Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

неизменно величался «главарем антинародного фашистского режима».

И СКОРО ВСЕМ БАБКАМ ДАДУТ ПО КОЗЕ

Итак, наступил золотой век... То есть, конечно, не золотой и не век, но жизнь, спасибо экономическому оживлению всемирного масштаба, как-то устаканилась, закупочные цены на табак выросли, появились средства, в экономике пошел рост, террористы куда-то делись, террор, соответственно, прекратился, и к рулю встали пожилые, приличные и ответственные профессионалы, за два десятка лет, прожитых при власти, заработавшие хорошую репутацию. А в таких условиях почему не жить?

Вот умный Андрей Ляпчев, понимая, что такая шара вечной не бывает, и пытался использовать уникально тучные годы, чтобы подготовиться к неизбежным тощим. Планы у него были грандиозные: сделать Болгарию если не самодостаточной, то, во всяком случае, не захолустьем, которым помыкают, а важным придатком, мнение которого учитывают. И во главу угла премьер поставил исполнение программы «Новая Болгария — XX век», вкратце сводившуюся к трем китам, весьма актуальным для всяческих болгарий и поныне: диверсификация, индустриализация, импортозамещение. Плюс одна черепаха: облегчение получения высшего образования для всех болгар, потому что чем образованнее население, тем лучше оно будет жить.

При этом, не страдая манией величия, новый лидер «Демократического сговора» резко осаживал всех, кто желал «ни от кого не зависеть», типа Цанкова, на пальцах объясняя им реальность. «Со Священным Синодом, царем Борисом и англичанами не ссорюсь никогда, — говорил он и растолковывал: — За Синодом — Бог; царь — гарант, что мы не перебьем друг друга; а Великобритания — владелец корпорации "Европа". Все остальные — служащие, разве лишь Франция — дорогая содержанка, и я хочу видеть нашу Болгарию в числе членов правления».

Такой подход, несложно понять, обеспечивал кабинету Ляпчева режим наибольшего благоприятствования в Лондоне, а значит, и везде. Лига Наций помогла ему получить два крупных, очень льготных займа, ставших, как пишет Димитр Косев, «необходимым глотком воздуха для оздоровления страны», а чуть позже даже добиться реального снижения удушающих страну выплат по репарациям, что означало важный шаг к «прощению».

Разумеется, вполне осязаемый «просперитет» (проще говоря, процветание) стимулировал интерес к политике бизнес-кругов, желавших подсесть на госзаказы и получить доступ к инвестиционным проектам, поэтому Ляпчев, прекрасно всё понимая, старался контролировать госпрограммы в «ручном режиме», поощряя полезное и отсекая явных «пиявок».

Есть ощущение, что в идеале ему виделось нечто типа знаменитых и куда более поздних южнокорейских «чеболей»[129], с помощью которых Пак Чжон Хи «превратил улитку в тигра». И точно так же как генерал Пак, решения по вопросам займов он, при всем уважении к парламентаризму, старался принимать лично, без обсуждений в комиссиях, где противники этой линии во главе с Цанковым навзрыд требовали прекратить «закабаление Болгарии иностранным капиталом», — как от души, так и по заказу «табачных королей», завязанных на Берлин и всякие инновации считавших «ненужной тратой денег», которые следовало бы вкладывать в табак, дабы сделать Болгарию монополистом этой культуры.

И надо сказать, первые пару лет удавалось всё, хотя, конечно, не без побочных эффектов. Щедрые вливания в строительство промышленных объектов, льготы, субсидии на сбыт, дотации на закупки сырья и прочее силою вещей рождали в промышленниках паразитизм, снижая волю к конкуренции, — а поскольку росло число чиновников, выделяющих средства и контролирующих их расходование, нормой жизни становились потоки глупых инструкций, личные интересы, «попилы» и «откаты» — сперва аккуратные, но чем дальше, тем наглее.

В перспективе это не могло не ударить по замыслам премьера, да и стабильность финансовых потоков полностью зависела от внешних факторов, что тоже никогда не здорово. Однако пока всё шло хорошо, проблемы в глаза не бросались, и царь с премьером, с полуслова понимавшие друг друга, имели возможность приводить в порядок расшатанные устои государства, — в первую очередь указав на место забывшимся военным.

РАБОТА У НАС ТАКАЯ

А проблему в самом деле следовало решать. Военная лига к тому времени уже не была монолитной, и Ляпчев, взойдя на мостик, мгновенно выполнил большую часть экономических требований офицерства, приручив тех, кто политикой не особо интересовался, так что многие, вспоминая резню, элементарно стыдились содеянного. Однако довольно много «маленьких звезд», желающих странного, по-прежнему тусовалось в «братствах», обсуждая всякие разности, военному мундиру не соответствующие.

Кто-то обличал «мерзость гнилого либерализма», кто-то увлекался экспериментами коллег в Латинской Америке, кто-то исследовал преимущества республики, кто-то твердил о необходимости построения «беспартийного государства, возглавляемого элитой людей чести». А иные поговаривали и о том, что в «красных» идеях тоже, если вдуматься, что-то есть, да и вообще, Запад — говно, а надо разворачиваться лицом к России, которая Западу противостоит.

Для этих ребят — и служивших в рядах, и отставников — «зажравшиеся, безыдейные» генералы авторитетами не были. Зато мнение неформальных лидеров — полковника Дамяна Велчева и полковника запаса, инвалида войны Кимона Георгиева — они ставили весьма высоко, в связи с чем выполнить волю монарха — «вернуть армию в казармы» — Ивану Вылкову с налета не удалось. Свой-то аппарат, вышколенный по струнке, и командование частей, лично отобранное, он держал под контролем достаточно прочно, а вот средний и низший состав, если слишком сильно и рывком надавить, мог и взбрыкнуть.

Дамян Велчев

Так что Лигу пришлось подрывать вдумчиво, не спеша, изнутри, кого-то аккуратно отправляя в запас, кого-то с кем-то ссоря, кого-то прикармливая повышениями, и окончательно закрыть тему попытались только в июле 1928-го, когда Вылков счел, что давно требуемый «капитанами» съезд проводить можно, ибо всё схвачено. И всё равно подстраховались на 146 процентов, продумав всё обстоятельнее, чем перед Второй Балканской. Мероприятие провели нелегально, в актовом зале военного министерства, оцепленного доверенными войсками и ощетинившегося пулеметами, нацеленными на парк, где собралось под две сотни вооруженных сторонников «военной оппозиции».

Вылков в ходе прений вел себя жестко и напористо, заряженные ораторы выступали в нужном ключе, и тем не менее задачу не решили. То есть большинство в итоге проголосовало правильно, постановив, что участие в политике несовместимо с пребыванием на действительной службе, тем самым если и не совсем распустив Лигу, то фактически кастрировав, но получив всяческие преференции лично для себя. Однако одно дело — протоколы и совсем другое — жизнь. Сразу же после завершения заседания недовольные «капитаны» в обстановке глубочайшей секретности начали думать о создании новой организации — Тайного военного союза (ТВС), дабы «вести борьбу против пагубной для Болгарии правящей системы подпольными средствами». Иными словами, одержав кажущуюся победу, правительство получило новый и очень опасный очаг оппозиции. Но, правда, только в