Ротмистр - Вячеслав Юрьевич Кузнецов

обои с неброскими узорами, бронзовые скульптуры. На полу — паркет, прикрытый ковром из верблюжьей шерсти. Диваны и кресла обиты кожей и прикрыты гобеленовыми накидками. Люстры с тонкими матовыми плафонами едва светят, так, что различить можно было только фигуры людей.

В центре зала в одиночестве, с явным напряжением в позе, стоит худощавый, невысокого роста большеголовый мужчина, с лицом, до середины завязанным черным платком, в полумраке виднеется только бородка-эспаньолка.

Еще трое хлопочут возле большого прямоугольного стола, накрытого покрывалом с вышитым всевидящим оком. Неяркий матовый свет сверху освещает лежащие на столе деревянный молоток, связку свечей в виде треугольника, открытую библию, на которой лежит циркуль, несколько бутылок вина, бокалы, черную шляпу, два длинных кинжала.

Эти трое одеты в обычные черные костюмы, но поверх них у каждого повязан белый кожаный передник.

Один, постарше, садится в высокое кресло, двое остаются стоять чуть сзади по бокам. Сидящий, его присутствующие зовут мастером, трижды бьет деревянным молотком по столу, надевает шляпу и довольно равнодушно произносит:

— Эта ложа открыта во имя святого Иоанна. Я запрещаю всякую брань, клятвы или шепот и все посторонние разговоры, какого бы рода ни было, под не меньшим штрафом, чем какой положит большинство…

Чуть повернувшись к своим помощникам, он спрашивает:

— Готов ли к принятию этот джентльмен?

Один из них отвечает:

— Готов.

Мастер обращается к новичку:

— Как твое имя?

— Лейба Бронштейн.

— Но тебя знают и под другим именем.

— Троцкий. Лев.

— Желаешь ли ты иметь и просить участия в благах этой достопочтенной ложи, как это сделали до нас многие братья и товарищи?..

После этих слов мастера помощники берут со стола кинжалы, подходят вплотную к новобранцу и направляют острия ему в грудь.

— Да, желаю.

Мастер приказывает:

— Покажите ему свет.

С его лица сдергивают платок, и новичок вздрагивает при виде двух клинков, упирающихся ему в грудь.

— Вы вступаете в почтенное общество, которое серьезнее и важнее, чем вы думаете, — размеренно и не без некоторой торжественности произносит один из помощников мастера: алкаш с улицы с родимым пятном под глазом. — Оно не допускает ничего противного закону, религии и нравственности, оно не противоречит обязанностям подданного. Обещаете ли вы никому и никаким образом не выдавать нашей тайны, кроме брата в ложе и в присутствии великого мастера?

— Я обещаю и торжественно клянусь под угрозой кары, при которой тело мое рассечено будет пополам, а внутренности — сожжены дотла.

— Хорошо. Достопочтенный мастер объяснит вам остальное.

Мастер встает из-за стола, подходит к принятому, повязывает ему белый кожаный передник и пожимает руку:

— Брат, поздравляю с первой степенью. Прошу к столу…

Ритуал окончен, свет делается чуть ярче. Присутствующие расслабляются, новому члену жмут руку, все садятся за стол. Мастер, сняв шляпу, наливает всем вина и, не вставая, добродушно говорит:

— Лев Давидович, по нашей доброй традиции за первой дружеской чашей вина я обязан вас предупредить, чтобы потом не возвращаться к этой теме. Вы по молодости лет посидели немного за участие в марксистском кружке. Так вот, уверяю вас, тюрьма — это неземное блаженство и настоящее счастье по сравнению с тем, что бывает с пытающимися хоть на полшага отойти от наших договоренностей. Хотя это не часто происходило за последние четыреста лет, по пальцам двух рук можно пересчитать…

Троцкий изображает легкую степень возмущения:

— Помилуйте, я, кажется, не давал повода усомниться…

— Ну, конечно же, не давали! Ваша биография доселе — сборник детских шалостей. Выслан из Франции за антивоенную пропаганду. После того, как Великобритания, Италия и Швейцария отказались вас принять, пристроились в Испании, где были арестованы и откуда высланы в Нью-Йорк под надзором полиции как опасный анархист. Это всё несерьезная чушь, пубертатное политиканство.

А теперь я вам завидую. Вы молоды, и такие перспективы разворачиваются! По нашему общему мнению, вы должны в ближайшее время вернуться в Россию…

— Но это пока не входит в мои планы! И потом, у меня просто нет сейчас средств…

— Зато это входит в наши планы. А деньги — последнее, о чем вам надлежит думать. Забудьте о ваших еженедельных двенадцати долларах гонораров в «Новом мире». Деньги не являются проблемой для тех, кто увидел свет. Нуждаться вы не будете — если, конечно, вас не посетит безумное желание осуществить что-то авантюрное, в вашем духе. Ваше пребывание в Америке подходит к концу, дорогой Лев Давидович.

Троцкий делает большой глоток вина, пролив его на манишку, выставляет вперед свой лоб — дыню и по привычке с напором начинает вещать:

— Ситуация в России еще не назрела для решительных действий! Я — последовательный марксист, как вам известно. Россию мы рассматриваем как первое звено в грядущей мировой…

Мастер так глядит на оратора, что слово «революции» застревает у Троцкого в желудке:

— Лев Давидович, это мы рассматриваем Россию как важное звено в справедливом мироустройстве. И не только Россию. Или вы полагаете, что идеи господина Маркса, нашедшие столь широкий отклик среди умов, подобных вашему, возникли в его голове исключительно под влиянием замечательного английского пива?

— Германского, вы хотите сказать?

— Обычно я что хочу, то и говорю. «Капитал» писался в Лондоне, где господину Марксу были созданы все необходимые для этого условия. А ситуация в России созреет до милых вашему сердцу кондиций в ближайшие полгода.

— И что я должен буду там делать?

— Поздравляю. Это ваша первая уместная реплика в качестве нашего нового друга. Россия, как плохо управляемый колосс, никого ныне не устраивает — ни наших германских братьев, ни английских коллег, ни нас здесь. Она должна перестать существовать в своем нынешнем виде. Как видите, ничего противного закону, религии и нравственности. Если одна часть тела гниет, то и законно, и по-христиански, и в высшей степени гуманно и нравственно эту смердящую часть удалить и закопать на помойке. Этим вы и займетесь, как наш брат. По мере изменения условий задачи будут видоизменяться и наши инструкции. Но об этом потом.

Троцкий поправляет сползающий передник, неловко завязав лямки бантиком:

— Но я смогу что-то предпринимать оперативно, исходя из складывающейся обстановки?

— Сможете. Но в русле выполнения главной задачи и по получении соответствующих санкций. Если возникнет необходимость срочно связаться с нами, обратитесь к своему дядюшке, банкиру Абраму Животовскому. Да-да… Именно к нему. И еще. Запомните: «О, Господь Бог мой! Неужели никто не поможет сыну вдовы?» Эти слова очень давно завещал нам достопочтенный брат Абиф. Их вы можете произнести в минуту самой отчаянной опасности. Если поблизости окажутся наши братья, они обязаны будут помочь. А их больше, чем это может показаться