Дети леса, дети звезд - Мерри Джинн

Как и с кем провел Грин ту ночь, он никому бы не сказал, но наутро вернулся вызывающе молчаливый, изрядно поцарапанный, с шальным и диким взором.

Ему оказалось катастрофически мало — Юная требовала не случайных связей, а прочных пар, а у Грина не было возможности задерживаться даже на несколько дней, не говоря уже о неделях, в течение которых любовники узнают друг друга, и уж тем более не могло быть и речи о том, чтобы остаться с избранницей на лето, как свойственно тем, кто повстречал друг друга у ярких костров под новой луной. Даже самые непоседливые существа в эти дни начинают осматриваться, привыкать жить вместе, вить гнезда…

Грин не мог этого сделать. Он ушел, желание его осталось, а в пару себе этой весной, как в насмешку, он имел только Тесса.

День за днем они пробирались по горным склонам, и порой от земли шел такой влажный, самочий запах, что Грин только и мог, что взлететь повыше, расправить крылья и парить до головокружения, остужая дурную башку. По ночам он уже не лежал в палатке, а бродил вокруг лагеря, яростно стегая себя по бокам хвостом, и каждая тень казалась соперником, с которым можно всласть подраться…

Весна звала сфинкса, и с каждым днем зов ее был все требовательней и сильнее. Она была дразнящим ветром и согревающим солнцем, сладкой водой и травой такой нежной, что хотелось валяться и кататься в ней, втирая в шкуру соблазнительный аромат. Разумеется, человек Грин осознавал, что с ним творится, но легче от этого не становилось. Скорее, наоборот. Он отчетливо знал, что сейчас люди тоже встречаются у костров, и вспоминал каждую женщину — их было немного, пускай, но с каждой он был счастлив. Если бы его ученичество требовало воздержания… он об этом никогда не думал. Не было запрета на секс, на чувства, на желание принять и понять кого угодно, и уж совсем священными становились отношения между мужчинами и женщинами по весне.

Женщины — расцветали, выбирая мужчин. Придирчиво или неосторожно, но всегда страстно, всегда без оглядки. Древнее правило, что от большой любви получаются счастливые дети, не имело исключений. Грин не мог бы сказать, почему был выбран в прошлые сезоны, то ли из-за приветливой улыбки, то ли из-за широких плеч, то ли из-за буйной рыжины волос, но как счастлив он был, он помнил! И как смущался в первый раз, и как дурачился потом, и как пугающе серьезно все бывало, и все равно легко, и как от грудного, низкого смешка любовницы на прошлую Юную замирало внутри — так сладко!

Мужчинам на Юную хотелось всех, но на исходе праздника они оставались всегда с одной.

Только старики и дети могли оставаться безмятежными, когда листва распускалась, а последние холода сменяло первое тепло.

Голубовато-зеленая, в серебристом ореоле, Юная прибывала каждую ночь, и каждую ночь Грин не знал покоя. Человеческое воображение рисовало картинки, от которых тело горело и требовало… Женщины? Львицы? Самки? Грин сам бы не мог сказать, чего и кого ему было надо. Хотелось брать и давать, ласкать и ласкаться, целоваться до боли в губах, прижать и прижиматься. Хотелось сладких стонов, всего… всего. Если бы не Тесс, Грин бросил бы все и рванул бы туда, где жили женщины, хоть какие-нибудь!

Если бы не Тесс.

Грин присматривался к хладнокровному мабрийцу, поражался его спокойствию, остывал рядом с ним, старательно напоминая себе, что Мастер болен, немолод, потерял любимую в своем мире и вообще — не надо его тревожить, и даже заговаривать про Юную с ним не стоит. Тесс стал воплощением дела, и Грин уцепился за него судорожно, как человек в бурном потоке цепляется за последние остатки надежной когда-то лодки. И рядом с корректным Серазаном сами собой прилипали к губам сальные шуточки, и становилось невыносимо стыдно за себя — днем, но каждую ночь Грин уходил в объятия лунного света, чтобы наутро, помятым, заливаясь краской, возвращаться к свежему, подтянутому старшему и опять продолжать путь, мечтая только о том, чтобы скорее наступил вечер.

А Тесс по вечерам деловито распаковывался, заваривал мабрийские порошки, доставал галеты, удобно устраивался у костра. Разглядывал карты. — Берите галеты, Грин. Невкусно, но очень сытно.

Грин галеты брать не спешил. Он на них смотрел, подергивая хвостом.

Закрывал глаза, представлял себе, как тянется именно рукой, движением, знакомым с младенчества. Берет, подносит ко рту… Держит кусок именно рукой, ощущая шершавую поверхность пальцами.

Открывал глаза. Рядом с лицом летала галета, с явным намерением попасть в рот. Тогда Грин обреченно вздыхал и с завистью косился на Тесса.

Тесс жевал сосредоточенно и серьезно — видно было, что человек занят не просто едой, но поставкой питательных веществ в организм — но на Грина поглядывал не без интереса.

— А мне казалось, вы давно уже колдуете с открытыми глазами, — отметил он как-то раз.

— Я, наоборот, стараюсь не колдовать, — обреченно вздохнул Грин, — но получается, похоже, машинально.

— Тогда вам, наоборот, нужно видеть, что вы делаете. Закрытые глаза помогают, когда необходимо не отвлекаться на материальное, но если магия не нужна, то сосредоточьтесь на видимом и осязаемом мире.

Грин помолчал, сосредоточенно пережевывая галету, потом потянулся к кружке лапой и опрокинул ее.

Покраснел, отводя глаза, и демонстративно уставился в закатное весеннее небо с нежно-белыми прожилками облаков.

Тесс вздохнул, отставил собственную кружку и молча дотянулся погладить рыжую голову.

Грин покраснел еще больше, хоть это и казалось невозможным:

— Доктор Ренн как-то сказал, что все наши проблемы находятся у нас в голове. Видимо, замок на смену облика находится там же.

Впрочем, именно нечеловеческий облик помогал Грину каждую ночь обшаривать окрестности далеко за пределами пеших переходов, сидеть у костров, и совсем не из тех, которые жгут по весне люди, а тех, которые разжигают горы, тех, в которые живые деревья сбрасывают отмершие сучья, а самцы и самки крылатых народов слетаются на парование. Именно там полуобезумевший уже Грин нашел наконец упругое, красивое, желанное тело полуптицы-полузверя.

Они увидели друг друга практически случайно, они летали высоко в небе и кувыркались в траве, они оба не хотели долго, а хотели только сильно. И каждый из них знал, что такое свобода, расставаясь без сожалений и обмениваясь короткими почти что укусами на прощание — и сфинкс только жмурился счастливо, поутру пробираясь обратно на их с Тессом стоянку. Опустошенный и довольный, плюхнулся рядом с палаткой, и Тесс, посмотрев на его морду, только хмыкнул понимающе:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});