Как воспитать монстра. Исповедь отца серийного убийцы - Дамер Лайонел

у нас внутри?

Я помню свою первую сексуальную фантазию. Мне было лет десять и я начал читать про Лила Абнера[8]. Читая его, взгляд невольно останавливался на рисунках крепких женщин с пышными формами. В моей фантазии я мечтал, что одна из них заключил меня в какие-то… нежные?.. объятия. Это был еще не совсем секс, но я знаю, что корни этих мыслей уходили именно туда, и что персонажи комиксов, а не реальные люди, были первыми подлинными объектами моего зарождающегося сексуального желания.

В последующие годы все это изменится, и мои фантазии начнут смещаться к более предсказуемым объектам желания, женщинам необычайной красоты, которых я видел в журналах, или знаменитым певицам и кинозвездам. Моя жизнь в фантазиях стала бы, за неимением лучшего слова, «нормальной», и я бы мечтал о белокурой девушке, которая жила дальше по улице, моя сексуальность постепенно приобретала те более богатые и зрелые аспекты, которые, наконец, позволили связать ее с любовью.

Иногда, когда я думаю о Джеффе в девять или десять лет, я задаюсь вопросом, начал ли он двигаться к какой-то фантазии, пришедшей ниоткуда и постепенно обосновавшейся в его сознании. В психиатрическом заключении, которое я позже прочитала, мой сын утверждал, что у него были первые сексуальные фантазии примерно в четырнадцать лет, но я заметил изменения в Джеффе задолго до того, как он достиг этого возраста, и мне трудно поверить, что темные представления, какими бы расплывчатыми и бесформенными они ни были, уже не формировались в его разуме.

Во-первых, его осанка и общая манера держаться радикально изменились между десятью и пятнадцатью годами. Неуклюжий мальчик исчез, и его место заняла странно жесткая и негибкая фигура. Его ноги, казалось, сцеплялись в коленях, походка была вечно напряженная, он ходил шаркая.

За это время он также становился все более застенчивым, и когда к нему подходили другие люди, он становился очень напряженным. Часто он хватал маленькую палочку или травинку и начинал нервно наматывать ее на пальцы. Словно при общении он постоянно нуждался в некоем якоре… или оружии?

Все чаще и чаще он оставался дома, один в своей комнате или смотрел телевизор. Его лицо часто было пустым, и он производил более или менее постоянное впечатление человека, который ничего не мог сделать, кроме как хандрить, бесцельный и отстраненный.

Много раз я пытался вытащить его из трясины – трясины его собственной бездеятельности, только для того, чтобы обнаружить, что его интересы оставались ограниченными и отрывочными, что он ни на чем не останавливался надолго. В разное время он пробовал играть и в футбол, и в теннис, но в конце концов отказался от них.

В то время мы жили в большой лесистой местности, и поэтому, после того как теннис и футбол не смогли привлечь Джеффа, я решил, что он, возможно, предпочтет более уединенное времяпрепровождение. Я купил ему профессиональный лук и стрелы, установил мишень на одном из широких открытых полей и научил его стрелять. Поначалу он, казалось, очень интересовался этим видом спорта, и мы часто ходили вместе на стрельбу по мишеням. Но вскоре – предсказуемая закономерность – он забросил это увлечение. Лук и стрелы пылились в дальнем углу его шкафа, в то время как Джефф лежал, растянувшись на кровати, или бесцельно бродил по дому.

К двенадцати Джефф отказался от большей части обычных подростковых привычек. Он очень мало интересовался спортом, еще меньше – академическими занятиями по химии или биологии. Хотя поездка бойскаутов в Нью-Мексико, по-видимому, заинтриговала его, он не пытался остаться в скаутах по возвращении домой.

К пятнадцати он потерял интерес ко всему, с чем я его познакомил. Он казался застенчивым, как всегда, но еще менее самоуверенным. За это время я обнаружил, что в какой-то степени могу отождествить себя с ситуацией Джеффа. Я мог распознать некоторые черты моего собственного детства в том, что я видел, через что он проходил. Иногда я чувствовал себя обделенным, особенно когда некоторые из моих друзей начали ходить на свидания. Как и Джефф, я казался довольно замкнутым. Но в отличие от меня, Джефф, казалось, не мог преследовать даже самые случайные интересы. Он никогда не читал ничего, кроме книг, которые ему давали в школе, научной фантастики и книги Альфреда Хичкока «Страшилки для детей». Хотя какое-то время он участвовал в школьном оркестре, он не проявлял никакого интереса ни к музыке, ни к искусству. Хуже того, он не проявлял никакого интереса к другим людям. И хотя он считал соседского мальчика Грега своим самым близким другом, пока они не разошлись в возрасте пятнадцати лет, у него никогда не складывались отношения со своими одноклассниками.

Из-за всего этого мне было легко видеть, что мой собственный подростковый возраст очень похож на возраст Джеффа, и меня поразило, что в какой-то момент моего детства я столкнулся с чем-то, что помогло мне избавиться от моей застенчивости, укрепив мою уверенность в себе. В то время я думал, что вполне возможно, что эта стратегия сработает и для Джеффа.

Я предложил бодибилдинг. Я подумал, что если бы он мог лучше представить себя физически, то, возможно, стал бы менее изолированным в социальном плане. Это в значительной степени сработало для меня, и я надеялся, что это сработает и для него.

Однажды днем я упомянул Джеффу о бодибилдинге. Он сразу загорелся этой идеей. Несколько дней спустя я принес ему изометрический тренажер «Буллворкер» для силовых упражнений и показал ему, как им пользоваться. Когда он слушал мои инструкции, он казался более вовлеченным, чем я видел его за долгое время.

В течение следующих нескольких недель я часто мельком видел Джеффа, распростертого на полу своей комнаты, сосредоточенно работающего с тренажером. В другое время дверь была закрыта, но я слышала, как Джефф громко дышит за ней, яростно работая над своей новообретенной игрушкой.

Тренажер удерживал внимание Джеффа в течение доброго года и позволил ему хорошо развить корпус, но со временем и он был заброшен, присоединившись к теннисной ракетке, футбольному мячу и луку со стрелами в темном шкафу Джеффа.

Теперь, когда я думаю об этих выброшенных вещах, они приобретают для меня глубокое метафорическое значение. Это небольшие, в конечном счете безрезультатные пожертвования, которые я сделал в надежде направить своего сына к нормальной жизни. Когда я вспоминаю их, я вижу их почти как артефакты разрушенной жизни, курьезы, объединенные не чем иным, как глубокой, непреходящей печалью. Ибо Джеффа, который мог бы быть увлечен подобными вещами, уже не