Славия. Паруса над океаном - Александр Белый

– Простите, отцы, – сказал вошедшим после того, как мы встали и приняли благословение, – но наш разговор с госпожой Ритой не терпит отлагательств, поэтому присядьте и подождите.

В их присутствии мы не боялись назвать тол – толом, а пироксилин – пироксилином. К Рите и ее химической продукции отнеслись благосклонно, когда убедились, что все это направлено на увеличение значимости и могущества православной церкви. Да и к другим чудным и непонятным новшествам стали привыкать, думаю, не без влияния одного из главных инквизиторов-контрразведчиков (я был в этом глубоко убежден) отца Герасима. А ведь еще совсем недавно, в первый же день нашего прибытия, решили испытать меня на прочность и пошли на конфронтацию.

– С какой радости ты распорядился над замковой часовенкой воздвигнуть католический крест, а?! – зло фыркал отец Василий. – А поголовное обучение грамоте смердов?! Ты понимаешь, что породишь излишне много думающих неслухов, а на свою голову или на голову наследников – дамоклов меч? Ты молод еще, раб Божий Михаил, и не знаешь, что во многих знаниях многие печали!

– Довольно! – Эти слова о давно решенном мною для себя вопросе вызвали резкое неприятие. – Тут нет смердов, тут есть свободные хлебопашцы. Да, я раб божий, но не раб церкви! Я всего лишь смиренно верующий и радеющий о ее нуждах и о возвращении ее святынь, о расширении ее границ и процветании. Но ничего сего не будет, если мы не построим могущественное государство. Разве не понятно, что с невежественными людьми, точно так же, как и без духовного сплочения народа, эта мечта окажется несбыточной?

С детства был приучен общаться с людьми любых сословий сдержанно и корректно. Но, во-первых, поскольку знал со слов Кривошапко и Васюни, что отцы все это время добросовестно изучали новый славянский язык, занимались переводом Священного Писания, мне было странно, что они решили вести со мной диалог в таком тоне. И во-вторых, меня возмутило, что духовное лицо, священник, который совсем недавно был рукоположен в высокий сан епископа и отправлен вместе с нами на трудный многолетний подвиг, решил положить свои пять копеек сверху князевой казны и поучить меня, как организовать светскую жизнь. Он мне напомнил священника-депутата из парламента XXI века, который вместо того, чтобы на личном примере добропорядочности, честности и скромности заниматься привлечением и духовным воспитанием прихожан, особенно молодежи, лез в политику, экономику и бизнес. Эти ростки зарождающейся непотребной демократии возбудили страшную злобу, и мне стоило большого труда не выплеснуть ее наружу, а говорить тихо и спокойно:

– Что и как делать, православной церковью уже давно решено и Его Божественным Всесвятейшеством персонально вам указано. Поверьте, всеобщая грамотность моих подданных и ваших прихожан принесет неприятности только власти закоснелой и консервативной, а таковой ни моя светская, ни ваша духовная быть не должна. Жизнь часто меняет казалось бы незыблемые устои, и мы должны быть к этому готовы. Мы обязаны сплотиться и идти по миру единой фалангой, тогда сможем объединить огромные, сейчас еще дикие территории, построить многие тысячи православных храмов и привлечь в них миллионы будущих прихожан. А еще сможем вернуть Великую Софию в лоно материнской церкви и дать по зубам любому еретику или безбожнику, лет через двадцать вы станете тому свидетелями. Да какими свидетелями, вы к сему большому делу сами будете причастны!

Глядел на невозмутимые лица отцов и с каждым словом все больше заводился. Все же имеет значение не только сознание, но и биологический возраст тела.

– Лично я готов исполнить взятые перед родной церковью обязательства до последней буквы, того же требую… Да! Именно требую и от вас! Поэтому говорю сразу, отцы, либо мы вместе, либо никак, а если кому-то не нравится моя политика… Нет! Наша политика! Того завтра же посажу на корабль и отправлю обратно в Константинополь, а у Его Божественного Всесвятейшества попрошу другого епископа. Спросите у отца Герасима, он подтвердит: мне не откажут. Но если кто-то останется и начнет плести интриги, будет в проповедях смущать умы наших людей и настраивать их против меня, запомните, не пощажу! Расправлюсь самым жестоким образом! Понимаю, что вы меня не боитесь, но имейте в виду, несмотря на молодость, а вы меня в это обстоятельство опять ткнули носом, я тоже ничего не боюсь. Готов преступить даже через некоторые устои, но планов – не поменяю, целям – не изменю и пойду к ним даже по трупам!

Этими словами я поверг их в шок. Нет, в глазах страха не было, да и не стали бы епископами трусливые священники, но неуверенность и мгновенная растерянность мелькнули. Увидев напряжение, нарастающее после моей отповеди, сам немного расслабился и закончил более спокойно:

– Что же касается креста на замковой часовенке, который виден далеко в море, то через год, два или три здесь объявится какой-нибудь проверяющий, и все тайное станет явным. И что сделает хозяин этих земель, его католическое величество король Испании? Он отправит сюда эскадру и сровняет мой феод с землей, а все имущество конфискует. В принципе то же самое в своем княжестве обязан буду сделать и я, поскольку взял на себя обязательство запретить строить неправославные храмы. Не так ли?

В общем, проговорили тогда до поздней ночи. Отец Герасим в основном молчал, но судя по редким высказываниям, был на моей стороне. Епископы меня больше не поучали, зато задали бессчетное количество вопросов и в конце концов отстали. Думаю, что это была последняя проверка на вшивость, и очень надеюсь, что дальнейшие отношения мы построим на взаимных понимании и доверии.

Сейчас же, когда закончили с Ритой рассматривать вопросы развития химической промышленности в Африке и она ушла, отцы пересели за стол для совещаний и просветили меня насчет своих планов, которые были тесно связаны с планами общей экспансии. Эта троица вместе с молодыми священниками, в том числе и убежденными черными[11], которых Вселенский Патриархат пустил в свободное плавание, получили полный карт-бланш по всем вопросам развития епархий, вплоть до создания собственной митрополии.

Окончательно договорились о строительстве за счет казны в столице Южно-Африканского графства, резиденции митрополита, духовной семинарии и собора, а также четырнадцати церквей, по количеству закладываемых городков. План был рассчитан на семь лет. За это время из специально отобранных мальчишек воспитаем и подготовим первый выпуск священников для будущей армии миссионеров, умеющих проповедовать Слово Божье, а в руках держать и кнут и пряник.

Между собой батюшки решили, что епархию возглавит отец Василий, ректором семинарии станет отец Михаил. Ну а отец Герасим и два монашествующих священника станут сопровождать меня во всех походах до тех пор, пока не будет заложен первый камень собора в столице нового княжества.

Как только отцы покинули кабинет, Славка доложил, что в приемной ожидает архитектор.

– Что сказать ему, ваша светлость, «пущать» или «не пущать»?

– Давай, проводи ко мне, – я махнул рукой. Да, решение вопроса со строителями дальше оттягивать нельзя.

Каменотесы и каменщики уже две недели как закончили все работы, даже сложили за отдельную плату, обещанную Иваном, за тыльной стеной цитадели со стороны долины стены огромной казармы для переселенцев. Однако, насколько понял по докладу Антона, в их среде чувствовалось серьезное брожение. Не все там были тупорылыми, многие прекрасно понимали, что увидели и услышали слишком много. Чтобы не бездельничали, несколько дней назад подрядил их построить у пещер небольшое здание мастерских для развития в будущем какого-нибудь несложного и несекретного производства.

Работали они быстро, тем более что носить и подавать камень было кому, поэтому уже вчера пошабашили и стали задавать вопросы о возвращении домой.

– Разрешите войти, сеньор Микаэль? – В дверь бочком зашел мастер Лучано и низко поклонился. Симпатичный брюнет лет тридцати пяти, он, несмотря на свое мещанское происхождение, с дворянами-заказчиками всегда общался чуть ли не на равных, кланялся с чувством собственного достоинства, а сейчас выглядел нерешительно и растерянно.

– Слушаю вас, мастер, присаживайтесь, пожалуйста. – Встал из-за стола, чем проявил уважение, и указал на кресло напротив.

– У меня неприятности, сеньор, два моих рабочих в прошлое воскресенье утонули, а один вчера сорвался со скалы и расшибся насмерть. У нас раньше никогда такого не было, люди волнуются, а сто тридцать человек уже закончили работы и ждут расчета. Их можно отпускать домой. Что вы скажете, сеньор?

О том, что трое проблемных работяг, которые были возмутителями спокойствия в своих коллективах, неожиданно погибли, мне Антон доложил. К сожалению, все они являлись неплохими каменщиками, но такова их судьба, душевное состояние оставшихся двух с половиной сотен (с учетом вновь прибывших плотников, отделочников и краснодеревщиков) имела более весомое значение.