Балтийское небо - Николай Корнеевич Чуковский

держали они себя крайне осторожно. Из-за плохой видимости советские летчики почти не встречались с ними и большей частью узнавали об их присутствии лишь из передаваемых по радио донесений наших наземных постов наблюдения.

У «Мессершмиттов» была одна задача: противодействовать нашим штурмовикам, но задача эта оказалась им не под силу. Штурмовики действовали под охраной истребителей, а вступать в открытые бои с новыми советскими истребителями «Мессершмитты» уже не отваживались. Им оставалось только одно: следить за советскими самолетами исподтишка, прячась в облаках, в снежной мути, чтобы, дождавшись какой-нибудь оплошности, промаха, путаницы, случайного ослабления бдительности, подкараулить и напасть.

Вот такому нападению исподтишка подвергся Рябушкин — единственный летчик эскадрильи, которому довелось в этот день вести воздушный бой. Возвращаясь на аэродром и идя в строю последним, Рябушкин внезапно потерял из виду всех своих. День шел уже к концу, к вьюжной мути начали примешиваться сумерки, видимость стала еще меньше, и очертания двигавшихся впереди самолетов исчезли, словно их стерли с листа бумаги резинкой. Оставшись один, Рябушкин нисколько не встревожился: он находился уже совсем недалеко от Невы и не сомневался, что через несколько минут будет на своем аэродроме. Вдруг по радио с земли ему передали:

— Внимание! Сзади два «Мессершмитта».

Рябушкин мгновенно сделал переворот и устремился назад.

Ему удалось увидеть оба «Мессершмитта» только на какую-то долю секунды. Они метнулись вверх и скрылись в низких тучах. Рябушкин, не колеблясь, сразу же тоже пошел вверх, в тучу, хотя понимал, что надежд на встречу мало. Упрямство заставляло его подниматься всё выше, и он прошел тучу насквозь.

И зажмурился, ослепленный.

Над ним было ясное небо, а с краю, над горизонтом, косо озаряя косматое море туч, висел громадный красный шар заходящего солнца.

И тут же совсем недалеко Рябушкин заметил «Мессершмитт» — несомненно, один из двух, за которыми он гнался.

Рябушкин успел дать очередь, но промахнулся. «Мессершмитт» нырнул под самолет Рябушкина и ушел вниз, в тучу. Рябушкин, раздосадованный промахом и разгоряченный погоней, тоже помчался вниз, снова пробил тучу насквозь и оказался над самой Невой. Здесь же, над Невой, почти рядом, был и «Мессершмитт». Немецкий летчик, заметив самолет Рябушкина, рванулся вверх и снова ушел в тучу. Рябушкин помчался за ним и прошел сквозь тучу в третий раз.

«Мессершмитт», озаренный косыми красными лучами, висел прямо над Рябушкиным на фоне ясного неба. Рябушкин пошел на него, дал по нему две очереди и на этот раз, безусловно, попал. «Мессершмитт» нырнул в тучу и исчез в ней.

Но Рябушкин хотел знать наверняка, сбил он его или нет, и последовал за ним. В четвертый раз прошел он сквозь тучу. Из нижней кромки тучи «Мессершмитт» выскочил одновременно с Рябушкиным. Дым валил из «Мессершмитта», он продолжал идти вниз, и, казалось, не могло быть никакого сомнения, что с ним покончено. Рябушкин, желая увидеть, как он коснется земли, шел вниз вслед за ним. Внизу — Нева, лед, множество красноармейцев в тулупах.

И вдруг над самым льдом «Мессершмитт» выпрямился и снова полез вверх. Это было так неожиданно, что Рябушкин растерялся. Он опомнился, когда «Мессершмитт» находился уже выше его самого. Волоча за собой черный хвост дыма, «Мессершмитт» упорно приближался к туче.

Рябушкин снова погнался за ним. Неужели придется в пятый раз лезть в тучи за этим упрямым «Мессершмиттом», не желающим погибать? Рябушкина утомили эти гигантские качели — вверх, вниз, вверх, вниз. Однако не дать же ему уйти!

Но у «Мессершмитта» уже не было сил войти в тучу — он кружил и кружил под нею. Вираж, еще вираж… На третьем вираже Рябушкин поймал его и сбил.

«Мессершмитт» падал на лед Невы, и Рябушкин провожал его почти до самого льда, боясь, как бы он снова не ожил. Но теперь это был действительно конец. Красноармейцы махали Рябушкину шапками, когда он, торжествуя, пронесся над ними.

Через полчаса Рябушкин сидел уже в лётной столовой и ел баранину с пшенной кашей. За окнами было темно, вьюга завывала в печных трубах. Круглое лицо Рябушкина разрумянилось. Он весь был полон впечатлениями боя, погони, победы…

У его товарищей слипались глаза от усталости, все они выбились из сил, проведя весь день в полетах, в борьбе со снежным бураном, но все они, подобно Рябушкину, были переполнены радостным ощущением удачи, гордым сознанием того, что ненавистный, жестокий и страшный враг боится их и отступает перед ними.

— Посмотрим, что будет завтра, — внезапно сказал Костин, задержавшийся на командном пункте полка и позже всех зашедший в столовую.

Все обернулись к нему с удивлением.

— То же, что сегодня, — сказал Татаренко.

— Не совсем, — проговорил Костин. — Есть новость.

— Какая?

— «Фокке-Вульфы». Завтра надо ждать их в воздухе.

— Откуда это известно?

— Вот вопрос! Разведкой установлено.

— Тю! — сказал Карякин, — Отлично! Теперь, по крайней мере, будет кого бить. А то бить некого.

Летчики рассмеялись. Однако все хорошо поняли огромное значение принесенной Костиным новости. Вражеская авиация перевооружалась. С появлением неведомых «Фокке-Вульфов» складывалось новое соотношение сил в воздухе, — какое, угадать было невозможно. Только опыт мог им ответить на этот вопрос.

3

К следующему утру погода наконец несколько изменилась. Еще по прежнему мело, но скорость ветра значительно упала и продолжала падать; порой становилось даже совсем тихо, но затем ветер, словно спохватясь, налетал снова, чтобы через несколько минут опять обессилеть. По прежнему небо было в тучах, но слой их стал тоньше, и глаза угадывали сквозь них солнце. Стало холоднее; мороз дошел до двадцати градусов, но видимость почти не улучшилась. Это был типичный для Балтики мороз, сопровождаемый не ясной погодой, а, напротив, туманом, сыростью. Голые прутья берез, осин, рябин покрылись изморозью и склонились под ее тяжестью. Перехватывающий дыхание морозный туман особенно густо лежал в оврагах, во впадинах, в просторной пойме Невы. Он был грязновато-серого цвета, потому что к нему обильно примешивался дым пожаров.

Там, за Невой, всё горело. Наступление наших войск продолжалось. Теперь точнее определилось его основное направление — не на юг, как казалось вначале, а на юго-восток, навстречу наступающим войскам Волховского фронта.

Созданная немцами за семнадцать месяцев осады широчайшая полоса укреплений не была еще полностью преодолена, и потому наступление развивалось не быстро, разбиваясь на ряд упорных боев вокруг отдельных укрепленных узлов. Для преодоления этих укрепленных узлов в помощь артиллерии, танкам и пехоте посылалась штурмовая авиация, и для истребителей этот день прошел так же, как и вчерашний, — главным образом в сопровождении штурмовиков.

Самой грандиозной, замечательной и трудной операцией этого дня была