толстого, – задача очень трудная, чтоб не сказать – невозможная. Официальными сведениями по этому вопросу мы почти не располагаем. Они сводятся к следующему.

Прежде всего – три официальных представления Толстого, сделанные по должности мирового посредника в Губернское по крестьянским делам присутствие. В одном, от 29 ноября 1861 г., за № 392, Толстой сообщал по начальству, что во вверенном ему участке изъявили желание открыть училища «волостные общества крестьян волостей: Головлинской, Ламинцовской, Трасненской, Богучаровской и Головеньковской и сельские общества : Ясеньковское, Колпенское, Бабуринское, Подосинковское, Плехановское, Кочанское и Сатинское». В другом, от 12 декабря 1861 г., зa № 399, Толстой сообщал, что открыли училища крестьянские общества: волостные – Головеньковское, Трасненское, Ламинцевское, Богучарское, Кобелевское и сельское – Ясенковское, Бабуринское. В третьем, от 21 февраля 1862 г. за № 36, Толстой уведомлял, что в его участке открыли училища сельские общества – Колпенское, Городненское и Плехановское».[342]