Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель

бригада) – станции Кураховка (Полтавский отряд) и селения Питайловка – Голицыновка (части 5-го кавалерийского корпуса).

По сведениям из других армий – Кавказская армия закончила эвакуацию Царицына, Донская – оставила линию Северного Донца. На левом фланге 4-й донской корпус, значительно пополненный и крутыми мерами командующего Донской армией приведенный в некоторый порядок (из одних только расформированных огромных обозов корпуса было отловлено в строй 4000 казаков), одержал победу, выбив противника из ряда хуторов, лежавших в балках Должин и Медвеженка, отбросив его на север и заняв хутора Ивановский, Медвеженский и деревню Варваровку, причем захвачено было 6 орудий и 12 пулеметов. Части войск Новороссии на левом берегу Днепра сосредоточились на линии Покровское – Абазино; станции Чаплино и Мечетная были заняты красными. На правом берегу Днепра у Кичкаса наш отряд вел бой с шайками Махно. От Кременчуга наши части отошли на линию Александрия – Користовка. На Фастовском направлении мы отошли в район Городище. На Винницком и Жмеринском направлениях наши войска сосредоточились к Зятковцы и Рахны.

Тяжелый, многосотверстный фланговый марш моих войск был закончен. Армия выполнила почти невыполнимую задачу и, отразив все удары подавляющего по численности врага, вышла на соединение с донцами. Труднейшая операция эта – редкий пример в истории военного искусства. Выполнить ее могли лишь войска исключительной доблести.

19-го вечером я заехал в Ростов.

Я прибыл в Таганрог, когда стало уже совсем темно. Над городом стояло зарево пожара, горели какие-то склады; на дебаркадере вокзала стояла растерянная, объятая паникой толпа. Ставка оставляла город. Огромное число тыловых учреждений и запасов не успели эвакуировать. Порядок в городе совершенно отсутствовал. Объятые ужасом обыватели, ежеминутно ожидая прихода большевиков, бросились на вокзал и, узнав, что поездов не будет, в отчаянии метались по перрону. Многие пешком и на подводах направлялись в Ростов.

Ко мне явился офицер Английской миссии. Он жаловался, что личный состав миссии, имущество и архив забыты штабом Главнокомандующего; несмотря на ряд обещаний предоставить для миссии состав, штаб выехал, не исполнив данного обещания. Я предложил миссии разместиться в моем поезде, однако миссия не считала возможным выехать, оставив на произвол судьбы архив и служащих, поместить которых в поезд было нельзя.

Я обещал по приезде в Ростов сделать все для срочной посылки за миссией поезда. Впоследствии мне удалось это выполнить, и англичане благополучно выехали. Помощи пришли просить также архимандрит и несколько монахов Курского Кореневского монастыря, сопровождавших Чудотворную Икону Кореневской Божьей Матери, недавно торжественно перевезенную из Курска. Просьбы их, обращенные к штабу Главнокомандующего, оказались бесплодны. Мы поместили их в своем вагоне.

Поздно ночью я прибыл в Ростов. Наутро Главнокомандующим назначено было совещание в его поезде. Ждали приезда из Новочеркасска генерала Сидорина. Вскоре поезд командующего Донской армией прибыл, и я с генералом Шатиловым зашел к генералу Сидорину, чтобы вместе идти к Главнокомандующему. Я застал у него в вагоне начальника его штаба генерала Келчевского. Генерал Сидорин возмущался действиями штаба Главнокомандующего, жестоко обвиняя и генерала Деникина, и генерала Романовского. По его словам, со стороны ставки всякое руководство отсутствовало. Подходившие со стороны Таганрога эшелоны совершенно забили железнодорожный путь, и эвакуация Новочеркасска приостановилась. Весьма раздраженный, он выражался очень резко. Возмущался и генерал Келчевский:

– Да что тут говорить. Достаточно посмотреть, до чего нас довели. Раз они с делом справиться не могут, то остается одно – потребовать, чтобы они уступили место другим.

– Сейчас ничего требовать нельзя, – возразил я, – если сегодня что-либо потребуете вы, то завтра всякий другой будет иметь право предъявить свои требования вам. Для меня, как и для вас, очевидно, что генерал Деникин не в силах остановить развал, справиться с положением; но я считаю, что насильственное устранение главы армии его подчиненными в те дни, когда на фронте борьба, было бы гибельно. Спасти положение мог бы только сам генерал Деникин, если бы он сознал, что с делом справиться не в силах и добровольно бы передал другому. Но об этом нет речи…

Через три месяца генерал Деникин это сделает. Но спасти дело уже было нельзя.

Нам доложили, что Главнокомандующий нас ждет.

У генерала Деникина мы застали генералов Романовского, Топоркова и Стогова. Через несколько минут прибыл начальник военных сообщений генерал Тихменев. Мы только что сели, как Главнокомандующему доложили, что его желает видеть начальник Английской миссии генерал Хольман. Генерал Деникин приказал доложить, что у него совещание; однако генерал Хольман настаивал.

Главнокомандующий приказал его принять. Генерал Хольман только что получил телеграмму от прибывшего в Новороссийск г-на Мак-Киндера. Последний от имени великобританского правительства уведомил его о готовности Великобритании оказать содействие по эвакуации и дать приют семьям военнослужащих, больным и раненым.

По уходу генерала Хольмана Главнокомандующий ознакомил нас с общим положением и принятыми им решениями. Войска отводились на намеченную Главнокомандующим позицию (укрепленная эта позиция существовала лишь на бумаге, значение ее было чисто «психологическое», как выразился Главнокомандующий). Добровольческая армия сводилась в корпус. Общее командование войсками на Новочеркасской и Ростовской позициях вручалось генералу Сидорину. На меня возлагалась задача объявить «сполох» на Кубани и Тереке и спешно формировать там казачью конницу. Тыловые учреждения Добровольческой армии подлежали переформированию и передаче корпусу генерала Кутепова. Последняя задача возлагалась на начальника штаба Добровольческой армии. Я просил разрешения Главнокомандующего взять с собой генерала Шатилова, оставив заместителем его генерала Вильчевского. Главнокомандующий согласился.

Отъезд свой в Екатеринодар я наметил на следующий день. До вечера не прекращался поток посетителей, одни приходили справиться о положении, узнать причины оставления мною командования армией, слухи о чем уже проникли в город, другие – с просьбой оказать им содействие для выезда. Тревога, быстро возрастая, начинала охватывать город. Росло и общее неудовольствие, уже не стесняясь, громко обвиняли Главнокомандующего. Ползли темные слухи о назревающем «перевороте».

Слухам этим, ходившим уже давно, готов был верить и сам генерал Деникин. 6 декабря в отделе пропаганды государственной стражей были произведены неожиданно обыск и выемка документов, главным образом «секретной информации». Был арестован ряд лиц, в том числе корреспондентов информационной части при ставке. Как оказалось, обыск и аресты произведены были по доносу, что будто бы на генералов Деникина и Романовского готовится покушение. Заговор якобы инспирировался крайними «монархическими» кругами. Негласным руководителем заговора будто бы являлся сам помощник Главнокомандующего генерал Лукомский. Конечно, по проверке все дело оказалось чушью, однако доносчик продолжал оставаться при генерале Романовском для «информации».

История эта как нельзя более рисовала тот развал, который проник во все отрасли государственного аппарата.

Наряду со шкурными, личными вопросами, поглотившими охваченного тревогой обывателя, Главнокомандующий и ближайшие к нему