Крапивник - Екатерина Концова

отвлекало от этого чувства.

— Цифи? Это больница? Неужели та шпана меня принесла?

— Да. А теперь, родной, дай-ка я тебя придушу. Получил магическую травму и пропал! Ты хоть понимаешь, как это выглядит?! Ты это специально, да?! Специально издеваешься. Зачем ты сбежал из лазарета?

— За салатом… — видя моё выражение лица, Эд прибавил после паузы. — В лепёшке.

— Я из тебя лепёшку однажды сделаю, — рука потянулась к виску. Кроме как начать растирать лицо, я ничего не могла сейчас сделать — не драться же с лежачим в самом деле. — Тебе давали зелья, которые ускоряют восстановление. Соблюдал бы постельный режим — мог уже ко вторнику быть как огурчик, но нет… теперь ещё неделю в больнице пробудешь.

Эд смотрел широко раскрытыми глазами. С усталостью, любопытством и напряжением. И будто боялся чего-то.

— Ну чего ты так смотришь? — я сдвинула опалённый локон с его лба. — Как ты себя чувствуешь?

— Ты ведь понимала, что всю территорию академии могло взорвать к чертям собачьим? — вместо ответа поинтересовался Эдмунд. — Если бы я ошибся.

— Догадывалась. Но на кону стояла жизнь Луны — выбора не было, — я ещё раз погладила Эда по волосам. — Да и… мне казалось, ты знал, что делаешь.

Я наклонилась к нему и поцеловала в горячий лоб. Температура. Надо уходя предупредить кого-то из врачей.

Глядя на ярко-красные пятна румянца на бледном лице и серые магические шрамы на груди, руках и шее, я долгое время не замечала собственных слёз.

— Спасибо.

Всхлипнув, я легла рядом с Эдом, уткнувшись носом ему в висок. Запах мыла и лекарств, исходящий от наволочки, смешивался с потом, кровью и крапивным средством для волос. Одеколон почти выветрился после всего пережитого.

— Что бы я без тебя делала?

— Можно подумать я один… — тихо пробормотал Эдмунд.

— Можно, — я прижала губы к замазанному какой-то дурно пахнущей мазью виску. На вкус она была также тошнотворна, как и на запах, но это мало меня заботило.

— Цифи, я ничего не чувствую.

— Совсем? — я провела по щеке, покрытой короткой щетиной. — А что-нибудь болит?

— Ты не поняла, — Эд поморщился. — Физически всё нормально.

— Тогда что?

— Мне… пофиг?

Оторвав голову от подушки, я встретилась с ним взглядом. Он ждал от меня чего-то. Может, поддержки, может, совета.

— Я не знаю, что сказать, Эдмунд. Это для тебя не нормально, но я не удивлена, — снова легла, разглядывая профиль растерянного лица.

— Почему?

Я пожала плечами:

— Я давно говорю, что у тебя хватает прочих талантов. Может и до тебя, наконец, дошло.

Мазь у него на виске после поцелуя была распределена неравномерно. Я легонько потёрла, разравнивая слой, и вкрадчиво продолжала.

— Я люблю тебя, Эд, ты был, есть и будешь лучшим и особенным. Ты добрый, умный, храбрый, увлечённый и увлекающийся. Это нравилось мне в юности и с годами не ушло.

— Теперь уйдёт.

— Ты недооцениваешь свою способность оказываться полезным, — его пессимизм, как бы парадоксально не прозвучало, вызвал улыбку. — Уверенна уже через пару лет будешь не только профессором и аптекарем, но заодно уйдёшь преподавать в академию, освоишь несколько ремёсел, начнёшь бизнес и, может, напишешь биографию.

— И как я должен это успевать?

— Перестать спать и жить на кофе, как ты делаешь сейчас.

Эд перевёл на меня задумчивый взгляд.

— Ну, в конце концов, даже если однажды ты состаришься и потеряешь этот вечный запал на какую-то активность… я, наверняка, состарюсь тебе под стать.

Чёрные брови забрались на лоб, а глаза сощурились. Эд недвусмысленно намекал, что очень сомневается в моих словах. Но мне казалось, слегка улыбался.

— Знаешь, Эд, я тебя из города не выпущу, слышишь? Пока не восстановишься. Никуда ты больше от меня не денешься.

— Я не восстановлюсь полностью. Выраженность последствий может различаться, но…

— Мне плевать. Абсолютно. Слышишь? Так даже лучше, понял? Не восстановишься — вообще не уедешь.

— Звучит как угроза, — он мягко усмехнулся.

— Считай, так и есть.

— А что будешь делать, если я попытаюсь бежать из заточения?

— Жареной картошечкой назад приманивать.

— Хм… теперь это не угроза, а предложение руки и сердца, — Эдмунд негромко засмеялся.

Я приподнялась на локтях и, почти ложась на Эдмунда, поцеловала. Мазь, оставшаяся на губах, тут же угадила в рот нам обоим. Мерзостная субстанция, но опять же — кого это вообще волнует?

…

116. Луна.

…

Мы с мамой поднимались по лестнице на второй этаж больницы, куда положили Эдмунда.

— Может, тебе стоило поехать домой? — мама ещё час назад, забирая меня из лазарета академии, говорила об этом, но я настояла на том, чтоб вместе поехать к Эду.

— Я в норме.

В коридоре со множеством нешироких дверей пахло чем-то горьким. Полная женщина со шваброй о чём-то бодро шепталась с мужчиной в мантии доктора.

— Погоди-ка, — мама остановилась, глядя в их сторону. — Кажется, это лечащий врач Эда. На.

Мне была передана увесистая сумка.

— Ты иди, а я быстренько пару вопросов задам и тоже приду. Палата «пятьдесят», — мама указала в один из концов коридора и направилась в противоположный, где общались работники больницы.

Я засеменила на поиски нужной двери.

Справа разместились нечётные номера, слева — чётные.

Сорок шесть, сорок восемь… пятьдесят.

Самая крайняя палата. Насколько я понимаю, на углу здания.

Я поднесла ладонь к блестящей медной ручке, слегка зеленоватой у основания, где её редко касались.

Эд будет ругаться.

Мне не стоило лезть на этот конкурс. Не стоило провоцировать Джастина. И ведь весь наш с ним конфликт был абсолютно ничтожен. Как у братьев и сестёр, дерущихся за игрушки. Драматично, но ни к чему не ведёт.

Не скажу, что мне стыдно перед Джастином — он сам виноват — но всё же неприятное чувство… могла заткнуться, и ничего бы не было.

А Эдмунд? Он ведь вообще тут не причём, а получил столько же, сколько и Джастин.

Я покосилась в коридор, проверить, не идёт ли мама. Они с врачом разговаривали и явно не собирались заканчивать. Он что-то вещал про возможные осложнения, про регулярность диагностики и про разложение какой-то заумной ткани источника. Я ничего не поняла. Разве источник разлагается? Тем более полностью уничтоженный?

Мама мельком глянула на меня.

Решив не давать повода думать, что я боюсь или не в порядке, я постучала.

— Войдите.

Холодная ручка повернулась. Дверь бесшумно приоткрылась. Я сунулась в палату.

Маленькое светлое помещение с окнами в двух соседних стенах, кроватью, стулом, тумбой и небольшим шкафчиком. Палата на одного — не самое дешёвое удовольствие, но Эдмунд мог себе его позволить. Учитель лежал на кровати. Рядом, на тумбе стояли фигурки животных,