Живой Журнал. Публикации 2014, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин

баллончиками и спецодеждой в мешках.

Бойтесь, крысы и тараканы, в общем.

Здание бань стоит совсем неподалёку от истока Бауманской улицы, в двух шагах от Ольховской улицы, где и начинался Девкин переулок.

Когда-то чрезвычайно популярный, а ныне подзабытый писатель Валентин Пикуль писал в своём историческом романе «Слово и Дело»: «Эх, немало кабаков на Руси, но краше нету московских! А кто позабыл их, тому напомню: Агашка — На Веселухе — Живорыбный — У Залупы — Под Пушкой — Каток — Заверняйка — Девкины Бани — Живодерный — Тишина и прочие (всех не перечесть)».

Где кабак, там и баня. Где баня, там и кабак.

Бани тут были всегда — это такое лукавство московской топонимики.

Одно время какие-то бани звались Елоховскими (именно так они значатся во «Всей Москве» 1915 года, и хозяином там Гордеев Андрей Корнеевич (Девкин переулок, 22). В другое время честно звались Девкиными банями.

Хоть до Яузы далеко, но под рукой тут был ручей Кукуй (вся Немецкая слобода звалась когда-то Кукуй).

Так что это банное место пусто не бывало.

Эти, последние Девкины бани, появились благодаря староверам.

Московский цинковальный завод принадлежал Ивану Карасёву — то место, где он был, сейчас занято под стройку, а был там, как уверяют старожилы, да и карта — Завод счётно-аналитических машин. У завода этого странная судьба — он вроде бы и есть, а вроде бы его нет.

Ну, да с этим обстоятельством пусть разбираются инвесторы и акционеры. А землёй его распоряжаются девелоперы и риэлтеры.

Но в ту, давнюю пору, логично предположить, что в Девкиных банях в первую голову должны были смениться тяжёлые дубовые и лёгкие липовые шайки на невесомые цинковые.

До Отечественной войны они работали во все дни, кроме 4, 10, 15, 22 и 28 дня каждого месяца. Помыться во втором разряде стоило 50 копеек, а в третьем — 25.

Старовер Иван Карасёв, человек рачительный и богатый, построил церковь, выстроил надвратную колокольню (которую всяк может видеть и теперь).

И бани он строил, и казармы те самые, и многое достроил бы, но тут грянула Великая война, а что потом стало — известно. Многое от этого строительства сохранилось.

На старых фотографиях видны во множестве дома и домики — и удивительно то, что очарование Бауманской улицы, особенно в её начале, сохранилось. Как не выламывали из неё дома, но и сейчас пройдёшь поутру, да сердце радуется.

И, чтобы два раза не вставать:

ул. Бауманская, д. 20 строение 7.

тел. Е1-10-09

А если кто ещё что значит про Девкины бани, то пусть не таит.

Астраханские бани

Бабушкинские бани

Варшавские бани

Воронцовские бани

Вятские бани

Измайловские бани

Калитниковские бани

Коптевские бани

Краснопресненские бани

Лефортовские бани

Бани Соколиной горы

Покровские бани

Ржевские бани

Сандуновские бани

Селезнёвские бани

Очаковские бани

Усачёвские бани

Бабьегородские бани

Богородские бани

Боевские бани

Виноградовские бани

Дангауэровские бани

Даниловские бани

Девкины бани

Доброслободские бани

Домниковские бани

Донские бани

Железнодорожные бани

Зачатьевские бани

Зубаревские бани

Ибрагимовские бани

Кадашёвские бани

Каменновские бани

Кожевнические бани

Крымские бани

Кунцевские бани

Марьинорощинские бани

Марьинские бани

Машковские бани

Меньшиковские бани

Можайские бани

Москворецкие бани

Оружейные бани

Полтавские бани

Рочдельские бани

Самотёчные бани

Семёновские бани

Суконные бани

Сущёвские бани

Тетеринские бани

Тихвинские бани

Трудовые бани

Тюфелевские бани

Устьинские бани

Центральные бани

Челышевские бани

Шаболовские бани

Ямские бани

Извините, если кого обидел.

20 мая 2014

Семь лет в Тибете (2014-05-22)

Художник странствовал по Тибету седьмой год.

Его покинули все шерпы, кроме одного. Так же его оставил верный друг с долгой еврейской фамилией — художник пытался её запомнить, да как-то она выходила всё время по-разному..

Впрочем, фамилия самого художника была тоже не русской, а вовсе варяжской. Звали его Карлсон. Оттого он часто изображал на своих картинах варяжских гостей на тяжёлых кораблях и норманнов, княживших в Киеве.

Но с некоторых пор его начали привлекать другие пейзажи. Превращение произошло с ним мгновенно и по неизвестной причине. Теперь он рисовал сиреневые и фиолетовые горы, закаты и восходы в стране, которую никогда не видел.

Наконец, он выбил себе право на путешествие — впрочем, это было больше, чем путешествие. Это была экспедиция, хотя, правда, экспедиция с обременением.

В качестве попутчика, от которого нельзя отказаться, ему навязали бойкого молодого человека с еврейской фамилией, которую Карлсон тут же перепутал — в первый раз.

Звал он своего надзирателя и заместителя по имени, благо они были тёзками.

А про себя именовал его просто — «Малыш», за малый рост и резвость. Молодой человек был знатоком поэзии и расшибал бутылку

Он вообще оказался не промах — свободно говорил с персами по-персидски, с индусами по-индусски, а с шерпами на том языке, даже название коего Карлсон не желал знать.

Карлсон топтал горные тропы, а по ночам ему снились лазоревые и фиолетовые сны. Он видел острые пики гор, вытянутые камни, поставленные на развилках дорог и статуи неизвестных ему богов.

Когда он, проснувшись поутру, переводил эти видения на холст, горные мошки залипали в краске и оставались в пейзаже навсегда.

Итак, даже Малыш покинул его. Малыш и раньше оставлял караван, чтобы вернутся через пару дней или неделю, а теперь пропал навсегда. Карлсон стал подозревать, что у него было какое-то своё, государственное дело, и он был нужен Малышу лишь для вида.

Но теперь он исчез со всеми своими вещами.

Однако Карлсон не ощутил болезненного укола от предательства.

На следующий же день после исчезновения Малыша, Карлсон обнаружил огромную пещеру в скале. Шерпа отказался идти за ним. Шерпа положил мешок с холстами и красками в свинцовых тюбиках и просто ушёл — молча, не оборачиваясь.

Карлсон ступил в пещеру и начал спускаться по длинному ходу.

Трещал и чадил факел, свёрнутый из какой-то картины.

Когда он почти потух, лаз озарился светом.

Карлсон увидел огромный зал, заполненный тысячами бритых монахов.

Вдали этого зала, на возвышении, освещённый странным светом, лиловым и розовым, стоял огромный лингам.

Конец его