Может быть, он? - Елена Лабрус

— А, — отмахнулся отец, — это разве не моя компания? Хочу пью. Не хочу — не пью.

— А что об этом думает Венера? — спросил Мир.

Венера не выносила алкоголь даже на запах, была последней из известных Миру женщин отца и продержалась дольше всех, лет пять. Правда, если верить матери, что намекнула на новую подружку, Венера получила отставку. Но спросить — язык не повернулся. Да и какая Миру разница. Личная жизнь отца его не касается.

В ответ он снова получил тот же жест: отец отмахнулся.

— Пусть думает, что хочет. Она мне не жена.

Мир удивился ещё больше.

Таким отца он давно не видел. Если не сказать — никогда. Его словно подменили.

Отец Мира, приверженец правил, дисциплины, порядка и фанатичный трудоголик, конечно, позволял себе и выпить до обеда, и галстук снять, и бросить на спинку плетёного кресла, как сейчас. И высказаться небрежно о своей женщине. Но того, что отец ни словом не обмолвится о деле, ради которого позвал, Мир не ожидал.

Они сидели в зимнем саду — круглом прозрачном куполе, словно из фильмов о будущем. За его стенами дождь щедро поливал заводские корпуса, теплицы и густо засеянные лекарственными травами цветущие поля. Внутри в маленьком прудике с родничком журчала вода. Стрекотали цикады. Благоухали тропические растения. Порхали бабочки. Настоящие живые бабочки с разноцветными крыльями летали с цветка на цветок, от одной кормушки с нарезанными фруктами к другой. Бабочки в этом саду тоже никогда раньше не жили.

А Мирослав с отцом болтали о пустяках. Вспоминали смешные случаи из совместных поездок, из детства. Светлое. Правильное. Чистое. Ещё не омрачённое ничем. Ни ссорами, ни недопониманием, ни непримиримыми разногласиями. Когда Мир ещё делал то, что скажет отец, и все более-менее были счастливы. Мир был прекрасен, а Мирослав — доверчивым мальчишкой, что умел и прощать, и забывать.

— А этих за что арестовали? — остановился Мир у отдельно огороженного вольера для двух огромных «парусников» с размахом крыльев больше мужской ладони.

Посиделки затянулись, все хорошие моменты были исчерпаны, и он пошёл прогуляться по саду.

Глава 6

— А это Папилио антимахус, Парусник антимаха, самая ядовитая бабочка в мире, — встал рядом отец, держа в руке бокал с хересом. — Живёт в Уганде и не имеет естественных врагов, так как её тело содержит токсичные гликозиды. Настолько мало изучена, что с 1782-го, года её открытия, никто не знает, как выглядит её гусеница и где она откладывает яйца. Это самцы, — добавил он, когда оба антимаха синхронно взмахнули оранжевыми с чёрными прожилками крыльями. — Каждый стоит полторы тысячи евро.

Про Уганду Мирослав знал, что это одна из стран, через которую проходит экватор, а про бабочек — и того меньше. Но сейчас был не тот момент, чтобы он испытывал желание расширить кругозор.

— Неужели так ничего и не скажешь про компанию? — спросил он.

— Скажу, — хмыкнул отец. — Хрен с ней.

— В каком смысле? — Мирослав подвигал лопатками, отлепляя прилипшую к спине рубашку. Проигнорировав жёсткое испанское вино, он пил только газировку. С того далёкого времени, когда был мал, чтобы пробовать вино, он уже давно сформировал свои предпочтения и испанское вино не любил. Во влажном микроклимате оранжереи вода выходила по̀том.

— В самом прямом. Делайте что хотите.

— Делайте? — переспросил Мир. Отец кивнул. — С твоей компанией?

— С моей компанией, — кивнул снова. — Продайте или подожгите и пусть сгорит. Всё равно, — махнул он рукой с бокалом. Напиток выплеснулся, но он словно не заметил.

— Не понял, — повернулся к нему Мир.

Сидя у небольшой лужицы в тени, парусники закрывали и раскрывали узкие крылья, напоминая птиц. Экзотичные, прекрасные и опасные, но разговор становился куда экзотичнее.

— Да что тут непонятного, — усмехнулся отец. — Тебе компания нужна? Нет. А матери нужна? Нет. Ну и чёрт с ней, с этой компанией.

— А тебе? — нахмурился Мир.

На облитые ароматным хересом пальцы прилетела ярко-голубая бабочка. Отец перехватил бокал в другую руку, развернул ладонь, чтобы крылатой красавице было удобно. И тут же рядом приземлилась другая. Сергей Сергеевич так увлёкся действом и зрелищем, что, казалось, забыл о чём они говорили. Но не забыл.

— А мне уже ничего не надо, сынок, — взял он с кормушки отрезанный кусок апельсина и, когда бабочки дружно на него переползли, осторожно положил обратно. Туда же поставил стакан с остатками алкоголя. — Мне осталось месяца три, в лучшем случае полгода. И всё, — он закатил глаза и сложил руки на груди характерным жестом.

— Капусточка, конечно, дело хорошее, но в доме надо держать и мясные закуски, — машинально сказал Мир, покосившись на бокал. Хотя было не до смеха. По мокрой спине пробежал холодок.

— У меня рак, — предвосхитил его вопрос отец. — И заниматься спасением этой компании, которая никому не нужна, у меня нет никакого желания.

— Спасением?

— Да, сынок, да. Спасением. Биться за очередную награду, премию, место, осваивать инновацию, открывать новый рынок, вовлекать партнёров, искать инвесторов. Тратить отпущенные мне последние три месяца на то, чтобы найти для компании надёжные любящие руки? Да пропади оно всё пропадом.

— Пап, у «Экоса» шестьдесят магазинов в России. А ещё в Испании, Сербии, Гонконге. Четыре органических фермы, пятьдесят гектаров полей на Алтае, Камчатке, Сахалине, здесь. И всё это работает. Растёт, собирается, перерабатывается, используется. Мне продолжать? Напомнить тебе про заводы, собственные упаковочные цеха, линии продукции? Тысячи людей, которые на тебя работают? И пропадом?

— Плевать. Всё это развалится, когда меня не станет всё равно. Что так, что сяк. Мне некому передать знания и опыт. Некому доверить управление. Некому сказать: я всё это создал для вас. Для тебя, сын. Так не всё ли равно, когда: сейчас или тремя месяцами позже. Тебе нужна эта компания?

Он повернулся к