Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Я машинально направился к охотничьим трофеям, испытывая странную раздвоенность. Словно не я, а кто-то другой бросил в сторону приманку для соколов и принялся складывать несчастных искалеченных грачей в ягдташ. За этим человеком наблюдал Генрих, только что безвозвратно прозревший, тот самый Генрих, чья жена оказалась изменницей и блудницей.

Почему я ничего не чувствовал? Откуда эта отстраненность? В душе тоскливо и тревожно бил колокол, но эти звуки доносились как будто из-под воды.

Соколы вновь взмыли в небо, а мы с Кромвелем продолжили наш жутковатый разговор.

— Я позвал господина Смитона на обед, — сообщил он. — И развлекал его на прошлой неделе в моем лондонском особняке. Ему польстило приглашение. И мне удалось… разговорить его. Он признался во всем. У него были плотские отношения с королевой.

— Он так и сказал… «плотские отношения»?

— У меня есть его признания, — кивнул Кромвель. — Вы позволите?

Он махнул рукой в сторону наших лошадей. Мы подошли к ним, и Крам извлек из седельной сумки связку бумаг.

— Здесь подробно записан наш разговор, — пояснил он. — Мне казалось, так будет надежнее всего.

Я прочел все эти гнусности, Смитон признался в прелюбодеянии, а заодно назвал других любовников Анны: Уильяма Бреретона, Фрэнсиса Уэстона и Генри Норриса.

Генри Норрис. Мой камергер, мой друг.

Хотела ли она испытать особое удовольствие, соблазнив его?

Должно быть, он сопротивлялся. Я знал, что Норрис достойный и честный парень. Наверное, он оказался трудной добычей, настоящим вызовом ее изобретательности и настойчивости. Но очевидно, она преуспела.

Смитон рассказывал об этом так:

* * *

«Анна спросила Норриса, почему он не испытывает особого пыла к Маргарет Шелтон, с которой собирался заключить выгодный брак, и в ответ на его молчание заявила: „Ах, если с королем произойдет несчастье вроде его падения с лошади в январе, вам придется обратить на меня более благосклонное внимание. Вы же хотите получить в наследство королевские туфли?“»

* * *

Значит, она высмеяла мои рыцарские достоинства. Я почувствовал себя ничтожным слабаком.

* * *

«Фрэнсис Уэстон также пренебрег своей женой, одарив благосклонностью невесту Норриса. Когда Анна укорила его, он ответил: „При дворе есть одна особа, которую я люблю более пылко, чем мою супругу или госпожу Шелтон“.

„Неужели? И кто же это?“ — невинно поинтересовалась Анна.

„Ваша милость“, — признался он».

* * *

«Случайно встретив Марка Смитона, который избегал встреч с ней и выглядел несчастным, она безжалостно спросила его: „Отчего вы столь печальны?“

„Так, пустяки“, — ответил он, по возможности сохраняя достоинство.

„Нет, прошу вас, расскажите мне, — сказала она с таким неподдельным волнением, что ему захотелось поверить ей. — Вы несчастны потому, что я не обращаю на вас внимания в обществе?“»

* * *

Он поддался соблазну, а она, безусловно, испытывала изощренное удовольствие, по-прежнему выказывая ему пренебрежение в присутствии других.

* * *

«Даже не надейтесь, что я буду разговаривать с вами как с аристократом, ведь у вас нет никаких титулов», — любезно пояснила она.

«Нет-нет, довольно и взгляда, — ответил он и с мольбой воскликнул: — Я буду рад малейшему знаку со стороны вашей милости!»

* * *

Записи содержали много подробностей такого рода. Например, «услуги» Марка Анна оплачивала золотыми монетами.

Мне совершенно расхотелось читать дальше… Какому же дураку захочется нырять в смердящую клоаку?

— Есть еще кое-что, — доложил Кромвель, доставая очередной свиток. — Жена Джорджа Болейна, Джейн, подтвердила, что… что… в общем, вот запись ее подлинных слов.

На лице его отразилось замешательство.

Я развернул документ. В нем утверждалось, просто и ясно, что королева Анна Болейн и ее брат Джордж были любовниками. И они давно состоят в кровосмесительной связи.

— Какая мерзость, — наконец выдавил я. — Какая грязь, низость…

Я не мог придумать слово, в полной мере описывающее извращенную натуру Анны.

— Английская Мессалина… — прошептал я.

Сатана… Он искушает нас через гордыню. Я старался убедить себя в том, что хотя бы одна заповедь нерушима для королевы… Я верил в ее супружескую верность, несмотря на прочие грехи. Дьявол прознал об этом и решил бросить вызов моей вере…

— Прелюбодеяние королевы является государственной изменой. Как и разговоры о возможной смерти короля. Когда мы арестуем виновных и учиним суд? — спросил Кромвель.

— Скоро. Чем скорее, тем лучше.

Стервятники терзали очередные жертвы. Меня больше не привлекала охота. Я знал, как мастерски они умеют убивать; что же тут удивительного? Поражает то, что противоречит естественному закону.

Когда Тауэр побелеет и зелена взрастет трава,С епископами королева исчезнет в пламени костра,Из их пепла и возродится наша веселая страна…

Произнеся эти строки, Кромвель добавил:

— Предсказание переделали в популярную песенку. Мы не сжигали епископов… ведь сжигают лишь еретиков и ведьм. Может, пора начинать?

Анна будет сожжена. Ведьма сгорит на костре. И она давно знала о своей судьбе: должно быть, страх перед огнем породил в ней колдовское предвидение.

VIII

Прошел месяц. Я вел себя сдержанно и осмотрительно. У Кромвеля было достаточно времени, чтобы подготовить все необходимое для проведения арестов. Ему следовало действовать скрыто, дабы не насторожить соучастников, не дать им повода сбежать или нанести нам удар первыми. Анна была на это способна. Нога по-прежнему беспокоила меня, но хуже мне не стало, прежним оставалось и состояние Фицроя и Марии. Я не сомневался, что смертельное зелье ведьма уготовила каждому из нас и пока выжидала, понимая, что четыре покойника королевского рода за четыре месяца — это слишком. Зачем навлекать на себя ненужные подозрения?

И я решил ничего не менять до поры до времени. Генри Норрис, как и раньше, ежедневно прислуживал мне. Всякий раз, когда он приносил мне чулки и обувь, я размышлял, не рассчитывает ли он получить королевские туфли в наследство?.. Пришлось с особой тщательностью следить за собой, чтобы не выдать того, что мне известно о его измене. Я чувствовал, что меня окружают предатели, лицемеры и грешники.

* * *

Если бы Джейн уехала в свое родовое гнездо, то при дворе не осталось бы ни одной чистой души и я действительно впал бы в отчаяние. То и дело я мельком видел ее в компании фрейлин, но покои Анны посещал крайне редко и ни разу не оставался с леди Сеймур наедине. Иной раз она проходила мимо по галерее или гуляла в саду, неизменно в обществе двух или трех дам. Меня утешал один ее кроткий вид, успокаивала плавность ее походки.

Но в конце концов и меня посетили грешные мысли о ней. В царстве разврата пышным цветом расцветали самые темные стороны человеческой натуры, и я неизбежно заражался, дыша этим смрадным воздухом. Я выслушивал злобные замечания в адрес госпожи Сеймур и сам мысленно развивал их.

«Джейн лишь инструмент в руках ее честолюбивых братьев. Они продумывают каждый ее шаг, рассчитывая сыграть на вашей привязанности… и вашей слабости».

«Джейн не так целомудренна, как притворяется; она лишь хорошо играет роль».

«Джейн видит удобную возможность достичь счастья за счет вашего несчастья. За чопорными манерами и праведными словами скрывается невзрачная мелкая притворщица».

Но если и Джейн лжива, то все в нашем мире сплошной обман…

Я узнаю правду. Я никогда не боялся ее, не побоюсь и теперь.

То были лишь высокопарные слова. На самом деле мне отчаянно хотелось заткнуть рот злопыхателям, ибо они порочили последний источник моего мирского спокойствия.

Но, отравленный их изощренной тактикой, я решил испытать Джейн, ненавидя себя за это и оправдываясь лишь настоятельной необходимостью.

Я написал ей, что мне известно, при каких обстоятельствах она потеряла медальон моей матери. Сообщил, что я, с Божьей милостью, сумел вернуть его. Признался, что беспокоюсь о ее судьбе. К письму я приложил увесистый кошель золотых соверенов, больше сотни. Я вручил письмо и кошелек одному из моих камердинеров, велев тайно передать послание в руки госпожи Джейн Сеймур и подождать ее ответа.

* * *

В тот же вечер он вернулся обратно с письмом и кошельком.

— Почему вы не выполнили мое распоряжение? — возмущенно спросил я.

— Ваше величество, я нашел госпожу Сеймур в уединенном уголке сада, она гуляла по аллее грушевых деревьев. Я вручил ей эти вещи. Она взяла их и вдруг… упала на колени…

— Что, прямо в грязь?

— Там не было грязи. Земля давно высохла. Вокруг лежали опавшие лепестки грушевых цветов…