Голливудская трилогия в одном томе - Рэй Брэдбери

– Клайд Рустлер, – невпопад произнес я.

– Боже праведный! Кто-то его еще помнит! Видите, вон там наверху – старая кинорубка? Его там похоронили заживо в двадцать девятом, когда построили новую аппаратную на втором ярусе.

Я поднял взгляд туда, где тихо кружили призраки тумана, дождя и снега в Шангри-Ла, и попытался понять, кто из них верховный лама.

– Лифта нет, – предупредил мой спутник. – Двести ступенек!

Мне предстояло долгое восхождение без шерпа-проводника – среднее фойе, бельэтаж, потом балкон, потом еще один балкон… Три тысячи сидений. Господи, как это возможно? А если они придут, все три тысячи? И каждый восьмилетний шкет будет выбегать пописать раз в полчаса?

Я устремился наверх.

Наверное, там, на самой вершине, меня должно было ждать обновление и очищение. Но вместо этого примерно на середине пути я сдох и почувствовал себя старой развалиной.

Глава 23

Наконец я добрался до темной стороны Эвереста и постучал в дверь старой кинорубки.

– Это… ты? Я угадал?! – в ужасе прокричал чей-то голос.

– Нет, – тихо сказал я. – Это всего лишь я. Пришел на последний дневной сеанс – сорок лет спустя.

Это гениальный ход – просто выблевать свое прошлое.

– Скажи пароль.

Голос за дверью звучал уже спокойнее.

– Том Микс и его конь Тони[333]. Хут Гибсон[334], Кен Мейнард[335]. Боб Стил[336]. Хелен Твелвтриз[337]. Вильма Бэнки[338]…

– Пойдет.

Еще немного тишины. Наконец, по ту сторону двери зашевелился гигантский паук. Взвизгнули петли. Я увидел знакомую серебристую тень – как будто с экрана сошел один из черно-белых призраков, мелькавших там когда-то давно, еще в прошлой жизни.

– Никто досюда не доходит, – сказал он.

– Никто?

Этот призрак был стар даже для старика. Казалось, от времени у него засеребрились не только волосы, но и лицо, и одежда. За семьдесят лет, проведенных на вершине, он полностью выцвел, бесконечно просматривая то, чего в реальности нет…

– Никто и никогда не стучится в мою дверь. Никто не знает, что я здесь. Даже я сам.

– Вы действительно здесь. И вы – Клайд Рустлер.

– Я?! – Он был близок к тому, чтобы начать ощупывать свою одежду и хлопать себя по плечам.

– Кто вы? – Он вытянул шею, как черепаха из панциря.

Я назвал свое имя.

– Никогда о вас не слышал. – Он бросил взгляд на темный экран. – Вы один из них?

– В смысле, умерших звезд?

– О да… Эти иногда приходят. Вчера вот Фербенкс заходил.

– Это который Зорро, д’Артаньян, Робин Гуд? Он хоть постучался?

– Царапался в дверь. У мертвых свои сложности. Так вы заходите или нет?

Я поспешил войти, пока он не передумал.

Комната, уставленная кинопроекторами, направленными в пустоту, напоминала погребальный покой в особняке Чун-Кинг. Казалось, воздух здесь навсегда пропитался пылью, грязью и едким запахом кинопленки. Стул был всего один – старик ведь говорил, что к нему никто не заходит.

Я принялся рассматривать густонаселенные стены. На них висело десятка три фотографий – какие-то в дешевых рамках из универмага «Вулворт», какие-то – в серебряных. Просто – вырезки из старых номеров «Серебристого экрана». Здесь было множество женщин – и ни одна не повторялась…

Самый старый из стариков сморщил лицо в подобие улыбки.

– Вот они, мои цыпочки – еще из тех времен, когда действовал мой вулкан…

Он прищурился, пытаясь разглядеть мое лицо сквозь густую сетку своих морщин, с тем самым выражением, какое бывает у человека, когда он лезет с утра в холодильник за смешанным накануне мартини.

– Приходится запирать дверь. Я подумал, может, это вы – тот, кто поднял весь этот хай…

– Не я.

– Значит, кто-то другой. А больше никто и не приходил, с тех пор как умер Лоуэлл Шерман.

– Зимой 1934-го. За десять минут – от двух болезней сразу. Рак и пневмония.

– Об этом же никто не знает! – воскликнул старец.

– Как-то в субботу, это было как раз в тридцать четвертом, я пошел в «Колизей» на футбол[339] и перед матчем катался на роликах. И увидел там Лоуэлла Шермана, он беспрерывно кашлял. Я тогда взял у него автограф и сказал: «Берегите себя». А через два дня он умер.

– Лоуэлл Шерман… – Он посмотрел на меня, и глаза его блеснули. – Пока вы живы, он тоже жив.

Клайд Рустлер рухнул на свой единственный стул и снова вцепился в меня взглядом.

– Лоуэлл Шерман… Вы-то, скажите мне, зачем притащились сюда, на верхотуру? Так ведь можно и умереть по дороге. Сам дядюшка Сид поднимался сюда раза два, не больше… Потом сказал – нет уж, хватит – и построил нормальную большую аппаратную на пару километров ниже, в реальном мире, если таковой существует. Я лично там не бывал… Что?

Он перехватил мой взгляд, блуждающий по стенам его доисторического жилища от одного вечно молодого лика к другому.

– Хотите, представлю вам моих маленьких хищных кошечек?

Он подался всем корпусом вперед и протянул руку.

– Эту звали Карлотта, или Мидж, или Дайана. Горячая испанская штучка… Кулиджевская Деваха в своей юбке до пупа[340]… Царица римская из молочной ванны Де Милля[341]… Женщина-вамп, ее звали Иллиша… Машинистка по имени Перл… Теннисистка из Англии – Памела. Или – Сильвия? Держала нудистскую мухоловку в Шайенне. Некоторые звали ее «Холодная Ханна, вампирша Саванны». Одевалась как Долли Мэдисон[342], пела в «Чае на двоих», в «Чикаго»[343], выскакивала из раковины – как будто она жемчужина рая, сам Фло Зигфелд[344] был от нее без ума. В тринадцать лет отец чуть не застрелил ее за не подобающее возрасту поведение – Уилла-Кейт. Работала в китайской забегаловке – Лайла Вонг. Победила на конкурсе красоты в Кони-Айленде, двадцать девятый год – собрала больше голосов, чем сам президент. Хороша Уилла – да не наша. Сошла с ночного поезда в Глендейле – Барбара Джо, и чуть ли не на следующий день возглавила Glory Films – Анастасия-Элис Граймз…

Он замолчал. Я поднял на него взгляд.

– Ну что, вот мы и добрались до Раттиган… – сказал я.

Клайд Рустлер вжался в стул.

– Вы сказали, что к вам уже много лет никто не заглядывал. Но сегодня… она ведь приходила к вам, не так ли? Вероятно, чтобы посмотреть вашу экспозицию. Приходила – или нет?

Старец уставился на свои пыльные руки, после чего медленно приподнялся и дунул в латунный свисток специальной трубы, встроенной в стену, по принципу мусоропровода – такие используют на подводных лодках, чтобы свистом вызывать кого нужно на другом конце и заказывать еду.

– Лео? Вина мне! Два доллара на чай!

Из горла трубы раздался искаженный связью голос:

– Вы ведь не пьете!

– А сейчас хочу выпить. И хот-догов!

Латунный раструб что-то проскрипел и умолк навеки.

Древнейший удовлетворенно крякнул и в молчаливом ожидании уставился на стену. Несчастные пять минут тянулись как пять столетий. Пока мы ждали, я достал блокнот и переписал туда имена с фотографий. Наконец, мы услышали характерный звук, с которым обычно хот-доги и вино ездят в кухонном лифте. При этом Клайд Рустлер так насторожился, как будто уже успел напрочь забыть о том, что у него в стене проходит труба. Возня со штопором, которым он открывал вино, присланное с нижнего этажа ангелом по имени Лео, отняла у него запредельное количество времени. Стакан был только один.

– Один, – пожав плечами, извинился он. – Давайте сначала вы. Я заразиться не боюсь.

– Мне нечем вас заражать. – Я выпил и передал ему стакан. Он тоже выпил – и прямо на глазах размяк.

– А теперь, – сказал он, – предлагаю вам посмотреть, что я смонтировал из старых пленок. Спросите зачем? На прошлой неделе кто-то позвонил мне с Большой земли. Какой-то знакомый голос. Знаете, когда-то у Гарри Кона[345] была сиделка, которая никогда не говорила «да» – она всегда говорила: «Да-да-да, Гарри, конечно!» Так вот, сказали, что ищут Робина Локсли. Робина Гуда. В смысле, Робина из Локсли. А я вспомнил, что была одна актриса, которая взяла себе такой псевдоним. Зря старалась – все равно сгинула где-то в замке Херст или на его задворках… И вот теперь какой-то голос – столько лет прошло – и спрашивает Локсли. Я испугался. Просмотрел все катушки, откопал один фильм, в котором она снялась в двадцать девятом году, уже во времена нормального звука. Посмотрите.

Он вставил пленку в проектор и включил подсветку. В нижней части большого экрана высветлилось пятно изображения.

На экране прыгает и кружится цирковая бабочка – красиво взмахивает прозрачными крыльями, расточает улыбки и смех… А через минуту – не менее красиво убегает, преследуемая белыми рыцарями и черными злодеями.

– Узнаете?

– Нет.

– Так, даю еще одну попытку!

Он запустил пленку. На ней дымились какие-то костры в снегу, а на их фоне русская аристократка томно курила длинные сигареты и терзала носовой платок – как будто кто-то уже умер или умрет в следующем кадре.