Лодка - Лотар-Гюнтер Букхайм

Когда ничего, кроме северного побережья эстуария, не стало видно, штурман приказал достать оптический визир. Он установил аппарат на стойке и склонился над ним.

— Эй, подвинься!

Впередсмотрящий на правом борту отходит в сторону.

— Какие у тебя ориентиры? — интересуется командир

— Шпиль колокольни вон там — он едва заметен — и верхушка скалы справа по борту.

Штурман тщательно наводит прибор, считывает показания и сообщает их вниз.

— Последние ориентиры, — произносит он.

У нас нет гавани назначения. Цель нашего выхода с базы на простор океана — это квадрат, обозначенный двумя числами на карте средней части Атлантики.

Оперативное командование подводным флотом разбило океан на мозаику, состоящую из этих маленьких квадратиков. Это облегчает обмен информацией, но затрудняет мне, привыкшему к обычной системе координат, поиск точки нашего местонахождения с первого взгляда на карту.

В одиннадцать часов мы расстаемся с эскортом. Патрульные суденышки быстро остаются за кормой. Минный тральщик разворачивается по широкой дуге и развертывает по ветру темное разлетающееся знамя дыма. Последний знак прощания.

Теперь штурман демонстративно разворачивается всем телом вперед по курсу, подносит к глазам бинокль и упирается локтями в бульверк.

— Ну вот, Крихбаум, мы опять в море! — произносит командир и скрывается в глубине боевой рубки.

Лодка идет своим курсом в одиночестве.

Один из вахтенных на мостике вынимает цветы из заглушки вентиляционного люка и бросает их за борт. Они быстро пропадают за кормой в водоворотах кильватерной струи.

Опираясь на бульверк мостика, я вытягиваюсь как можно выше, чтобы видеть лодку целиком, от носа до кормы.

На нас катится длинный вал. Снова и снова лодка погружается в воду и разрезает волны подобно плугу. И каждый раз вода разлетается брызгами, и колючий душ с шипением поливает мостик. Облизав языком губы, я пробую Атлантику на вкус — она соленая.

В голубой вышине неба висит несколько слоисто-кучевых облаков, похожих на пену взбитого яичного белка. Нос лодки опускается, затем взлетает ввысь, опять обрушивается вниз, и вся носовая часть палубы на время покрывается пеной. Солнечный свет расцвечивает водяную пыль, над носом вырастают арки крошечных радуг.

Море из бутылочно-зеленого становится глубокого темно-синего цвета. По синей поверхности во все стороны разбегаются тонкие белые струйки пены, как прожилки по глади мрамора. Когда на солнце набегают облака, вода становится похожей на черно-синие чернила.

Лодка оставляет за собой в кильватере широкую полосу пенной воды, она сталкивается с набегающим валом и взметается вверх белой гривой. Такие же белые кудри видны повсюду, куда только достает глаз.

Опершись ногой о кожух перископа, я забираюсь еще выше и выгибаюсь назад, держась сзади руками за страховочную сетку. Чайки с крыльями, изогнутыми, как занесенные для удара мечи, кружат вокруг лодки и наблюдают за нами каменными глазами.

Звук дизелей постоянно меняется: он ослабевает, когда выпускные отверстия по обоим бортам лодки погружаются в волны, а потом усиливается, как только они появляются из-под воды, давая возможность выхлопным газам беспрепятственно выходить наружу.

Командир возвращается на палубу, прищуривает глаза и поднимает бинокль.

Впереди, над водой висит серое облако, похожее на кучу состриженной овечьей шерсти. Командир пристально изучает его. Его колени, привычные к качке, так точно реагируют на каждое движение лодки, что он не нуждается в дополнительной опоре на руки.

— Мы очень вовремя вышли в море!

Командир ускоряет ход и отдает приказ двигаться зигзагами. При каждом повороте лодка кренится на борт. Кильватерная струя оказывается то справа, то слева.

— Следите за пенным следом — в этом районе он может выдать нас, — и, обернувшись, обращается ко мне. — Господа из конкурирующей фирмы взяли в привычку поджидать нас здесь. В конце концов, им известно точное время нашего выхода. Ничего удивительного — они могут легко узнать его. От портовых рабочих, от уборщиц, от шлюх. Более того, они могут лично наведаться к нам в гости, пока мы стоим в доке.

Командир снова и снова с подозрением посматривает на небо. На лбу появились морщины, кончик носа съехал на сторону, он нетерпеливо переминается с ноги на ногу:

— Каждую минуту может появиться авиация. Они становятся смелее с каждым днем!

Облака постепенно сползаются все ближе и ближе друг к другу. Лишь иногда меж них блеснет голубой клочок неба.

— Действительно очень опасно, — повторяет Старик и бормочет, не отнимая окуляров бинокля от глаз. — Лучше всего спуститься вниз. Чем меньше людей на палубе во время тревоги — тем лучше.

Последнее замечание относится ко мне. Я незамедлительно исчезаю с мостика.

Отведенная мне койка находится в каюте младших офицеров, самом неудобном месте на всей лодке: тут самое оживленное сквозное движение, настоящий проходной двор. Каждый, кто направляется на камбуз, или в дизельное, или в электромоторное отделение, проходит здесь. При каждой смене вахт люди из машинного отсека протискиваются с кормы, а навстречу им двигаются новые вахтенные с поста управления. Каждый раз по шесть человек. Здесь же приходится пробираться и стюардам с полными тарелками и кастрюлями. По сути, это помещение — всего-навсего узкий коридор с четырьмя койками по правую руку и четырьмя по левую. В середине прохода к полу привинчен столик с раскладывающейся столешницей. По обеим сторонам от него так мало места, что во время еды людям приходится сидеть на нижних койках, нагнувшись над столом. Для табуреток просто не осталось места. Вдобавок сидящим за столом приходится двигаться и тесниться, если во время трапезы кому-то надо пройти из машинного отсека на пост управления или в обратном направлении.

Распорядок питания организован так, что младшие офицеры собираются вокруг своего стола к тому времени, когда офицеры и команда в носовых каютах уже успели закончить трапезу, так что стюардам не приходится сновать взад-вперед между носовым отсеком и камбузом. Все равно здесь постоянная толчея. Мне повезло, что не придется столоваться в каюте младших офицеров. Для меня отведено место за офицерским столом в кают-компании.

На некоторых койках поочередно спят два младших офицера. Я же — счастливый единоличный квартирант на своей койке.

Свободные от вахты младшие офицеры все еще раскладывают пожитки по своим рундукам. Два моряка, направляющиеся в машинный отсек, должны пробраться на корму, что приводит к еще большему столпотворению. Вдобавок к этой неразберихе ограждение моей койки, являющееся в то же время узкой алюминиевой лестницей, свалилось вниз.

Моя койка по-прежнему завалена консервами, охапкой подбитых мехом кожанок и несколькими батонами хлеба. Моряки принесли непромокаемые плащи, кожаное обмундирование, морские сапоги и спасательное снаряжение. Кожаная куртка на теплой подкладке стоит колом, внутри сапог — войлок, но они слишком велики даже для того, чтобы быть одетыми на шерстяной носок.

Спасательное снаряжение упаковано в темно-коричневые парусиновые сумки на молнии. Новая модель.

— Годится для самоуспокоения, — комментирует помощник поста управления. — На самом деле оно предназначалось для Балтики.

— Но очень кстати, когда дизель коптит, — откликается темноволосый парень с густыми бровями, Френссен, помощник дизельного механика.

Как бы то ни было, от аварийного снаряжения есть прок: если слегка повернуть клапан, из маленького стального баллона тут же пойдет кислород.

Убираю коричневую сумку себе в ноги. Для моих пожиток мне выделен крошечный шкафчик, который не вмещает даже абсолютно необходимые вещи. Так что письменные принадлежности и фотокамеру я тоже кладу в койку между тонким матрасом и стеной. Место остается как раз для меня — чувствуешь себя засунутым в чемодан. До обеда я хочу осмотреться вокруг и отправляюсь вперед через пост управления.

Помимо младших офицеров, остальная часть команды, включая командира и офицеров, спит в носовой части корабля. Сразу за люком поста управления располагается командир. За зеленой занавеской находятся койка, пара шкафов на стене и потолке и крохотный письменный стол, по сути — пюпитр, и больше ничего. Он тоже вынужден устраиваться, как может. Здесь нет отдельных кают по обеим сторонам прохода, как на надводных кораблях. Напротив капитанской «каюты» расположены радиорубка и рубка гидроакустика.

Еще дальше расположена офицерская столовая — кают-компания, которая также служит жилой каютой для шефа, инженера-стажера (нашего второго инженера) и обоих вахтенных офицеров.

Матрас, на котором во время еды сидят наш командир и шеф, на самом деле лежит на койке шефа. Откидная койка второго вахтенного офицера, расположенная над ней, поднимается днем. Койки первого вахтенного офицера и второго инженера более удачно размещены на противоположной стене. Так как их не надо убирать на день, то первый вахтенный и второй инженер могут прилечь в свободное время.