Чудо - из чудес - Санин Евгений

            — Да! – недоуменно кивнул Ахилл. — Только не понимаю, причем тут я?

            — А при том… — Мурена снова огляделся по сторонам и понизил голос: — Что ты, моя лучшая и теперь, увы, единственная игральная кость! Все остальные, в том числе и зять Корбулона, уничтожены — казнены. Вот я и подумал: почему бы, собственно, тебе не стать этим самым легатом - что ты — хуже какого-то сына погонщика мулов Веспасиана? А потом и…

            Последнее слово «императором» Мурена уже не рискнул сказать даже шепотом.

            И только предупредил, что завтра должно решиться, если не все, то почти все.

            И действительно…

            Наутро Ахилл вышел из здания сената и направился к полностью достроенному после пожара огромному Золотому дворцу. Рядом с ним вышагивал сияющий Мурена. Он даже не обращал внимание на то, что люди обращались не нему, а к Ахиллу, поздравляя его — с должностью легата.

            — После казни Корбулона — тебе не будет равных! Ты станешь самым великим полководцем! — только и слышались льстивые голоса. — Ты затмишь своей славой Александра Македонского!...

            — Погодите, постойте! Это назначение еще не утверждено цезарем! — возражал Ахилл, а довольный Мурена уточнял:

            — Мы уже приглашены Нероном в Ахайю, где он дает свои концерты, и надеемся там утвердиться в этой должности! Мой сын, как всегда, скромничает!

            — Только смотрите, не усните, когда цезарь будет петь на сцене, а то, говорят, недавно легат Веспасиан едва не лишился за это жизни! — с усмешками посоветовали им из толпы.

            В Золотом дворце Ахилл долго смотрел на непомерно огромную статую Нерона, затем ненадолго попрощался с Муреной.

            И вернувшись домой, стал, довольно посмеиваясь, повторять на разные лады, точно пробуя на вкус:

            — Я — цезарь… Я — цезарь! Я — цезарь? Надо скорее вызывать Ириду! Сколько уже можно слушать Мурену? Хватит быть игральной костью в его руках. Теперь он будет слушаться меня! Все! Немедленно вызываю Ириду с детьми в Рим! Пока она доберется сюда, все, может быть, уже и свершится. И тогда что же, моя Ирида — императрица?! Вот будет для нее неожиданностью! Да…действительно, новость — просто голова кругом идет! И дворец-то уже вроде как мал, хотя еще вчера казался огромным!… Неужели, и правда, императорам впору только Золотые дворцы?

            Ахилл собрался дернуть за колокольчик, чтобы вызвать управляющего и дать соответствующие распоряжения.

            Но тот сам осторожно постучался в дверь.

            И, войдя, протянул золотой поднос с лежащим на нем свитком папируса.

            — Вот, господин — письмо! Только что получено из Синопы! Ты велел приносить такие в любое время дня и ночи!…

            — Да! Да! Прекрасно, и как нельзя кстати! Сами боги подсказывают мне, что я прав… Давай его скорей! Ну-ка, ну-ка... странно — почерк не Ириды! Что это, разленилась писать? Да и вообще письмо вроде как не от нее. Ну да, от городского совета… Не иначе, как снова просить будут о чем-то! То ли еще будет, когда я стану цезарем?

            Самодовольно улыбаясь, Ахилл развернул папирус.

            Прочитал первые строки.

            И тут улыбка внезапно сползла с его лица.

            Он как-то странно, беспомощно взглянул на управляющего.

            С ужасом стал читать дальше.

            В отчаянии вскрикнул.

            Бросил, как будто смертельно ужалившую его змею, свиток на пол…

            И принялся в бешенстве топтать его ногами…

            В письме глава Совета Синопы извещал уважаемого отца-сенатора, что его жена Ирида вместе с детьми убита грабителями, ожидавшими, по их признанию, найти в его доме несметные богатства. Все преступники пойманы, скрыться удалось только наводчику, по имени Янус…

            После этого жизнь продолжалась уже словно в сплошном кошмарном сне.

            Хотя внешне все было прекрасно и радостно.

            …С калейдоскопической быстротой мелькали вокруг довольного Мурены поля, луга, леса, реки, моря, корабли…

            Неизменным оставался только сидящий рядом с ним — то в повозке, то на триреме словно закаменевший Ахилл.

            Он не замечал ничего вокруг.

            Выше голову, мой мальчик! Скорее, скорее! — торопил возниц и капитанов Мурена. И, обращаясь к Ахиллу, объяснял: — Нерон не прощает тех, кто опаздывает к началу его концертов!

            — Опять…опять…опять он был прав! — бормотал Ахилл, глядя на все красоты, словно на пустоту. — Только кто, ну кто мог подумать, что за это проклятое золото будет такая расплата: ее кровью и моими слезами?… Ну, почему… почему… я сразу не послушал его?!

            — Кого его? Того самого христианского жреца? И какое еще золото? — хмурился Мурена. — Ну что ты, как голову из-за Ириды потерял? Да, конечно, это несчастье. Горе, от которого заплакал бы сам отец трагедии — Эсхил. Плачу и я. Но… подумай сам — какая бы из нее была императрица? Все равно тебя ждал развод! И женитьба на знатной, достойной для самого цезаря — матроне! Ну, мой мальчик, не унывай! Впереди новая жизнь, о который не может мечтать ни один из смертных! Подыщем тебе другую жену, утешит, забудешься!

            — Другую Ириду? Забудусь?!

            — Да перестань ты, ради богов! — крикнул, не выдержав в конце концов, Мурена. — Возьми себя в руки! Приведи в порядок мысли, лицо, чувства! Разве я могу рекомендовать Нерону такого легата?… — И снова, обращаясь к капитанам и возницам, торопил: — Скорее, скорее! Опаздываем!…

            Они мчались быстрей, чем возница на состязаниях…

            И вот уже — Римская провинция Ахайя.

            Проезжая в Афины через небольшой город, они увидели, что вся его главная площадь запружена народом.

            Посередине площади высился большой крест, к которому был привязан человек.

            — Проклятье! Скорее сворачивай, поедем улицами! — скомандовал вознице Мурена, но Ахилл, всмотревшись в распятого, неожиданно попросил остановить повозку, сошел с нее и неверными шагами направился прямо к кресту.

            — Куда ты? Опаздываем! Вернись! — закричал ему Мурена, но Ахилл словно не слышал его.

            — Что здесь происходит? — спросил он, и жители, видя сенатора, почтительно расступаясь, жалуясь, принялись объяснять:

            — Правитель нашего города приказал распять этого Божьего человека. Мы хотим снять его с креста, но он сам просит не делать этого и уже второй день говорит нам о своем Боге!..

            Ахилл, пообещав немедленно разобраться, прошел дальше и тут …увидел на кресте того самого Апостола. А рядом — Элию с ребенком, Мания, Постума и… своего отца!

            Лакон тоже узнал сына и бросился обнимать его.

            — Ну что, Ахилл, —  послышалось сверху.

            Ахилл поднял голову и понял, что апостол обращается к нему:

            — Теперь ты готов идти со мною к Отцу?

            Ахилл с недоумением взглянул на своего родного отца, потом на апостола и, наконец, понял:

            — Так вот к какому Отцу ты тогда предлагал мне пойти?

            — Идем с нами, Ахилл! — слышал он близкие голоса Элии, Лакона, Мания, Постума.

            — Ахилл! Ахилл! — доносился издалека негодующий крик Мурены. — Скорее! Опаздываем!..

            Мурена, поднявшись на подножку кареты, красноречивым жестом — ударяя себя ребром ладони по горлу — показывал, что с ними будет, если они опоздают к цезарю.

            Ахилл невидяще посмотрел на него, затем на Элию, на отца, на Мания, наконец, на апостола, и неожиданно для самого себя махнул рукой Мурене: «Поезжай, мол, теперь один!»

            Сенатор вне себя от ярости захлопнул дверцу. Все его труды, все блестящие планы срывались. Да, Ахилл нужен ему был сейчас, как никогда. Но… жизнь была дороже!          Карета, срываясь с места, быстро исчезла за ближайшим поворотом.

            И тут, расталкивая всех, к кресту подбежали двое.

            — Где? Где тут апостол? — кричали они.

            — Сизиф? — ахнул, узнавая одного из них, Ахилл и, посмотрев на другого, сдвинул брови: — И ты… Янус?

            — Капитан Сизиф! — с улыбкой поправил его Сизиф, а Янус, затравленно оглядываясь на Ахилла, быстро, чтобы успеть сказать все, прокричал:

            — Учитель! Прости… Я все понял. И — каюсь! У меня нет времени, чтобы рассказать то, что было со мной после Неаполя и особенно после Синопы. Но я словно прозрел и прошу — прости, прости!.. И вы все, если только можно, простите меня! И тогда я…

            — Прощаем, прощаем, как и Господь прощает нас, — послышались голоса, которые перекрывал отчаянный крик Ахилла. — Кого? Его?! Негодяй! Мерзавец!..