Солдат великой войны - Марк Хелприн

– Пожалуй, нет.

– Рад, что ты это понимаешь. Образование у тебя прекрасное, но скажи мне, красивый ли почерк?

– Нет.

– Нет? Какая жалость.

– Для меня написать одно слово все равно что схватиться за оголенный провод. Моя кисть и рука готовы делать все, что я от них хочу, но это больно. И при этом мне постоянно приходилось писать эссе и статьи, и не было возможности диктовать. Да и склад характера не позволял. Когда я работал в юридической конторе отца, да поможет мне Бог, меня определяли в писцы. Он и не знал, насколько мне это трудно. Думал, мне просто наплевать. Я его простил.

– Почему же ты не выбрал другую профессию, в которой тебе не пришлось бы так страдать?

– Обычная история: человек занимается тем, на что не способен.

– А как насчет устройств, как там это называется, печатающих буквы, когда ты ударяешь по клавишам?

– Пишущие машинки.

– Нет, название другое, французское, вроде rotopisseur.

– Это кабинка, где писают.

– Ага, я вспомнил, эта штуковина называется engrosseur papyreanne[86].

Алессандро заволновался. Само собой, его тревожило любое упоминание пишущей машинки, и он надеялся, что Штрассницки сменит тему.

– Умеешь ей пользоваться?

– Это удивительно, учитывая мои проблемы с письмом, но да, и очень неплохо. Вероятно, причина в том, что в первом случае я должен сжимать пальцами ручку, а во втором случае они свободно летают. И тут мне подвластно все. Но научные журналы косо смотрят на машинопись, так что я обречен. Разумеется, все это ерунда.

– Потому и спрашиваю. Мне нужен образованный человек на должность личного секретаря, пока мы не доберемся до Вены. Там ко мне вернется мой прежний секретарь, оправившись от раны, полученной при игре в русскую рулетку.

– Как пуля могла разминуться с мозгом?

– Легко.

– У вас есть пишущая машинка?

– Да, маленькая. Министерство рассылало их всем фельдмаршалам.

– Простите меня, но почему бы не взять кого-то из офицеров? Их немецкий лучше, и можно доверять им в большей степени, чем военнопленному, и они лучше знакомы с адресами и официальными обращениями.

– Нет, – покачал головой Штрассницки. – Они предпочитают не сочинять историй о собственных подвигах. Смущаются. Мой секретарь, видишь ли, гражданский. Поэтому я и считаю военнопленного достойной заменой.

– С удовольствием, – согласился Алессандро.

– Хорошо. Я буду платить тебе по текущей ставке. Данкварта мое жалованье вполне устраивало. У него квартира в городе и шале около Инсбрука, где он прыгает с трамплина.

– Но я же военнопленный.

– Война скоро закончится, с империей будет покончено, и все изменится. Вот и нам надо вернуться к гражданской жизни равными и с достоинством.

– Вы очень добры, – сказал Алессандро. – А что будет со мной после Вены?

– При той скорости, с которой мы движемся на север, в Вене мы будем где-то в сентябре. К тому времени война, возможно, закончится. Если нет, то закончится вскоре после этого. Принеси пишущую машинку. Все меняется очень быстро, и они ожидают донесений фельдмаршала. Иначе с чего им присылать мне пишущую машинку?

* * *

После того как Алессандро полчаса приноравливался к машинке, чтобы локти сгибались в нужной мере, он доложил Штрассницки, что готов к диктовке.

– Названия частей и коды я проставлю позже. Оставляй пустые места. Значит, готов?

– Да.

– 04.00: В темноте мы сворачиваем в лагерь под Сеги-Маслов и двигаемся на северо-запад, при свете четвертушки луны, четырьмя колоннами, растянувшимися на два километра. 06.00: При дневном свете колонны поворачивают на север, разбившись на эскадроны, чтобы преодолеть пятьдесят километров. 07.00: Строевая лошадь покалечилась при падении. Сломала ногу. Ее пристрелили. Запасного жеребца привели из резерва в 07.25. 12.00: Остановка на дневную трапезу. 12.30: Продолжаем движение на север. 13.15: Разворачиваемся на северо-запад, на полной скорости скачем к цепочке холмов, протянувшихся с северо-востока на юго-запад. Наши карты показывают, что за этими невысокими холмами находится небольшое озеро. Во время остановки отправлены патрули, чтобы разведать холмы и территорию за ними. 13.37: Гонец из западного патруля возвращается, чтобы доложить о дыме и стрельбе на берегу озера. 13.40: Перестраиваемся в четыре колонны, движемся к холмам. Высланы новые патрули. 13.50: Останавливаемся у подножия холмов. Слышна стрельба, виден дым западнее и северо-западнее озера. Дожидаемся возвращения патрулей. 14.00: Патрули вернулись единой группой, потеряв двух человек (см. приложенный список потерь). Военнопленные, лагерь которых находился у озера, взбунтовались и захватили охранников врасплох. Из охранников, все болгары, в живых не осталось ни одного, военнопленные, многие из которых обладали значительным опытом боевых действий, завладели более чем сотней винтовок и револьверов. Хотя они не располагали большим запасом патронов, наши патрули доложили, что они уже строят оборонительные укрепления, зная о нашем присутствии в непосредственной близости от их лагеря. Вероятно, им хватило ума, чтобы по поднимающейся за холмами пыли прикинуть, что к ним приближаются восемьсот лошадей. В зависимости от геологии региона, иногда можно узнать о приближении большого кавалерийского отряда по звуку, передающемуся землей. Кроме того, в такую жару мы не одну неделю видели в степи миражи. Вот и они, возможно, увидели в небе скачущую конницу.

Алессандро напечатал все на одном дыхании.

– Решив, что чем быстрее мы ударим, тем меньше времени будет у врага для возведения земляных насыпей, стрелковых позиций и рытья окопов, я разделил полк на восемь колонн и сразу атаковал. Приказ звучал просто: захватить вражеский лагерь как можно быстрее прямой атакой с трех сторон. Солдаты получили приказ стрелять низко, чтобы избежать попадания в своих, атакующих с другой стороны. 14:08: Одновременное соприкосновение с врагом с трех сторон. Насыпи они достроить не успели, и наши лошади легко их перескакивали. Мы мчались с такой скоростью, что для захвата лагеря потребовалась пара минут. Им хватило ума перебраться на другую сторону насыпи, и оттуда они открыли огонь. Лошадям в тесноте не хватало места, чтобы разогнаться и снова перепрыгнуть насыпи. Тем более что они видели, как останавливались те, кто пытался это сделать. Примерно в 14.10 я отдал приказ спешиться. Именно на эти минуты пришлась большая часть наших потерь. Враги стреляли точно и действовали дисциплинированно. Когда кто-то из них падал, убитый или раненый, другой подхватывал его оружие, а потому сражение продолжалось с прежней яростью. В 15.00 я приказал второму батальону садиться на коней. Через бреши в обороне они вырвались из лагеря и атаковали врага с тыла. В 15.30 враг обратился в бегство. Два остававшихся в лагере батальона оседлали коней и бросились в погоню. 17.30: Полк собрался на берегу озера. Мы напоили лошадей. Похоронили павших. Сорок три человека, ни одного раненого. Враг стрелял точно и с небольшого расстояния. Мы убили пятьсот четырнадцать человек. Примерно три сотни разбежались. Один взят в плен (см. прилагаемое донесение адъютанта). 20.00: Разбили лагерь на правом берегу реки, вытекающей из озера, по всем правилам, предписанным уставом. Завтра, в 04.00 выступаем на северо-запад.

Когда Алессандро закончил печатать, у него тряслись пальцы.

– Не я начинал эту войну, – добавил Штрассницки уже не для печати, – как и ты. Наша главная задача – дожить до ее завершения. Империя гибнет, как и Италия. Италия победит, но и ее коллапс неизбежен. Я думаю, Бог начал эту войну, чтобы мы могли сидеть у этой реки при свете лампы, вспотевшие, и изумляться, что нам за нужда убивать друг друга. Тем не менее мы выступаем завтра в четыре ноль-ноль без завтрака. Поэтому мы так плотно поели сегодня вечером, хотя некоторые будут плохо спать на полный желудок. Никто не знает, какой фортель может выкинуть пищеварительный тракт и по какому поводу. Когда-нибудь кто-то использует рентгеновские лучи, чтобы получить карту живота.

* * *

В три утра под небом, усыпанным звездами, солдат, их пленников и гражданский обслуживающий персонал разбудила труба, сыгравшая подъем. Часовые обрадовались тому, что их вахта закончена и теперь бодрствуют не только они, хотя до зари еще очень далеко.

К четырем часам, разбившись на эскадроны, они стояли боевым строем перед Штрассницки и его офицерами, чьи кони, в отличие от более спокойных лошадей рядовых гусар, всхрапывали и били копытами. Алессандро сидел верхом на кобыле, которая статью и выучкой могла конкурировать с Энрико. Не хуже были и седло с упряжью.

Алессандро доводилось видеть итальянскую кавалерию на дорогах, ведущих к Риму, обсаженных высокими тополями. Амуниция сверкала на солнце. Лиц всадников никогда не покидала серьезность, словно они думали только об одном: а сумеют ли удержаться в седле? Вооружение казалось церемониальным, но никак не боевым. Гусары Штрассницки вооружением больше напоминали пехоту, чем кавалерию. Да, у сотни улан были пики, и у всех – сабли, но этим сходство с традиционной кавалерией заканчивалось.