Улица Венеалме (СИ) - Иолич Ася

– Но мне так будет неудобно! – воскликнул гватре. – Она должна болью очищать совесть! Что вы творите? Зачем звали меня?

– Я звала помощь, – веско сказала Аяна. – Помощь, а не того, кто усилит мучения. Помощь на тот случай, если что-то пойдёт не так, потому что у меня крайне мало опыта. А ты споришь со мной над кроватью рожающей женщины, раздражая её. Посмотри, она даже кричит тише. Ты видел, чтобы кто-нибудь рассказывал кошке, собаке или лошади, как им лежать? Рожать на спине – мучительно больно. Позволь её телу сделать всё самому.

Этемаре покачал головой, свирепо хмуря брови, но отступил в сторону и сел на стул.

– Самому, – хмыкнул он. – Мда.

Аяна гладила поясницу Иллиры, напевая ей монотонную песню, одну из тех, что пела роженицам Сола, и с силой вела кулаками по спине, сверху вниз, и снова, и снова.

– Боль открывает тебя. Пусти её. Не борись с ней. Прими её. Отпусти дитя, Иллира, отпусти. Двигайся, рычи. Чувствуешь?

Песня плыла, завораживая ритмом, обволакивая, накрывая и поддерживая, перемежаясь со стонами, и гватре вдруг встал.

– Всё. Отойди, тут моя работа.

Аяна отступила в сторону, окуная полотенце в остывающую воду.

– Держи, гватре.

– Ещё раз! Дыши! Дыши!

Иллира рычала, и крупные капли пота падали на покрывало. Она грызла изголовье, оставляя следы зубов на твёрдой древесине.

– И-и-и... Ну же... ну...

– У-аа! У-а-а!

Иллира сползла и рухнула на бок, дрожа, и Аяна перехватила малыша у гватре, обтирая его крошечное лицо и тело влажным уголком полотенца.

– Дай... Дай мне...

Этемаре затянул второй узел на пуповине, и Аяна схватила вымытые ножницы. Тугая синеватая пуповина сопротивлялась, и Аяна нахмурилась.

– Ножом сподручнее... – пробормотала она. – Всё. Держи своё сокровище, – сказала она, вытирая белый слой с тёмных волосиков и передавая Иллире младенца. – Я тут ещё нужна?

– Дальше сам, – сказал Этемаре, косясь на неё.

Она спустилась вниз по лесенке и села на ступеньку, вытирая руки влажным полотенцем. Всё. Иллира родила, и одной чистой душой на этом свете стало больше. Черилл! Надо сказать.

Она зашла в дом, встряхивая полотенце со следами крови.

– Черилл, поздравляю. У тебя сын, – сказала она устало. – Здоровый, красивый, и громкий, как Иллира. Подожди, пока гватре позовёт. Там ещё остались... дела.

Он обрадованно закрыл ладонями лицо и, хромая, быстро вышел во двор. Аяна перевела взгляд на Конду и обомлела.

Серый, как страницы старой книги, как сланец дорожек Фадо, как скалы, в которых высечен был древними мастерами дворец крейта, он стоял, вцепившись в волосы, и смотрел куда-то мимо неё, мимо стены и мимо прочих вещей, замерев, с таким лицом, будто в его голове звучали мучительные, душераздирающие крики её кемандже, искажённые странным эхо от склонов рядом с дворцом орта Давута.

– Конда! – воскликнула она, подходя и поворачивая его лицо к себе. – Смотри мне в глаза! Отомри!

Он отрешённо посмотрел на полотенце, затем на неё, и в глазах зародился страх и какое-то новое выражение, которого она ещё в них не видела.

– Она... Она жива? - хрипло спросил он. – Иллира... Выжила?

Аяна сглотнула. Он думал, что Иллира, как все жёны Пулата...

– А ну-ка, сядь, – сказала она. – Садись, садись, не мечись, как дух, не нашедший покоя. Садись. Конда, все живы и здоровы. Ребёнок красивый и здоровый, насколько я могу судить, а я их в долине много повидала. Роды прошли хорошо, быстро и легко. Успокойся. Теперь ей нужно отдохнуть и поспать, но у неё есть Кидемта и Черилл, и всё будет хорошо.

Он стиснул её запястья так, что она нахмурилась.

– Это просто приятная малость... Ты сказала, что это – приятная малость? – спросил он, убирая руки и снова вскакивая. – Приятная малость по сравнению... с чем? Ты... Ты тоже прошла через... это?! Это лёгкие роды? Как же выглядят... звучат... тяжёлые?

– Ну, мы однажды принимали роды, где ребёнок шёл вперёд ягодицами, – сказала она задумчиво. – Я тогда не видела сам процесс, потому что лишь носила воду, но Сола...

– Остановись! – завопил он. – Стамэ! Я не хочу знать! Пусть я вечно блуждаю в ядовитом тумане лейпона, если ещё раз подвергну тебя такому!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он метался по кухне, натыкаясь на мебель, потом кинулся в её комнату, откуда вышла, оглядываясь, Кидемта.

– Я его понимаю, – сказала она. – Я впервые это увидела, и теперь думаю, а нужно ли оно мне. Столько крови и мучений! Может, лучше с твоим нянчиться.

– Это быстро забывается, – устало сказала Аяна. – Самое сложное впереди, пока ребёнок будет постоянно висеть на груди, а тебе придётся менять и менять бельё и полотенца под собой, и кормить тоже сначала больно. Только в сказках всё так радужно, да на картинках в детских книжках. А на деле всё, что связано с плотью, чаще всего болит, потеет, пахнет, исторгает какие-нибудь жидкости, кровоточит и со временем увядает. Я раньше так сторонилась всего этого... Не сторонилась, а, скорее, не воспринимала как нечто связанное с собой. Я помогала тётке на простых родах, но при этом отводила взгляд от ран и крови. Со временем стало полегче... Всё, что происходит вокруг, ты воспринимаешь через своё тело, через плоть, но это неразрывно связано и с духом и с душой. Одно без другого невозможно. Твоё тело может немного пострадать, пока ты будешь выпускать в мир новую душу, но это того стоит. Стоит, Кидемта, не сомневайся. Ты помнишь всё, что я говорила? Вода, достаточно еды...

– Да, гватре, – кивнула Кидемта.

Аяна зашла в свою комнату. Конда сидел на кровати, глядя на спящего Кимата, и его кожа почти приняла обычный оттенок.

– Я так устала, – сказала она, открывая окно и садясь рядом, а потом укладываясь головой на его колени. – Я хочу спать. Отвезёшь меня?

Конда молчал, задумчиво глядя на неё, потом кивнул.

– Я не видел тебя такой до сегодняшнего дня. Только однажды, когда Коде принёс Тили. Ты тогда командовала нами.

– Мне было страшно сегодня, – сказала Аяна, закрывая глаза. – Но Чериллу было страшнее. И во мне проснулась Сола. Это она всё делала. Это не я. Она даже дерзила гватре Этемаре... До чего я докатилась, Конда... Сколько времени?

– Семь.

– Мне пора ехать, – сказала Аяна, проваливаясь в сон.

10. Пироги с изюмом

Щебетание птичек пасси прямо на перилах открытого окна было нестерпимо громким, настойчивым, настырно звенело в ушах, и Аяна открыла глаза, осторожно поднося пальцы к виску. Голова гудела, но не как после молодого вина, а как после ночи в душном убежище на болотах. Она пошевелилась, потом повернулась и с изумлением обнаружила за спиной подушку.

– Это что ещё за дела? – спросила она, садясь на кровати и мгновенно забывая про головную боль. – Это что такое ты ещё придумал?

Конда сонно потянулся к ней, но наткнулся на подушку и открыл глаза, а мгновение спустя его лицо сморщилось в болезненном воспоминании.

– Прости, – сказал он. – Я просто не хотел... На всякий случай.

– Ты шутишь, Конда? – спросила она, оглядываясь. Кимата не было в кроватке, а с кухни доносился стук ложек. – Какой случай?

– Ну... – Он взъерошил волосы. – Ты говорила, нам надо быть осторожнее. Ты, в общем-то, права.

Аяна потерла виски, глядя на его шею под завязками рубашки, на его губы.

– Убери это немедленно, иначе я разозлюсь на тебя, – сказала она твёрдо. – Это не осторожность, а издевательство. Ты сказал, что больше не будешь мучить меня, а то, что ты сейчас сделал, это не просто мучение. Это станет пыткой к завтрашнему вечеру, а через три дня превратится в казнь. Я сейчас слишком устала, чтобы делать страшное лицо или изображать ярость, и у меня болит голова. Отвези меня к Гелиэр. Сколько времени? – вдруг с ужасом воскликнула она. – Конда! Я опоздала?!

– Девять, – сказал он, вытаскивая подушку. – Я скажу, что ты была в городе по поручению киры Атар. Аяна... Ты тоже так...

– Нет, – вздохнула она. – Я просто легла на бочок, и появился твой сын. Чудо рождения.