S-T-I-K-S. Второй Хранитель - Андрей Архипов

В квартиру таджик не заходил, но абсолютно точно заходил в подъезд и Максим, взяв наизготовку Мосберг – осторожно пошел вниз по лестнице. Четвертый этаж, третий, второй – таджика нету. Максим резко шагнул на лестничную площадку между вторым и первым, прижав ружье к плечу с вытянутым указательным пальцем вдоль спусковой скобы.

Сухроб сидел на своем рюкзаке перед дверями в подвал, подперев щеки руками – и смотрел вниз, как будто тихо беседовал. Максим замер на месте, не зная что предпринять – поведение таджика казалось абсурдным.

Все пятиэтажки в районе имели обязательный подвал, входы в который располагались в каждом подъезде. Но подвал жильцами давно не использовался и проемы под лестницами закладывали кирпичом, или зашивали досками. Но тут, на кирпич и каменщика люди, очевидно – скидываться не пожелали, и вход закрывала безобразная железная решетка, сваренная со всякого хлама. Вот с этой решеткой Сухроб, сейчас тихо шептался. Максим немного постоял, пытаясь сообразить, что именно вообще происходит и не нашел ничего лучшего, как осветить весь угол светом электрического фонаря. Луч выхватил из темноты прижатое к прутьям безумное лицо мертвяка – зомби, которое от яркого света резко мигнуло обоими глазами сразу.

Следующим движением мертвяк вытянул обе руки, пытаясь схватить Сухроба, но тот ловко увернулся и отскочил в сторону. Потом таджик укоризненно посмотрел на Максима, подобрал лежащий на полу клюв и ловко засадил его мертвяку в выпученный глаз, ювелирно попав между прутьями решетки.

Глава 8. Уроки промышленного альпинизма

Сухроб, ты как, в порядке, Сухроб?

– Максим, я с ума сошел. Псих позвал – я услышал. Я с псих говорил, Максим!

– С психом? Ты что, как можно говорить с психом? Они не говорят – только мычат как телята.

– Нет! Когда язык не понимаешь – всегда кажется, что мычат. А псих гаварит так. Но плохо гаварит – как ребенок в три года или как взрослый савсем дибил.

– Ну и чего тебе дебил поведал интересного? – Ситуация Максима начинала забавлять, но таджик выглядел предельно серьезно.

– Псих не человек – он животный. Там душа савсем нет, ни капли. Псих все время жрать нада. Я спрасил почему другой псих не жрешь – он сказал другой псих савсем нивкусный. Карова самый вкусный или лошадь. Собака кошка вкусный. Человек можно, но если нет корова и собака. А другой псих ему как нам мясо тухлый.

– Ну ничего себе у вас беседы! Про кенгуру и руберов не спрашивал?

– Сильный псих слабый обижает – он его боится. Сильный стать можно но жрать савсем многа нада. Максим, я с ума сошел, да? Я как он буду? – В глазах таджика блеснули слезы, и Максим хлопнул его по лисьей шапке.

– Да в порядке ты, Сухроб, в порядке – понял? Хорош сидеть тут под дверями, пошли ночлег устаивать – я варенье нашел малиновое! Варенье малиновое любишь? – Таджик молча затряс головой в знак согласия.

– Вот видишь! Ты варенье любишь, а психи едят мясо.

Но разубедить напарника оказалось делом не простым. Тому, что злейшие враги, неожиданно – стали понятны, Сухроб видел одно единственное объяснение и обратился к другу с замогильной тоской в голосе – Максим, брат, прашу тебя! Я сначала буду медлинный и ниапасный, и ты меня застрили, ладна? По брацки застрили – в башка клюв нинада!

«Ну ё моё! Вот нафига мне такой гемор на ровном месте? Так, спокойно, Макс, спокойно. Доводы нужны простые и железобетонные. А то он свихнется точно и меня нытьем с ума сведет» – Думал Максим, лихорадочно подыскивая те самые – железобетонные доводы.

– Так, Сухроб, ты кушать хочешь?

– Да, хочу – растерянно ответил тот.

– Сильно хочешь, до ужина потерпишь?

– Нада и завтра весь день не буду ести. Я как с Таджикистан приехал, нас всех подрядчик пидарас на бабки кинул – тагда три дня вапще ни кушал. Что случился, зачем ни кушать, зачем спрашиваешь? Тушенка есть, пиченье есть, еще лапша китайский целая каролка! – Он красноречиво пнул ботинком по своему рюкзаку.

– Вот! – Максим многозначительно поднял вверх указательный палец. – А псих все время кушать хочет! Он всегда голодный, верно?

– Да, голодный. Ему жрать нада – терпеть савсем ниможет!

– Давай с тобой, братан – договоримся. Вот если почувствуешь такой голод что терпеть не сможешь, или меня сзади укусить захочется, то ты мне сразу скажи, и я тебя по братски застрелю. Договорились? Вот, смотри – специально один патрон откладываю. Ты что предпочитаешь – картечь, пулю, или может дробь с четыремя нулями? – Максим протянул обалдевшему товарищу ладонь с тремя патронами.

– Я магу ни есть ниделя! А нимножка хлеба и лапша китайский – две ниделя! – Горячо принялся доказывать Сухроб, но резко осекся, заметив широкую улыбку Макса. Заулыбался сам и продолжил уже гораздо спокойней:

– Ни жди, ни папрашу стрилять. Псих сначала тупой делаетца, патом жрать хочет. А я ни тупой. Это меня Аллах научил психов понимать!

Ну, наконец-то! Компромисс найден, и Максим тактично подождал, пока его товарищ возносил благодарственную молитву.

Сегодняшний ужин состоял из вареной картошки с солеными грибами и чая с малиновым вареньем. И никакого мяса! Пусть этот вечер будет вегетарианским и разгрузочным.

Вид утреннего, освещенного холодным солнцем Архангельска Максиму не понравился. Причем не понравился настолько, что он сразу передумал выходить на улицу Парижской коммуны. Данная улица упиралась в мост через Северную Двину и считалась конечной точкой их маршрута на данный момент. Предполагалось добраться до моста, хорошо осмотреться и уже оттуда распланировать дальнейшее передвижение, которое имело варианты. Можно идти вплотную к реке, а можно по прежнему скакать дворами, вдоль Ленинградского проспекта. Скакать, разумеется – предпочтительней. Тактика знакомая и хорошо себя зарекомендовавшая.

Но подошел утром Максим к окну с биноклем, посмотрел внимательно на мост и вместо логичного броска в сторону дворов Ленинградского проспекта, потянул Сухроба к единственному, в их микрорайоне двенадцатиэтажному дому. В подъезд пробивались с трудом, через десяток психов и после прорыва их арсенал оскудел еще на три драгоценных патрона. Максима трясло от напряжения, на него вопросительно смотрел ничего не понимающий Сухроб, но он решительно захлопнул дверь в подъезд и побежал по лестнице.

Вот, наконец – последний этаж и плевать на заляпанную кровью комнату. А так же – плевать на обглоданные человеческие кости, обрывки женской одежды, а метнувшийся из угла псих получает заряд картечи в перекошенную рожу. «Четвертый патрон» – морщась подумал Максим и, не останавливаясь пробежал на балкон, походя свернув прикладом шпингалет на двери.

– Максим! Что случился, Максим? Что там увидел? Скажи, зачем молчишь? – Сухроб тряс за рукав прилипшего к линзам товарища. Тот медленно развернулся, сунул в руки таджику бинокль и, отводя глаза в сторону, через силу выдавил: «Эго не Архангельск!»

– Как ни Архангельск? Почему ни Архангельск? Может Душанбе и я домой приехал?

Максим стиснул зубы, стараясь не сорваться, и спокойным голосом заговорил с Сухробом, словно с маленьким ребенком:

– Возьми бинокль и смотри внимательно на асфальт дороги, видишь?

– Да смотрю, плохой асфальт, как в Таджикистан асфальт и что видишь?

– Там на дороге трещина идет до самого моста, сейчас заметил?

– Да, трещина. Но не глубокий – перешагнуть можно. Как после землетрясений.

– Так вот, все что до трещины в нашу сторону – это Архангельск, а то что после трещины… Я вообще не знаю что это за место, никогда тут не был. И мост Архангельский только на две трети. На треть к тому берегу – уже другой мост. И Двина только до моста. После моста – река совсем другая, смотри насколько уже.

И действительно, река Северная Двина в районе моста имеет ширину примерно километр, но сейчас она такой осталась только с северной стороны. А вот с южной почему-то следовало резкое сужение метров до пятисот. Знакомую до каждого столба улицу Парижской коммуны пересекала безобразная ломаная трещина, которую ничем, кроме землетрясения объяснить не получалось.

За улицей, в южном направлении, вместо стадиона Буревестник возвышалась свалка мусора, рядом с которой торчала безобразная металлическая конструкция непонятного назначения. А влево от свалки? Там, вместо уютных дворов Ленинградского проспекта сейчас торчали обшарпанные здания, сильно смахивающие на заводские. Картину завершали, похожие на латиноамериканское гетто ряды гаражей, которых в этом месте не стояло никогда.

До Сухроба дошло, наконец – какой очередной сюрприз им подкинула судьба, и он присел на диван, попросив у Максима сигарету. Таджик курил мало – только за компанию и по особым случаям, но сейчас – как раз такой случай. Решение следовало принимать быстро и за ошибки в этом жутком мире принято расплачиваться жизнью.