Месть старухи - Константин Юрьевич Волошин

это?

— Ничего не говорит, — соврал Хуан. — Мы ещё не отошли от ужасов путешествия через болотистые дебри.

— Значит, она была с тобой? — Глаза Габриэлы излучали крайнюю степень изумления.

Хуан разозлился на себя за столь непозволительную ошибку. Подумал с раздражением: «Как я мог такое допустить? Болван! Дурак!»

Габриэла удовлетворённо усмехнулась. С сияющим лицом проговорила:

— Позволь мне с нею встретиться! Она ведь знает, что я её сестра. Мы обязательно подружимся! Вот увидишь! Я ничего ей плохого не сделаю! Она красивая? Мне казалось, что её красота должна расцвести. Сколько ей лет?

— Месяц, как исполнилось шестнадцать. Она так хотела это отметить.

— Ты с ней уже… спал?..

— Разве мог я так поступить, Габи? Мне до сих пор кажется, что она уличная девчонка, мечтающая обо мне! У меня нет к ней никаких страстных побуждений. Иногда не могу представить себя в постели с нею. Это уже давно меня тревожит, даже мучает!

— Странный ты, Хуан, человек! И дон Орасио заметил это.

— Это тот красивый сеньор, что был с тобой у дона Мануэля?

Габриэла кивнула, спросив с хитрой усмешкой:

— Значит, ты не представляешь себе её в твоей постели? Ха! Чудно слышать! Со мной ведь ты просто великолепен! Я так ни с кем и не могла всё прочувствовать так, как с тобой. Думала, что время исправит этот недостаток мой. Ошиблась. Я снова, как в долине или… — она примолкла, но закончила: — Как в нашей усадьбе. Помнишь? — она потрогала пальцем красную ниточку шрамика.

— Прости, Габи, но ты тогда так разозлила меня! Я едва сдержался от непоправимого греха! Смертного греха! Господи!..

— Зато более высшего наслаждения я не испытывала. Разве в тот первый раз! У трупа того мерзкого мулата, что изнасиловал меня! Я не могу даже имени его произнести! Вонючий мерзавец!

— Не переживай так, Габи! Всё позади. Кстати, ты должна была родить. Что с ребёнком? Где он?

Габриэла посерьёзнела, долго молчала.

— Я его отдала незнакомым людям, Хуан. Я его даже не увидела. Не хотела!

— Неужели так и не шевельнулось материнское сердце?

— Ни капельки! Зато теперь я часто думаю о малютке. Это была дочь. Я её уже видела. Ездила к её новым родителям. Жуткая картина! Я им дала денег, но, думаю, это им не поможет.

— И как дочка растёт? Ты её хорошо разглядела?

— Конечно! И теперь я всё больше думаю, что хорошо бы её взять назад. Как бы ты посоветовал?

— Тут и советовать нечего, Габи! Обязательно бери!

— Как же я признаюсь, что она моя дочь? Это невозможно!

Хуан долго думал, как и Габриэла. Наконец он предложил:

— Устрой так, что её приведут к тебе, и ты её примешь, как бродяжку. Это не вызовет ни у кого подозрений. И пусть живёт с тобой, пользуется твоей любовью. Потом когда-нибудь ты ей всё объяснишь. Она поймёт.

— Легко сказать! Хотя в твоём совете есть что-то ценное и приемлемое. Я подумаю. Обязательно подумаю, Хуан! — Она повернула к нему своё побледневшее лицо, посмотрела в его неспокойные глаза и проговорила тихо: — Мне легко говорить тебе любые свои тайны и думы, Хуан. С чего бы это?

— Слушай! Не хочешь ли ты поиграть со мной? Это совсем легко и просто!

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Габриэла.

— Я попробую тебя усыпить и буду говорить с тобой. Потом ты по моей команде проснёшься. Интересно будет.

— Шутишь? Я не верю в такие чудеса. Хотя можно попробовать. А я проснусь? Не обманешь?

— Что за вздор ты несёшь? Всё будет хорошо. Если хочешь, могу помочь избавиться от дурных привычек. Только скажи, что тебя беспокоит.

— Да? Я хочу спокойствия и не думать о плохом, что и беспокоит меня.

— Согласен! Ложись поудобнее, не сопротивляйся и слушай только меня. Готова? Сосредоточься взглядом на этом шарике, — Хуан протянул перед нею блестящий шарик из чёрного камня, отполированный до блеска.

Габриэла стёрла с лица улыбку, приняла серьёзное выражение лица и устремила взгляд на шарик. Она слушала монотонный голос Хуана, уговаривающий её закрыть глаза и заснуть.

Когда Хуан убедился, что Габриэла готова к разговору, он всё внимание направил на её потаённые мысли относительно Миры. Это волновало его больше, чем всё остальное. И Габриэла заговорила:

— Не хочу больше мести! Хочу дружить с сестрой! Хочу помешать ей выйти замуж за Хуана.

Хуан долго не задавал других вопросов, пока не переключил её внимание на общежитейские.

— Мечтаю завладеть состоянием дона Висенте. Хочу избавиться от мужа. И очень хочу жить самостоятельно, с дочкой, — добавила она тихо, но вполне решительно.

Хуан недолго раздумывал. Потом приказал:

— Всё, что ты сказала — забудь! Я буду считать до пяти и на слове «пять» ты проснёшься и ничего не сможешь вспомнить.

Габриэла открыла глаза. С удивлением оглядела комнату, Хуана. Спросила:

— Я всё же заснула? Как интересно! И что же?

— Ничего! Ты хорошо отдохнула и чувствуешь себя прекрасно. Разве не так?

Габриэла в недоумении пожала голыми плечами.

— Ты говорил со мной? Я ничего не могу припомнить.

— Так и должно быть, Габи! Это индийский метод быстрого отдыха. Пять минут такого сна — и ты отдохнула, словно проспала целую ночь.

Они снова отдались любовным утехам, и опять Габриэла отметила про себя, что только Хуан доставляет ей истинное наслаждение, хотя чего-то всё же не хватает. И она знала чего.

Поведать об этом Хуану она не решалась, боясь оттолкнуть его. Тот оказался слишком чувствительным и не понял бы её. Особенно, узнав, что он до сих пор не овладел Эсмеральдой, хотя та, по всем её приметам, согласна была на всё. Это вызвало улыбку на лице Габриэлы, и тут же зародилась греховная мыслишка. Сообщить её Хуану она, конечно, не захотела.

Хуан долго ходил по городу. Он не мог сразу вернуться домой и предстать перед всё понимающими глазами Миры. Страх бродил по его телу, щемил в груди.

Он постоянно думал о Мире, о Габриэле. Пытался в который раз докопаться до сути его отношений с этими совершенно разными существами. Он точно знал, что любить Габриэлу он не может. Но и его любовь к Мире попахивает платонической любовью. Или любовью близкого, родного человека. Это стало угнетать и тревожить его.

Постоянно перед глазами возникали образы откровенного нетерпения Миры, как она стремится наконец совершить церковное таинство бракосочетания. Стал замечать раздражительность девушки, что оправдывало её столь длительными задержками и откладываниями.

И ещё он точно знал, что скрыть свои любовные похождения никак не удастся. В некоторых случаях Мира