Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма - Виктор Кондрашин

В центре внимания диссертационного исследования Ю.Ю. Аншаковой три главных восстания в регионе в указанный период — «чапанная война», «вилочное восстание», «восстание Сапожкова». В диссертации использованы документы центральных и местных архивов. Сделанные автором выводы о причинах движения лежат в русле идей тамбовских историков и Д.А. Сафонова. В частности, Аншакова заключает, что «будучи весьма весомым фактором русской истории, крестьяне еще в большей степени повлияли на ход гражданской войны». Поддержка, которую оказывали они той или иной власти, не была постоянной и определялась тем, гарантировала власть сохранение полученной по итогам аграрной революции земли или нет. Крестьяне переходили к активной борьбе только в том случае, когда все способы пассивного сопротивления государству исчерпывали себя. Говоря о наличии сходных черт в восстаниях в Среднем Поволжье с другими крестьянскими восстаниями и общих их причинах (непомерно высокий уровень обложения крестьянского хозяйства в условиях войны; развал торговых отношений между городом и деревней), Аншакова выделяет такую, не отмеченную до нее в историографии причину, как «процесс политической централизации, подрывавший влияние сельчан в местных советах и приведший к возникновению на местах диктатуры большевиков, а также Красной Армии, продотрядов и других органов власти». В диссертации дана развернутая характеристика хода восстаний, в приложениях к рукописи помещены ценные документы как одной, так и другой противоборствующих сторон. Они не подтверждают антисоветский характер крестьянского движения. «Целью восстания, — указывает автор, — было установление на местах крестьянского правления в форме советов, в которые входили бы местные жители и которые проводили политику, отстаивающую интересы самого крестьянства». Подводя итог своего исследования и констатируя факт военного разгрома крестьянских восстаний, Аншакова делает вывод о «политической победе крестьянства», которая состояла в отказе властей от политики военного коммунизма и переходе к НЭПу{178}.

Положительно оценивая диссертационную работу Аншаковой, нельзя не высказать недоумения по поводу ограничения хронологических рамок исследования 1920 г. Вряд ли оправдано искусственное отделение событий крестьянского движения в Поволжье в 1920 г. от следующего года, ставшего кульминацией крестьянского протеста.

В кандидатской диссертации М.В. Кузнецова выделяется в качестве отдельного «крестьянский этап Гражданской войны в Саратовском Поволжье» — 1921–1922 гг. Думается, это не совсем точно, поскольку крестьянство участвовало в Гражданской войне и раньше, и не только в форме антибольшевистского повстанчества{179}.

В вышедших в свет работах показано, что одной из причин крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны была также политика Советского государства по отношению к церкви. Крестьяне выступали в защиту своих священников и сельских храмов против насилия и притеснений со стороны местной власти. Угроза закрытия церквей, аресты священнослужителей, оскорбительные для чувств верующих действия местных активистов нередко провоцировали восстания под лозунгом «За веру христианскую и ислам!»{180}.

Изученные нами публикации свидетельствуют, что в 1918–1922 гг. по своему масштабу крестьянские восстания в регионе не уступали «антоновщине», «западно-сибирскому восстанию» и другим выступлениям российского крестьянства против политики большевиков в деревне.

Следует отметить, что в своем анализе крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны некоторые из исследователей остались на прежних позициях. При этом они ссылаются на источники, являющиеся обычной пропагандой, и игнорируют другие, раскрывающие реальную картину событий, без убедительной аргументации утверждают тезис о контрреволюционном, кулацком, антисоветском характере крестьянских выступлений в регионе в указанные годы и т. д.{181} В этом же ключе действуют исследователи с противоположной политической ориентацией, но также квалифицирующие крестьянские восстания в Поволжье периода Гражданской войны как антибольшевистские и антикоммунистические{182}.

На наш взгляд, ближе к истине те специалисты, чьи выводы основаны не на политической конъюнктуре, а на глубоком и всестороннем анализе источников. Согласно последним, крестьянское движение вряд ли можно называть антикоммунистическим и антисоветским в буквальном смысле слова, т. е. направленным против идей социализма и коммунизма{183}.

В 1990-е гг. историки Поволжья приступили к изучению и таких форм крестьянского движения как дезертирство, волнения крестьян на почве недовольства мобилизациями в армию. Ими установлено, что дезертирство оказывало значительное влияние на ход и интенсивность крестьянского движения. В его основе лежало недовольство крестьян продолжающейся войной (психологическая усталость, тяжелое материальное положение){184}.

Так, например, Ю.А. Ильин, обращаясь к проблеме участия крестьянства верхнего Поволжья в деле строительства Красной армии в 1918–1920 гг., указывает, что «пацифистски настроенное крестьянство региона» выступало в Гражданской войне «третьей» силой, оппозиционной Советам, «со всеми наивными политическими целями и аморфной структурой подчинения». Трагизм позиции руководства страны, считает он, состоял в том, что оно «оторвалось от реалии жизни деревни»{185}.

В кандидатской диссертации Р.Ю. Полякова о военно-мобилизационной работе местных органов военного управления Пензенской губернии в 1918 — начале 1919 гг. аргументированно показано, что «плохое тыловое обеспечение приводило к увеличению числа дезертиров и даже к вооруженным волнениям»{186}.

Одной из актуальных проблем рассматриваемой темы является соотношение стихийности и сознательности в крестьянском движении. В какой мере это движение было фактом крестьянской самодеятельности, и насколько оно находилось под влиянием внешних сил? В советской историографии утверждалось, что крестьян вели «эсеры и агенты белогвардейцев».

В ряде работ поволжских историков эта точка зрения подтверждается. Например, М.В. Кузнецов заключает, что в Саратовском Поволжье повстанцы «имели собственную идеологическую платформу, носившую ярко выраженный эсеровский характер»{187}.

Но есть и другие мнения. Так, например, в вышеупомянутом сборнике документов о крестьянском движении в Поволжье в 1919–1922 гг. опубликованы материалы, из которых видно, что миф о руководящей роли эсеров в «чапанной войне» и влиянии агентов Колчака на крестьян был рожден в большевистской партийной среде. Сначала его творили местные руководители и военные, отвечающие за порядок на вверенной им территории, а затем активно использовали вышестоящие органы. Эсеры и агенты белых были для большевистской власти удобным оправданием собственных просчетов и ошибок. Этот идеологический козырь широко использовался и в пропагандистских целях{188}.

Среди работ на эту тему выделяются публикации С.В. Старикова. Он очень точно подметил, что события на Волге весной-летом 1918 г., когда большевики взяли верх над своими союзниками по левому блоку эсерами-максималистами и левыми эсерами, стали предтечей кризиса 1921 г. Этот последний, так же как и в целом крестьянское движение в Поволжье в 1919–1921 гг., в значительной степени был обусловлен разгромом в 1918 г. левых партий, традиционно опиравшихся на крестьянство, установлением однопартийной диктатуры большевиков, трансформацией советской власти во власть большевистской партии. Теперь у крестьян просто не осталось легальных, мирных средств борьбы за свои интересы. Единственным выходом для них оставалась стихийная вооруженная борьба с коммунистической диктатурой. Именно поэтому по всему региону и по всей России распространяется лозунг крестьянских выступлений «Советы без коммунистов»{189}.

Ряд исследователей заключают, что после разгрома большевиками в 1918 г. организационных структур левых социалистических партий они потеряли свое влияние на крестьянство. В то же время, рядовые члены партии эсеров активно участвовали в конкретных крестьянских выступлениях и в ряде случаев оказывали на крестьян идейное влияние. Однако руководящим центром крестьянского движения в Поволжье против политики «военного коммунизма» большевиков они не стали. Движение было стихийным, т. е. развивающимся спонтанно, под влиянием конкретных обстоятельств в конкретных селениях{190}. Его региональной особенностью было более слабое влияние в деревне партии эсеров по сравнению, например, с Тамбовской губернией. В немалой степени это объяснялось негативным для крестьянства опытом Самарского Комуча, который продемонстрировал на практике политическую недееспособность партии эсеров{191}.