Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

современным, только недавно прибывшим оттуда.

– Интересно, – продолжал он, – я что, и впрямь первый, кто забрался на это дерево? Похоже на то. Эти…

Он осекся и замер на своей ветке, вперив взгляд в ветку чуть пониже, настороженный, как человек, увидавший змею.

То, на что он смотрел, на первый взгляд напоминало крупный белый гриб, растущий на огромном суку, покрытом гладкой корой. Но это был не гриб.

Опасно наклонившись, Пейнтер достал странный предмет и долго сидел, глядя на него. Это была белая панама сквайра Вейна – но самого сквайра здесь не было. Пейнтер почувствовал неясное облегчение, убедившись, что его нет.

И хотя здесь ярко светило солнце и хорошо дышалось чистым морским воздухом, на миг тропические кошмары из той легенды, которую Пейнтер рассказывал, обступили его и сдавили ему горло. Дерево показалось ему настоящим демоном из болотного края, древовидной змеей, пожирающей людей. Мысль о том, что это чудовище переварило человека целиком, выплюнув лишь его шляпу, казалась жестокой насмешкой и побуждала лишь скорее поверить в это безумие. Пейнтер поймал себя на том, что неотрывно глядит на развернутый к нему лист, прожилки на котором были расположены так необычно, что напоминали «глазок» на павлиньем пере. Наверное, из-за этой особенности и родилась та легенда. Ощущение было такое, как будто дерево сонно открыло один глаз и наблюдает за ним.

Сделав над собой усилие, он вернулся к ветке – и физически, и в мыслях – и, зажав шляпу в зубах, начал спускаться. Разум его наконец прояснился. Вернувшись на грешную землю, он внимательно осмотрел шляпу. На самом верху у нее имелась не то дыра, не то разрез, и Пейнтер был готов поклясться, что когда эта шляпа в последний раз лежала на столе в саду, ничего подобного там не было. Он сел, зажег сигару и надолго задумался.

Лес, даже если он совсем крохотный, не обыскать за пару минут, но Пейнтер знал некоторые уловки, облегчающие задачу. В некотором смысле ему играло на руку то, что лес был довольно густым: сломанные ветки и примятая трава сразу показывали, что в этом месте кто-то сходил с тропы. Через несколько часов у Пейнтера имелось нечто вроде карты, из которой явствовало, что человек – или люди – подобным образом углублялись в чащу в нескольких четко определенных направлениях. Так, одна такая стежка вела напрямик там, где тропа закладывала очень уж большой вираж; от нее отделялась другая, прямо к центру «лабиринта». Но была еще одна, особенная, и чем дольше Пейнтер исследовал ее, тем сильнее ему казалось, что именно она в конечном итоге приведет его к разгадке.

Она начиналась у самого дерева, углублялась в лес ярдов на двадцать и обрывалась. Далее ни одна ветка не была обломана, ни один лист не оборван. Стежка эта никуда не вела, но Пейнтер не мог поверить, что она ничем не заканчивается. Подумав, он опустился на колени и стал отгребать землю вместе с растущей на ней травой, помогая себе ножом. Земля подавалась на удивление легко, а вскоре большой кусок ее удалось сковырнуть, будто крышку. «Крышка» эта была круглой и выглядела довольно необычно, более всего напоминая плоское кепи, покрытое зелеными перьями. Оказалось, что на самом деле крышка сделана из дерева, а сверху на нее насыпана земля, на которой растет трава. Внизу обнаружилась круглая же дыра, черная и на первый взгляд бездонная. Пейнтер сразу понял, что это. И пусть море было слишком близко, чтобы кому-то понадобилось рыть здесь колодец, но в своих странствиях он видал колодцы, вырытые и поближе к берегу. Он поднялся на ноги; в руке у него был нож, на лице – мрачная решимость. Все его сомнения развеялись как дым, и он имел достаточно отваги в душе, чтобы назвать вслух то, что открылось его взору. Пусть здесь не было ни надгробного камня, ни эпитафии, но, вне всякого сомнения, именно здесь находилась могила сквайра Вейна – и его тело было отнюдь не первым, которое бросили в этот колодец. Сказки о святых и павлинах были вмиг забыты; осознание того, что здесь произошло очень человеческое, очень продуманное событие – преступление, – оглушило его, словно удар крепкой каменной палицей.

Сайприен Пейнтер долго стоял у колодца, вырытого среди леса, в задумчивости ходил вокруг, изучал край колодца и растущую там траву, внимательно рассматривал землю, потом возвращался и снова стоял перед разверстой дырой. Все это заняло так много времени, что он и сам не заметил, как день прошел и начало смеркаться. И лес, и весь мир вокруг него приготовились встретить вечер: похолодало, море стихло и стало таким же спокойным, как вода в колодце, а колодец, перед которым стоял Пейнтер, был неподвижен, как зеркало. И вдруг зеркало пришло в движение.

В колодце со странным звуком, как будто какой-то великан сделал большой глоток, внезапно поднялась и забурлила вода, а затем, со вторым «глотком», спала. Сайприен не мог рассмотреть колодец толком, потому что отверстие, у которого он стоял, было овальной формы, как расширенная щель, и обзор наполовину закрывали, словно зеленой бородой, трава и всякий репейник. Он же стоял теперь в трех ярдах от колодца, потому что когда вода заговорила, он, сам не понимая что делает, отскочил от края.

III. Загадочный колодец

Сайприен Пейнтер не знал, что ожидал увидеть: мертвое тело, всплывающее в колодце, или духа, воспарившего над ним. Однако не появилось вообще ничего, и через некоторое время он подумал, что, наверное, это и есть самое естественное, что могло произойти. Взяв себя в руки, он