Возвращение домой. Повести и рассказы - Александр Чиненков

– К-какой поступок? – не понял Василий.

– То, что вы с таким числом и с таким оружием красным сдались! – помрачнев лицом, сжал кулаки Егор. – Надо было не сдаваться, а в бой вступить и погибнуть геройски!

– Это ты со своей колокольни эдак мыслишь, а мы по-другому мыслили, – вздохнул Василий. – Навоевались все до тошноты, до блевотины. Колчак сбежал, а мы… Домой всем захотелось, а не головы складывать.

– Вот потому вы и трусы, а не герои, – хмыкнул Осипов. – И как вас красные отпустили, а не расстреляли в чистом поле?!

– Сами удивляемся, – пожал плечами Василий и рассказал про горы трупов во дворе омской семинарии.

– Вот это на большевиков похоже, – тут же согласился с ним Егор. – Ну ничего, мы тоже не шибко-то жаловали и жалуем красных «товарищей». На то она и есть война Гражданская.

Так, за разговором, они опустошили ещё одну бутылку, покурили, и… Атаман подвёл черту разговору.

– А теперь мою волю выслухай, земляк Боев, – сказал он. – Отпустить вас я не могу, хоть и желал бы того. Вы можете навести на наш хуторок чоновцев. А потому так порешим. Или вы вступаете в мою сотню и искупляете кровью вину свою за предательство казачества, или будете утром расстреляны как трусы и изменники! А теперь ступай в чулан и передай своим! Ну а утром я вас выслухаю.

21.

Как только наступило утро, атаман выстроил своих бойцов и приказал вывести из чулана пленников. «Ого-го, – подумал Василий, разглядывая Егоркино войско. – Да их тут не менее сотни! А где же все они…» Вопрос отпал сам по себе, когда он разглядел в стороне ещё несколько изб, которые не заметил вчера из-за сильной пурги.

Осипов громко крикнул:

– Ну? Каково будет ваше решение, сказывайте?

Боев, Комаров и Рубцов переглянулись. Они не знали, что ответить на вопрос атамана. Они не спали до утра, обсуждая его предложение.

– Мы энто… – откашлявшись, заговорил Василий. – Мы не хотим больше воевать, поймите нас? Мы домой хотим, отпустите нас, братцы?

Строй разбойников возмущённо загудел. Им не понравился ответ Боева.

– Быть посему, энто ваш выбор, – сказал атаман. – Тогда прощевайте, тараканы запечные. Я предлагал вам искупить свой грех, но вы выбрали обратное. – Он привстал на стременах и громко крикнул: – Гришка?!

– Здесь я, атаман, – выбежал коренастый бородатый мужчина и замер, ожидая приказаний.

– Этих, – Осипов вытянул руку с нагайкой в сторону казаков, – вывези в степь подальше и… – Он описал нагайкой круг, и все поняли, что означает этот жест.

– Всё понял, атаман, – кивнул Гришка и обернулся к строю: – Мишка, Кузьма, а ну вяжите энтих нехристей и в сани!

Казаков мгновенно раздели, связали и уложили в сани. Сверху на них набросили какие-то старые шубейки, и… Гришка взял в руки вожжи.

– Браты! – закричал атаман стоявшим в строю разбойникам. – Разведка сообщила, что приближается большой обоз с хлебом, отобранным продотрядовцами у наших братьев казаков и крестьян бесхребетных! Так вот, сейчас мы выступаем, и… Заберём у нехристей ими награбленное! Не щадить никого! Продотрядовцы и чоновцы тоже не церемонятся с нашим братом!

Сняв шапки, разбойники помолились, затем вскочили в сёдла, и лишь после этого Гришка дёрнул за вожжи. Долго ехали казаки в санях, сами не зная куда. Крепко связанные руки и ноги не позволяли шевелиться. Да и разговаривать они не могли, так как рты были заткнуты кляпами. «Куда же он нас везёт? – думал Василий. – Шлёпнул бы побыстрее, и вся недолга. Наверное, туда завезёт, где никогда люди не ходят. Свалит в сугроб, и хоронить не надо. А может, зря мы в Егоркину банду не вступили? Может, выбрали бы момент и…»

– Тпру-у-у! – выкрикнул вдруг Гришка, и сани остановились.

«Вот и всё, – подумал огорчённо Василий. – Видимо, вот он, конец моего пути жизненного. Интересно, как он нас кончать собирается. Перестреляет по одному или зарежет? Хоть бы сразу насмерть, а то будем мучиться, от ран и мороза изнемогая…»

Возница снял с них шубы, и Василий увидел в его руке подаренный Иваном Петровичем штык. «Ну вот и всё, – снова подумал он и зажмурился в ожидании удара. – Кого же первым пырнёт этот страшила – меня или…»

Но Гришка никому не нанёс смертельного удара, а перерезал верёвки на руках и ногах Боева. Затем он освободил его рот от кляпа. Пока удивлённый Василий растирал затёкшие запястья, Гришка освободил Комарова и Рубцова.

– Одевайтесь, – сказал он. – Атаман дарует вам жизнь и свободу, радуйтесь…

– Как это? – казаки переглянулись. – Дык он…

– Валенки здесь, в соломе, сыщете, – продолжил возница, отвязывая от саней пристяжного коня. – Атаман вам сани с кобылякой дарует, чтоб до дома быстрее добрались.

Он взобрался в седло и вытащил из валенка штык.

– Вот энту хреновину тоже возьмите, – сказал он, ухмыльнувшись. – А коня и сани атаман Ваське Боеву задарил. Харчи в дорогу тоже в соломе сыщете, а теперь прощевайте, казаки!

Гришка подстегнул коня нагайкой и вскоре исчез из виду в бескрайней степи.

– Я отказываюсь верить в то, что случилось, браты, – воскликнул Михаил Комаров. – Нас что, помиловали, эдак получается?

– Получается, что так, – вздохнул облегчённо Рубцов, извлекая из соломы пару изъеденных молью и растоптанных валенок. – А я уж с жизнью распростился, покуда ехали, и все молитвы, кои на ум пожаловали, перечитал.

– Я тоже молился слёзно, – признался Михаил. – Я много знаю молитв, но не мог вспомнить и половины.

Он извлёк из соломы пару валенок, которые оказались ещё «краше», чем у Рубцова, и натянул их на ноги.

– Вот и харчишки тут, – сказал Михаил, развязав мешок, найденный в санях. – Ну-ка, чего тут нам разбойнички положили?

Казаки сели перекусить.

– Обскажи нам, чего ты там наговорил атаману, что заставил его эдак расщедриться? – спросили Василия товарищи.

– Да ничего особенного, – пожал он плечами. – Я же вам рассказывал, что мы жизнь свою давнишнюю вспоминали. А то, что он эдак поступит, ей-богу не ожидал.

– А ну хватит рассусоливать, – оживился Михаил, усаживаясь в сани и беря в руки вожжи. – В дороге вдосталь наговоримся, а сейчас поспешать надобно, покуда атаман не передумал и за нами вдогонку не погнался…

22.

Казаки ехали ещё дня три, но уже никуда не заезжали и не просились на ночлег. Чего только ни передумал Василий за это время. И все мысли его были о доме. Он много раз представлял, как встретят его родители, жена, дети… Все эти годы он тосковал по родному краю, и эти воспоминания грели его душу, давая силы, чтобы выжить и вернуться домой.

Они подъезжали к станице Павловской. Наезженная санями дорога юлила среди занесённых снегом овражков. Как роскошно и вольно вокруг! Здесь совсем рядом река. Сейчас она скована льдом, но… Прошли годы, а словно и не изменилось ничего. Разве что лес ещё больше приблизился к околице. Сердце переполнялось радостью и волнением от предстоящей встречи с родными.

Конь, словно чувствуя настроение хозяина, хоть и устал за долгую дорогу, навострив уши, ускорил бег.

– Василий, придержи, мы сойдём, – попросил Иван Рубцов.

– Чего так? – обернулся, натягивая вожжи, Василий.

– Мы к своим избам пешком пойдём, – сказал Михаил Комаров. – Отсюда до станиц наших рукой подать.

– Да чего вы? – изумился Василий. – Погостите у меня денёк-другой, а уж опосля коня возьмёте и сани.

– Нет, и конь твой, и сани твои, – замотали головами казаки. – Тебе их подарили, вот и пользуйся. А за приглашение погостить спасибочки, но в другой раз. Мы тоже по своим семьям соскучились.

Они обнялись и расцеловались на прощание, со слезами на глазах пожали друг другу руки. Василий поехал дальше один.

Много было изб в станице Павловской, когда он уходил на войну, а сейчас… Он не мог найти избы Матвея Воронова. Вместо неё виднелись занесённые снегом руины. Та же участь постигла дома Титовых и Барсуковых. Станица словно уменьшилась наполовину, и это зрелище встревожило Василия.

Увидев свою избу, он вздохнул с облегчением. На крыльце показался мальчуган. Горячая волна прокатилась в груди Василия и слёзы навернулись на глаза. «Энто мой малец», – подумал он с умилением.

Из избы вышла женщина с пустыми вёдрами в руках. Василий задрожал от возбуждения, узнав жену. Глядя, как она набирает из колодца воду, он часто-часто дышал и шмыгал носом. Слёзы застилали глаза, скатывались по щекам и застывали на усах и бороде.

Стоявший на крыльце сынишка что-то крикнул. Шедшая уже с полными вёдрами женщина остановилась.

– Вася?! – закричала она. – Васенька, родненький мой, ты вернулся?!

У Василия ком подкатил к горлу, а слёзы струились по щекам. На сделавшихся ватными ногах он с трудом сошёл с саней и едва устоял, когда жена, рыдая, бросилась ему на шею.