Верная Рука - Май Карл Фридрих

За все время обыска арестант так и не очнулся и все в том же бессознательном состоянии был увезен полицией из миссии. Позднее, уже в тюрьме, он, придя наконец в себя, принялся кричать и впал в совершенное буйство. Видимо, удар Олд Шеттерхэнда настолько потряс мозг преступника, что сознание его помутилось. Он день и ночь «сражался» с призраками своих прежних жертв и стал при этом настолько опасен, что пришлось надеть на него смирительную рубашку. Буйство так и не оставило его и дошло до такой степени, что в конце концов он с пеной у рта рухнул замертво. Воистину, смерть на виселице была бы менее страшной, но во всем был повинен только он сам. Ведь если бы он не пытался застрелить Олд Шеттерхэнда, то и не испытал бы на себе сокрушительную силу того страшного удара в голову, который в итоге и лишил его рассудка и самой жизни. Итак, мой рассказ подошел к своему финалу, и теперь, господа, вы знаете, где и каким образом Канада-Билл нашел свой страшный конец…

Заключительная часть рассказа буквально приковала к его автору глаза слушателей, да и сам я слушал с не меньшим напряжением. Сочинитель, конечно, как мог, приукрасил свое повествование, но тем не менее, что касается фактов, все рассказанное было абсолютной правдой.

Присутствующие долго сидели молча под впечатлением от услышанного, пока, наконец, один из них не нарушил тишину:

— Вообще говоря, с трудом верится, чтобы простым ударом кулака можно было наповал сразить человека!

— И тем не менее это так, — возразил рассказчик.

— В таком случае, рука у него потом должна болеть не одну неделю!

— Я слышал, что у Олд Шеттерхэнда есть в этом какие-то одному ему известные секреты. Говорят, особое значение здесь имеют две вещи: положение пальцев в кулаке и точка на голове, куда направлен удар!

— Интересно, способен ли на подобное его друг Виннету?

— Этого я не знаю.

— Зато я знаю! — вмешался один из слушателей.

— Вы что, знакомы с Виннету лично?

— Я видел его.

— И где же?

— На берегах Арканзаса, вблизи Форт-Гибсона, где я имел возможность восхищаться его силой и ловкостью.

— Это было интересно?

— Необычайно интересно!

— Так расскажите, сэр! Вы не против, господа, чтобы он рассказал нам об этом?

— Да, да, пусть расскажет! — послышалось со всех сторон.

Мне, признаться, тоже стало любопытно, услышу ли я нечто мне уже знакомое или же какой-либо новый эпизод из жизни Виннету. Будущий рассказчик был человеком с приятным интеллигентным лицом и острым взглядом ясных голубых глаз и, судя по всему, имел обыкновение размышлять над вещами, которые многих других оставили бы равнодушными. Уже вступление, которое он предпослал своему рассказу, полностью поглотило мое внимание.

— Должен вам сказать, джентльмены, — начал он, — что у меня есть собственный взгляд на вещи и мнение о Диком Западе и индейцах, сильно отличающееся от тех, что бытуют в здешних местах. Еще в качестве торговца мне пришлось бывать среди краснокожих, и всегда я чувствовал себя в их обществе прекрасно. С годами я сменил немало занятий, дела мои постоянно шли в гору, и вот теперь я сижу здесь среди вас уже как человек, добившийся определенного успеха в жизни. И хотя с тех далеких времен заметно изменилось мое положение в обществе, мое отношение к индейцам осталось прежним, они, смею вас уверить, гораздо лучше, чем их репутация. Если же говорить про Виннету, то это самый замечательный из всех индейцев, которых мне довелось знать. Я бы пожелал многим белым быть такими же, как он.

Большинство из вас, должно быть, знает, что на протяжении ряда лет я был агентом по делам индейцев — но не из тех, которые заняты исключительно собственным обогащением, на каждом шагу обманывая и обирая краснокожих и попирая их права самым бессовестным образом. Именно на них, на людях подобного сорта, лежит львиная доля вины за то, что индейцы никак не могут отделаться от чувства возмущения и гнева в отношении белых, которые, бесстыдно наживаясь на бесправии и обездоленности представителей индейского народа, сами же начинают охать и причитать, когда те, потеряв терпение, вынуждены порой требовать справедливости с оружием в руках.

— Да вы нам прямо целую проповедь прочли, сэр! — улыбнулся один из сидящих рядом с рассказчиком.

— Я и хотел бы, чтобы это была именно проповедь, при которой присутствовали бы все белые граждане Соединенных Штатов и прониклись бы ею до глубины души. В событиях, о которых я хочу рассказать, я и сам некоторым образом принимал участие — во всяком случае, я был их свидетелем. Из моего рассказа вы, во-первых, узнаете, что за человек Виннету, и во-вторых, поймете, что существуют белые негодяи, с которыми в низости не сравнится ни один краснокожий. Так что враждебность индейцев по отношению к нам вполне обоснована. Когда же белый поднимает руку на белого, то подобная мерзость, по-моему, вообще не поддается описанию, однако именно это создает нам соответствующую репутацию в глазах индейцев, что является фактом вопиющим и заслуживающим самого глубокого прискорбия. Так стоит ли удивляться тому, что краснокожие презирают нас и считают себя гораздо выше бледнолицых. В моем рассказе речь пойдет именно о белых людях подобного сорта, и если, прослушав его, вы сохраните в себе прежнюю гордость за принадлежность к белой расе, то это, господа, ваше личное дело. Итак, я начинаю:

Те широкие прерии Северной Америки, которые простираются к западу от «Матери рек» — великой Миссисипи до подножия Скалистых гор и от их противоположных склонов — дальше к побережью Тихого океана, имеют не только физическое сходство с бескрайними далями, заполненными океанскими волнами. Доля сходства между просторами прерии и океанскими далями лежит в том впечатлении, которое и море, и прерия производят на человека, однажды покинувшего родной дом, чтобы бороздить морские просторы или верхом на добром коне изъездить вдоль и поперек полные опасностей и приключений отдаленные уголки Соединенных Штатов.

Старый морской волк, которого на протяжении всей его жизни секли и хлестали соленые морские ветры и волны, больше и знать ничего не хочет о сухопутной жизни, а когда приходит время навсегда сойти на берег, ставит себе у самой воды крошечный домик, похожий на корабельную каюту, и глядит с любовью и тоской на море, на его постоянно меняющиеся и не ведающие покоя волны, пока наконец рука смерти не сомкнет его усталые веки.

Точно так же обстоит дело и с тем, кто отважился противопоставить себя опасностям Дикого Запада. А доведись ему возвратиться в края, осененные благословением и проклятием цивилизации, его тянет обратно на бескрайние просторы дикой природы, где жизнь, полная множества все новых и новых опасностей, каждую секунду требовала от него в борьбе за выживание полного напряжения всех физических и духовных сил. Редко находится для него под старость тихое гнездышко, какое обычно все же удается свить списанному на берег старому моряку, душа его томится и не может обрести покоя, и приходится ему вновь и вновь седлать своего верного скакуна и отправляться в дальнюю даль, где суждено однажды сгинуть бесследно. Может быть, только годы спустя встретит в пути случайный охотник его побелевшие кости на иссохшей равнине или на вершине устремленных в бескрайнее небо скал, но так и проедет мимо без креста и молитвы, не зная, кто из смертных, возможно, в последней страшной схватке обрел здесь вечный покой. У Запада суровый нрав, и он не знает ни милосердия, ни сострадания. Он открыт всем ударам стихии и не ведает над собой иной власти, кроме власти неумолимой природы, и потому допускает к себе лишь тех, кто свою единственную опору и поддержку ищет лишь в самом себе.

Снова и снова, вопреки всем договорам и соглашениям, изгоняемый из своих жилищ и с отведенных ему территорий, богато одаренный от природы и тем не менее обреченный на упадок и гибель народ ведет здесь отчаянный и неравный бой с представителями нации, располагающей всеми физическими и духовными всеми естественными и искусственными средствами подавления своего презирающего смерть и ведущего героическую оборону противника. Не первый век длится эта борьба между умирающим гигантом и с каждой минутой набирающим силу порождением цивилизации, все крепче сжимающим пальцы на горле обреченного врага — борьба, аналог которой трудно отыскать на страницах истории, борьба, сопровождаемая героическими поступками, встающими в один ряд с деяниями античных героев. И у того, кто отваживается переступить границы этого бескрайнего поля битвы, не должно быть недостатка ни в одном из видов оружия, с помощью которого внешне как бы незримые и все же достойные восхищения бойцы бьются друг против друга не на жизнь, а на смерть.