Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале - Александр Воронцов-Дашков

Дашкова жадно слушала рассказы о своей семье, о жизни матери при дворе и об освященном веками обычае русских царей наказывать непокорных и ослушников, назначая их шутами. Несчастная жертва жестоких монарших игр немедленно становилась при дворе предметом насмешек или хуже того — битья. Развлечения императрицы Анны часто были грубы и безжалостны. Например, Михаил Голицын, образованный человек, окончивший Сорбонну, был принужден квохтать, как курица, сидя на корзине, полной яиц. Императрица жестоко издевалась и над матерью Дашковой, приказав ей исполнить в своем присутствии русский народный танец вместе с тремя другими замужними женщинами. Нервничая и дрожа от страха, они сбились, и тогда императрица поднялась, подошла к испуганным молодым женщинам и влепила каждой из них пощечину. Дашкова в то время еще не подозревала, что она также станет объектом осмеяния со стороны своей монархини. Но по мере того как росло ее понимание российского общества, она начала видеть, какое влияние могло иметь самодержавное государство на женщину и ее семью. «У меня возникло предчувствие, что на этом свете я буду несчастна» (17/40), — заключала она.

Дядя был щедрым патроном наук и искусств, и она встречала в его доме многих писателей, художников и ученых. Весьма интересовавшийся литературой и древностями Михаил Воронцов имел великолепную коллекцию редкостей, переписывался с Антиохом Кантемиром и материально поддерживал, среди прочих, гениального математика и физика Леонарда Эйлера. Вместе с Иваном Шуваловым он был главным покровителем славного российского ученого М. В. Ломоносова. Ломоносов часто посещал Воронцовский дворец, и вся семья Воронцовых очень его уважала. Михаилу Воронцову он посвятил свой перевод «Экспериментальной физики» Христиана Вольфа. В Риме, во время путешествия по Италии, Воронцов заказал местному мастеру мозаичный портрет Елизаветы. Этот портрет и техника мозаики вызвали большой интерес в России и повлияли на работу Ломоносова в этой области. Михаил Илларионович поддержал возрождение Ломоносовым производства цветной стеклянной мозаики, для чего была основана фабрика в Усть-Рудице в 60 верстах от Петербурга. Через несколько дней после смерти Ломоносова канцлер Воронцов заказал мраморный монумент для установки на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге. Он попросил Якоба Штелина составить надпись и нарисовать эскиз монумента во флорентийском стиле. И надпись, и проект были посланы в Ливорно, и на следующий год монумент из каррарского мрамора прибыл в Россию. Через много лет племянник Дашковой М. С. Воронцов реставрировал его.

С молодых лет Дашкова была захвачена поэзией Ломоносова и очень любила читать его стихи вслух[71]. Великий поэт и ученый глубоко повлиял на несколько следующих поколений писателей, ученых и других образованных людей, включая Дашкову, которая стремилась закрепить и продолжить основанную им традицию науки и образования в академии. Однако памятник она возвела другой персоне. Он все еще стоит сегодня в ее усадьбе: обелиск, поддерживаемый четырьмя гранитными сферами, увековечивает самый важный день в ее жизни, день переворота 1762 года, и память Екатерины II — женщины, которая сделала его возможным, женщины, которую Дашкова обожала.

Глава вторая

ЗАГОВОР

С характерной для нее энергией Дашкова готовила себя к жизни, позволявшей избежать душного заточения детства и существовать вне рамок привычного женского быта того времени. Всегда стремившаяся узнать больше о других странах, культурах и формах правления, Дашкова старалась найти посланников иностранных дворов и выдающихся представителей мира политики, науки и искусства, чтобы задать им множество вопросов. Вовлеченность клана Воронцовых в государственные дела вызвала интерес Дашковой к дипломатической и правительственной службе. Дома она слышала обсуждения жгучих социальных и политических проблем современности и знакомилась с приходящими из-за границы новыми интересными идеями. Не испытывая никакого смущения при разговорах с высокими иностранными сановниками, она жадно слушала их рассказы о далеких странах и путешествовала туда в своем воображении. Ее мечты о карьере на мировой сцене остались бы, наверное, мечтами, если бы не одна встреча, изменившая жизнь Дашковой навсегда. Зимой 1758/59 года великий князь Петр и его жена Екатерина были приглашены на ужин, организованный в их честь во дворце канцлера. Рожденная как принцесса Софья Фредерика Августа Доротея Анхальт-Цербстская в балтийском порту Штеттине в 1729 году, будущая императрица была крещена Екатериной при переходе в православие перед свадьбой с Петром в 1745 году. Дашкова подпала под обаяние Екатерины и, несмотря на споры и ссоры, которые ждали их впереди, навсегда осталась верна этому страстному увлечению. Она старалась не замечать недостатков Екатерины, и ее преданность оставалась практически неколебимой[72], несмотря на многочисленные разочарования. Она поняла, что только с вмешательством Екатерины ее жизнь, предназначавшаяся для выполнения обычных и ожидаемых ролей жены и матери, навсегда изменилась и взяла курс на заговор и открытое восстание.

С самого начала Екатерина, как старшая, поощряла и одобряла мечты Дашковой о преображении страны и новых возможностях для женщин. Дашкова была околдована женщиной вдвое старше ее: ей было пятнадцать, а великой княгине — тридцать. Герцен писал, что «с первого свидания Дашкова любит Екатерину страстно, „обожает ее“» и что «она верила и хотела верить в идеальную Екатерину»[73]. В письме своей подруге Кэтрин Гамильтон Дашкова признается, что в юности «земным моим идеалом была Екатерина; я с наслаждением и пылкой любовью следила за блистательными успехами ее славы в полном убеждении, что с ними неразрывно соединяется счастье народа…»[74]. Будущая императрица представлялась ей идеалом просвещенного монарха, который гарантирует процветание подданных во время своего великодушного и благоразумного правления. Она будет источником счастья и безопасности, царицей-философом, которая с помощью равно просвещенных советников, таких как Дашкова, уничтожит все формы деспотизма принятием и проведением в жизнь разумных законов. Дашкова весь вечер разговаривала с Екатериной, получая огромное удовольствие и интеллектуальное удовлетворение от беседы с остроумной, любезной и опытной женщиной.

Образованная и начитанная, Екатерина переписывалась с Вольтером, Дидро и д’Аламбером и также была сторонницей принципов французского Просвещения. Она сильно отличалась от императрицы Елизаветы, которую считала ленивой, недисциплинированной и не заинтересованной в развитии своего ума. Дашкова тогда еще не знала, что Елизавета была гораздо менее расчетлива, чем Екатерина, и что ее необыкновенная щедрость была гораздо более чистосердечной и искренней. Тем не менее молодой и восприимчивой Дашковой тогда казалось, что они с Екатериной просто созданы друг для друга и что их встреча — это встреча родственных душ. Действительно, про Екатерину, так же как и про Дашкову, часто говорили, что «она имеет мужской ум», но Дашкова видела в Екатерине женщину, чьи идеи и круг чтения точно соответствовали ее собственным. Их воспитание и опыт детства были во многом схожи — они выросли, читая одних и тех же авторов, они имели одинаковые интеллектуальные склонности. Екатерина тоже была захвачена трудами Вольтера, писателей французского Просвещения и авторов «Энциклопедии» — Дидро, д’Аламбера, Монтескье, Бейля и Буало. Умная и драматичная переписка мадам де Севинье с дочерью глубоко тронула их и предвосхитила их сложные и трагические отношения с собственными детьми[75].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});