Два года на палубе - Ричард Дана

После завтрака второму помощнику приказали отправиться с пятью матросами на берег, чтобы наполнить бочонки водой, и, к моему удовольствию, я все-таки попал в их число. Удача сопутствовала мне и дальше — вода оказалась слишком мутной, поэтому губернатор послал людей к истоку ручья, чтобы расчистить его, и это дало нам почти два часа свободного времени. Мы стали прогуливаться между домами и отведали те немногие фрукты, которые предлагали нам. Остров изобилует дынями, грушами, необычайно крупной земляникой, а также вишнями. Последние, как рассказывают, были завезены сюда лордом Ансоном. Солдаты являют своей одеждой жалкое зрелище, они даже спрашивали нас, нет ли на судне сапог для продажи. Впрочем, навряд ли у них отыскались бы деньги. Они очень хотели разжиться табаком, за который предлагали раковины, фрукты и тому подобное. Они также интересовались ножами, но губернатор настрого запретил продавать их, поскольку все население острова, за исключением солдат и нескольких офицеров, — преступники, привезенные из Вальпараисо, и нельзя было допустить, чтобы в их руки попадало оружие. Остров, кажется, принадлежит Чили и уже два года используется как колония для преступников. Им управляет губернатор (англичанин, состоящий на службе в чилийском военном флоте), которому подчинены священник, полдюжины надзирателей и отряд солдат. Держать каторжников в повиновении — дело не такое простое; незадолго до нашего прихода несколько человек похитили лодку и овладели стоявшим в гавани бригом; капитана и команду они отправили на берег в той же лодке, а сами ушли в море. Нас предупредили об этом, мы зарядили оружие и во время ночной вахты держались настороже, а когда бывали на берегу, то принимали все меры предосторожности, чтобы наши ножи не перешли в руки преступников. Как я узнал, самые опасные преступники находятся под стражей в пещерах, которые вырыты в склоне горы, и днем надзиратели выводят их на строительство акведука, причала или для выполнения других общественных работ. Остальные живут вместе с семьями в домах собственной постройки. Они показались мне самыми ленивыми людьми на земле. Единственным их занятием были прогулки (paceo) — то в лес, то просто между домами, то на пристань поглазеть на нас и наше судно. Из-за своей лени они даже разучились быстро говорить. А в это же время других заставляют носить тяжести на плечах, да еще рысцой в затылок друг другу под присмотром надзирателей в широкополых соломенных шляпах, вооруженных длинными палками. Не знаю, по какому принципу производится подобное разделение, но справиться об этом не представилось возможности, ибо единственный человек на острове, говорящий по-английски, был сам губернатор — лицо совсем не моего круга, так как я и на берегу оставался все тем же простым матросом.

Мы наполнили бочонки и возвратились на бриг, а вскоре к нашему капитану пожаловал обедать губернатор, одетый в форму, делавшую его похожим на офицера американской милиции. Его сопровождали падре в полном францисканском облачении и капитан местного гарнизона, обладатель огромных бакенбардов и засаленного мундира. Пока они обедали, со стороны моря появилось большое судно, и вскоре мы увидели вельбот, входивший в гавань. Он подошел к нам и высадил своего шкипера, оказавшегося скромным молодым квакером, облаченным с ног до головы в коричневое. Его судно, нью-бедфордский китобой, называлось «Кортес» и зашло на остров специально для того, чтобы разузнать, нет ли в гавани кораблей из-за Горна, от которых можно услышать последние новости из Америки. Люди с «Кортеса» пробыли у нас недолго. Наскоро поговорив с нами, они сошли в шлюпку и возвратились на свое судно. Вскоре оно наполнило паруса и скрылось из виду.

На небольшой шлюпке, пришедшей за губернатором и его свитой (как они сами себя называли), привезли в подарок команде большое ведро молока, несколько раковин и брус сандалового дерева. Молоко, которое мы испробовали впервые после выхода из Бостона, было тут же уничтожено. Я получил и кусок сандалового дерева, растущего в средней части острова в горах, но он, так же как и маленький цветок, сорванный мною и бережно сохранявшийся между страницами в томике писем Каупера, пропал вместе с моим сундуком и всем его содержимым по небрежности других уже после возвращения домой.

За час до захода солнца, когда все бочонки были уложены, мы начали сниматься с якоря, что заняло немалое время, поскольку судно стояло на глубине тридцати саженей, а ранее при усилении ветра с берега мы отдали и второй становой якорь. Поскольку ветер завихрялся вокруг гор, то затихая, то опять усиливаясь, бриг непрестанно крутился на месте и якорные канаты совершенно перепутались. Мы до бесконечности то подтягивали их, то снова отпускали и при этом каждый раз ставили и убирали паруса. В конце концов нам все-таки удалось сняться и выйти в море. Когда мы покинули бухту, уже ярко светили звезды, а за кормой лежал остров с его вершинами; я в последний раз посмотрел на самое романтическое место, когда-либо мною виденное. Я до сих пор испытываю к этому острову особенную привязанность. Она возникла, конечно, из-за того, что это была моя первая земля после отплытия из Бостона, а еще более — по воспоминаниям детства, связанным у меня, как и у каждого, с чтением «Робинзона Крузо». К этому можно присовокупить высоту и романтические очертания гор, красоту и свежесть растительности, поразительное плодородие почвы и уединенное положение среди широких просторов Тихого океана, что и придает острову особое очарование.

Когда в разное время мои мысли возвращались к этому месту, я старался припомнить больше относящихся к нему сведений. Он лежит на 33°30' южной широты, немногим более чем в трехстах милях от Вальпараисо, расположенного на той же широте. Длина острова около пятнадцати миль, ширина — пять. Гавань, где мы стояли (названная лордом Ансоном бухтой Камберлэнд), единственная, две другие бухточки по обе стороны острова пригодны не более чем для подхода шлюпок. Наилучшее место для якорной стоянки находится в западной части бухты, где отдавали якорь мы, то есть в трех кабельтовых от берега. Глубина здесь немногим более тридцати саженей. Эта гавань открыта для ветра с норд-норд-оста, а на самом деле на всю четверть — от норда до оста, но благодаря тому, что опасность представляют лишь ветры от зюйд-веста со стороны самых высоких гор, ее можно считать вполне надежной. Еще более примечательным является обилие в этих местах всяческой рыбы. Двое из нашей команды, остававшиеся на бриге, за короткое время поймали достаточно, чтобы всем хватило на несколько дней, а один из них сказал, что даже не слыхивал о таком изобилии. Им попались треска, лещ, серебрянка и другие неизвестные нам виды.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});