Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

«Больше ничего не надо». Не надо больше подсыпать отравы? Значит, пока Мария будет в безопасности.

VI

На конец января был давно назначен рыцарский турнир. Мне не хотелось отменять его, поскольку тогда могло сложиться впечатление, что Англия действительно должна оплакивать королеву, а не вдовствующую принцессу. Эти состязания покажут, что время скорби миновало. Кроме того, я сам собирался попытать свои силы в конном поединке, дабы уничтожить слухи о плачевном состоянии моего здоровья. Тем самым я докажу, что со мной все в порядке.

Мне шел сорок пятый год. Давно минул тот возраст, когда мужчины принимают участие в турнирах. Брэндон уже несколько лет не появлялся на ристалищах. Но меня они радовали, я испытывал душевный подъем, садясь в седло, и не собирался лишать себя удовольствия.

В тот январский день, надевая холодные железные доспехи, каждый мог почувствовать себя прирожденным нормандцем. Снег поблескивал под голубеющими небесами, каждая черточка, каждая грань были отчетливо зримы и остры. Ледяной воздух казался необычайно прозрачным, и, словно бьющиеся сосульки, прорезали его звуки фанфар и подвесных колокольчиков лошадиной упряжи. На поле уже выезжали рыцари, и их знамена и эмблемы, яркие и четкие изображения геральдических символов великолепно смотрелись на фоне белого снежного покрова. Скоро эхом разнесется повсюду лязг клинков, и высекаемые ими искры посыплются звездным дождем.

Нога по-прежнему беспокоила меня. Воспаление усилилось, и мне стало трудно ходить, не выдавая недомогания. Сидеть на лошади было не легче; при этом больше напрягались другие мышцы, но эти усилия все равно тревожили язву, и меня мучили стреляющие боли.

Я в серебряном плаще и при полном вооружении дважды объехал ристалище в сопровождении тридцати пехотинцев в серебристо-белых одеждах. Мой выезд традиционно открывал состязания. В поединках собиралось участвовать около двух десятков бойцов.

В отличие от времен короля Артура наши турниры не оживляло появление неведомых соперников или Зеленого рыцаря. Хотя в ранней юности я сам сражался под вымышленным именем, но те годы давно миновали. А жаль… жаль было многого.

Мой конь бил копытами и возбужденно фыркал, извергая из ноздрей облачка пара. За барьером, в дальнем конце арены, маячил мой противник. Я различил на его шлеме цвета маркизы Эксетера. Видимо, мне предстоит сразиться с моим кузеном Куртене (если, конечно, его супруга не завела дерзкого любовника). А он славился боевым мастерством.

Я послал лошадь в галоп; она рванулась вперед, рассекая грудью чистый разреженный воздух, и даже внутрь моего железного шлема проник громоподобный, тяжелый перестук копыт по мерзлой земле. Через узкие прорези забрала я увидел приближающегося ко мне маркиза; в поле зрения была только его фигура, и ничего больше. Я поднял копье как положено, установил его комель в медную вмятину нагрудника, приподнялся на стременах и сделал бросок.

Внезапно мощный удар поверг меня в оцепенение, полностью лишив двигательных способностей. Небо завертелось надо мной, поманила соколиная высь, замельтешили перед глазами бело-голубые крылья, а воздух вдруг потеплел и начал источать нежнейшее благоухание белых роз…

* * *

Не в силах пошевелиться, я лежал, прижимаясь щекой к меховой полости, и слушал тихий гул голосов, похожий на сонное жужжание пчел Джейн. В чудном умиротворении я внимал этому воркованию. Как приятно оттягивать момент пробуждения, не обращая внимания на суету слуг, готовых начать церемонию утреннего туалета.

— …невозможно скрыть от нее. И от них тоже.

Я с интересом подумал, о ком они говорят. Подслушивание — опасная забава, но взрослые отваживаются на нее легче, чем дети.

— Я послал за Кранмером. Мне пришлось взять ответственность на себя.

— Вам?

— Надо провести обряды причащения и соборования. Иначе его кончина будет ужасной.

— Почему? Разве он совершил тяжкий грех?

— Каждый желает исповедаться и получить отпущение грехов. Исповедники понадобились даже таким праведникам, как Мор и Екатерина.

— Ну а ему тем более!

— Что за преступные мысли!

Пауза.

— Нет, вы меня неправильно поняли. Я всего лишь имел в виду, что от него зависит спасение душ всего королевства. А Мор и Екатерина всю жизнь холили и нежили свои собственные добродетели.

Кто эти болтуны? Голоса казались мне совершенно незнакомыми.

— Я сообщил королеве.

Наконец-то я узнал голос герцога Норфолка.

— И что вы ей сказали?

— Что короля выбило из седла на ристалище и его придавила лошадь… Сказал, что он еще без сознания и еле дышит, прошло уже три часа, а ему пока не стало лучше.

— А что она вам ответила?

«Она обрадовалась, — мысленно ответил я им. — Ведь ее колдовские зелья оказались достаточно ядовитыми, чтобы ослабить мои силы».

— Она… рассмеялась… Но в моменты крайних потрясений ее всегда охватывает нервный смех, — пояснил ее дядя.

Через пару мгновений, когда я заговорил, крайнее потрясение пережили сами преждевременные плакальщики. Они встретили мое возвращение из небытия бурным ликованием. Искренним или притворным?

Уилл:

Что правда, то правда. Генрих так давно царствовал, что никто уже не помнил его предшественников, и за долгие годы он завел своих подданных в дебри, выбраться из которых мог только сам по тайной, известной лишь ему карте. Придворные, конечно, жутко перепугались, что он бросил их на произвол судьбы. Впервые у них мелькнула мысль о смертности короля, ведь все привыкли считать его неизменно здоровым и всесильным.

Генрих VIII:

Силы мои постепенно восстанавливались. Разумеется, из благоразумия я выдавал постельный режим за необходимость «спокойного размышления», предписанную мне простую пищу — за «подготовку к посту», а ограниченную деятельность — за крайнюю озабоченность «личными делами». Ножная язва покрылась струпьями — очевидно, падение с лошади вызвало обострение. В некотором расстройстве пребывала и моя голова. Она временами сильно кружилась, а порой, входя в кабинет или гостиную, я забывал, зачем пришел.

— Королеву хотят перевести в родильные покои раньше времени, — сообщил мне доктор Баттс.

Раньше времени… да уж, намного раньше. Ребенок не выживет, появившись на свет так несвоевременно. Анна потеряла сына, который мог стать ее спасением.

— Она спрашивала обо мне?

— Конечно. Акушерки говорят, что из страха перед вами она отчаянно оттягивает роды. Но то, что умерло или нежизнеспособно, должно выйти из ее чрева. А она намеренно удерживает плод. Прошу вас, ваше величество, попробуйте уговорить ее.

Я накинул подбитый мехом плащ. В Гринвиче покои королевы находились далеко от моих, а после злосчастного падения я постоянно мерз. Январь еще не закончился. Но сегодня уже двадцать девятое число. Я вздрогнул: в этот день гроб Екатерины должны захоронить в Питерборо, в соборе Святого Петра аббатства Солтри. Этим погребением завершится ее земной путь, и Екатерина останется лишь в людской памяти. Но она еще пребывала на земле, когда закончились родовые муки Анны.

Теперь в апартаментах Анны никто не веселился. Двери мне открыл молчаливый страж. Мебель в приемном зале и гостиных аккуратно расставили вдоль стен. По пути мне встречалось все больше слуг, царящая вокруг тишина казалась весомой, как обильный снегопад в северных лесах. В будуаре онемевшие музыкальные инструменты лежали на подоконниках. Наконец я вошел в опочивальню Анны. Меня встретил доктор Бичи.

— Все кончено, — сказал он. — Принц мертв.

Он показал на стоявшую на письменном столе корзину с каким-то свертком. Она потеснила Аннины итальянские перья и инкрустированные шкатулки с письмами.

— Там действительно принц?

— Судя по известным признакам, плод принадлежал к мужскому полу, но он прожил во чреве не больше шестнадцати недель. Не желаете ли…

Я кивнул. Помощник лекаря принес мне корзину. Я откинул край пеленки и пристально взглянул на студнеобразное, почти прозрачное существо длиной всего несколько дюймов. Хотя мужские гениталии уже сформировались. Опустив покрывало, я отвернулся.

— А теперь я желаю видеть королеву, — заявил я. — Когда она разрешилась… от бремени?

— Около получаса тому назад, не больше, — доложил доктор Бичи. — Она изо всех сил старалась удержать плод во чреве. Эти усилия истощили ее, и в итоге роды прошли гораздо болезненнее обычных. Она нуждается… в утешении.

«Королева выкинула своего спасителя», — написал на той неделе какой-то дипломат. Да, Анна возлагала большие надежды на будущего сына. Она мечтала о триумфе. Но проиграла.

— Итак, — сказал я, подходя к кровати, где суетились фрейлины, омывая и приводя в порядок свою королеву. — Вы потеряли моего мальчика.