Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Георг Борн

— Я пропал, — бормотал он, — кто бы мог ожидать такого несчастья! Несчастный, проклятый день! Теперь мое доброе имя может быть потеряно. Но нет! Нельзя доказать моей вины, — успокаивал он себя с радостной улыбкой, — внезапная радость могла возвратить сеньоре рассудок, как это часто случается! И ни один черт не докажет, что она была привезена ко мне здоровой!..

Луазон потирал руки, он успокоился; как бы то ни было, но хорошее вознаграждение за пребывание сеньоры в его доме могло служить ему утешением. К тому же он плохо верил, чтобы Олимпио и Клод могли затеять серьезное дело, так как маркиза была еще в его заведении.

Сторожам и сиделкам, которые шептались, качая головами, он объяснил дело в свою пользу, и они, видя его веселым, как и всегда, поверили ему.

Вечером Луазон поехал в аллею Жозефины, чтобы переговорить с герцогом; ему сказали, что герцог внезапно уехал, но куда — неизвестно.

VI. ДОЧЬ ПАЛАЧА

Марион, оставшаяся при маркизе во время вышеописанного события, ничего не знала о нем. Она думала, что Олимпио и маркиз поспешили на помощь к несчастной страдалице.

Но когда, на другой день, она не нашла Долорес в саду, то догадалась, в чем дело. Маркиза искала и тоскливо звала Долорес, и Марион едва могла ее успокоить. Наконец, когда Адель уснула, Марион попросила у доктора разрешения отлучиться на время.

Она отправилась в морг, и мы уже видели, что около полуночи она ушла оттуда. Она хотела сдержать свое обещание и помочь в освобождении принца.

До сих пор все благоприятствовало ее предприятию. По требованию испанского посольства мертвецкая была незаперта.

Покойного юношу, насколько она могла судить по портрету, можно было принять за принца, тем более, что, как ей было известно, тюремщики мало обращали внимания на заключенных, осужденных на смертную казнь. После казни их трупы отвозили вместе с трупами из морга на одно кладбище.

План, задуманный Марион, был очень опасен; но что могло удержать или испугать ее?

Она бежала по пустым безмолвным улицам и достигла наконец переулка Баньоле, близь кладбища отца Лашеза. В конце этого узкого, безлюдного переулка стоял дом палача — ее отца.

Это было одноэтажное низкое старое здание. Забор отделял с обеих сторон этот дом от соседних домов, принадлежавших семействам ремесленников.

Марион подошла к дому, вокруг которого царствовала мертвая ночная тишина, и остановилась в раздумье; казалось, она не могла идти далее. Она смотрела на низкие окна, это был ее родной дом, куда она хотела пробраться тайком. Она ломала руки, точно молясь; потом пошла… Вероятно, отец ее давно уже спокойно спит, может быть, он иногда вспоминает свое отверженное дитя, Марион, нищенку?

Нет, старый Гейдеман был совершенно чужд этого чувства. Дочери для него не существовало. Марион знала, что он и не вспоминает о ней.

Наружная дверь была заперта; но существовал еще другой вход для прислуги и был всегда отворен.

Она быстро пробежала вдоль длинного старого дома, темные окна которого пристально смотрели на нее. Прежде, когда она была еще ребенком, окна улыбались ей, смотря на ее детские игры…

Марион подошла к небольшой деревянной калитке, запертой на щеколду. Отворив ее, она вступила в темный, мощеный двор. В конце его чернели тележки, гильотины, обрубки и доски. Тут же спали прислужники палача.

Большая дворовая собака, спущенная на ночь с цепи, заворчала и подошла к ночной посетительнице. Это было презлое животное и верный сторож. Собака с лаем хотела броситься на Марион, но остановилась Марион назвала ее по имени. Животное тихо подошло к ней, ласково махая хвостом, и стало лизать руки нищей. Это было единственное существо, которое обрадовалось, увидев дочь палача. Собака узнала ее. Марион стала гладить ее; собака, виляя хвостом, ласкалась к ней, точно хотела сказать: «Где ты пропадала так долго, ты, которая прежде делила со мной каждый кусок, которая хотя и мучила меня, но зато ласкала и целовала». Из глаз Марион брызнули слезы. Только собака была ей рада и никто более! Собака так радостно бросалась, что она едва могла успокоить ее. Пес наконец отстал от нее, и она подошла к деревянным ступеням, ведущим к задней двери Дома.

Ступени заскрипели под ногами Марион, которая осторожно отворила дверь. В доме было совершенно темно, но ей были хорошо знакомы каждый его уголок, каждая комната. Она тихо подкралась к двери, ведущей в ту комнату, где ее отец держал в удивительном порядке свои реестры й ключи; около этой комнаты была его спальня.

Поэтому Марион следовало быть крайне внимательной. Медленно и осторожно отворила она дверь; два низких окна впустили бледный, слабый луч в темную комнату. Глаза девушки привыкли к темноте.

Марион находилась в доме отца; она могла слышать дыхание того, кто ее оттолкнул; он спал в соседней комнате, дверь в которую была отворена. Что, если он услышит шорох, вскочит и увидит ночью перед собой свою дочь! Мысль эта пугала Марион — она знала непреклонную волю отца.

Тихо пробралась она в глубину комнаты, где висели на доске, каждый под своим номером, ключи Ла-Рокетт. Быстро взглянув на цифры и найдя № 73, она взяла ключ и стала искать другой — от железной двери. Снимая его с гвоздя, она произвела слабый шум.

— Кто там? — послышался голос Гейдемана.

Марион страшно испугалась; что если отец встанет! Это была минута несказанного ужаса; она замерла, и так как тишина более ничем не нарушалась, то ее отец повернулся со вздохом на своем ложе; быть может, он только что видел во сне погибшую свою дочь, свое единственное дитя.

Услышав через несколько минут ровное дыхание своего отца, Марион тихо выбралась из дома. Собака ждала ее на лестнице, Марион приласкала ее и поспешила к воротам, а затем на улицу. Церковные часы пробили час.

Нищая торопилась на улицу Жербье, где начиналась, собственно, главная часть ее труда.

Путь был недалек, и через несколько минут Марион уже подошла к столбам, находившимся по обеим сторонам у входа в морг.

Марион уже хотела войти, как вдруг увидела за одним из столбов человеческую фигуру; был ли это сторож или бесприютный, искавший здесь защиты от холодного ночного ветра?

Нищая остановилась в раздумье о том, как поступить при этом неожиданном препятствии; она не могла уклониться от своего намерения; ей казалось уже, что она слишком промешкала.

— Вы ли это, Марион? — послышался голос стоявшего у столба. Нищая с удивлением взглянула на человека в длинном плаще, знавшего ее имя.

— Кто вы? — спросила она.

— Валентино, слуга дона Агуадо; вы можете мне довериться. Все в порядке. Я пришел помогать вам.