После немоты - Владимир Максимов

В конце отдельно помяну цикл полуфольклорных текстов Юза (Иосифа) Алешковского, текстов, давно отделившихся от автора и живущих своей почти мистической жизнью на всех этапах безмерной страны ГУЛаг, а это для любого поэта высшее из признаний и в дополнительных похвалах не нуждается.

Для того, чтобы написать все, что вобрал в себя „Метрополь" нужно было многое осмыслить и пережить, но, и для того, чтобы по-настоящему прочесть все это, от читателя, наверное, требуется то же самое. Поймут ли? Дай-то Бог!

Заранее приношу свои извинения за возможную субъективность некоторых оценок и пропуск целого ряда произведений, заслуживающих, на мой взгляд, особого разбора (к примеру, прозаика Василия Аксенова, выступившего в сборнике с пьесой, и поэтов Юрия Карабчиевского и Юрия Кублановского), но я ставил себе целью написать лишь первый отклик, а отнюдь не рецензию, это, надеюсь, сделают за меня профессионалы.

ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА

О Сахарове - Человеке, Гражданине, Ученом - уже сложились легенды. О себе он рассказал сам в своей „Автобиографии", с присущей ему словесной безыскусностью и прямотой. Кроме того, о нем написаны десятки, если не сотни статей, отзывов, эссе, которые вместе с личными его выступлениями в защиту „униженных и оскорбленных" могут дать достаточно емкое представление об этом Великом Человеке Современности.

Поэтому сейчас мне хотелось бы остановить ваше внимание не столько на личности самого Андрея Сахарова (это уже сделала за меня сама жизнь) сколько охарактеризовать среду, атмосферу, обстановку, в какой ему приходится существовать и бороться.

В более чем полувековой истории нашего государства с его жесточайшими средствами репрессий и угнетения „феномен Сахарова" может показаться на первый взгляд необъяснимым. В самом деле, как, каким образом человек, достигший уже в тридцатилетнем возрасте высших ступеней научно-государственной иерархии, увенчанный всеми самыми высокими наградами и премиями страны, принятый на равных в самом узком кругу руководящей верхушки, вдруг разом и навсегда отказывается от всего достигнутого и встает в оппозицию к существующему правительству, лицом к лицу с огромным аппаратом насилия, один на один с гигантским и беспощадным молохом тоталитарного режима?

Если в условиях общества Запада или Третьего мира подобный поступок, вызванный альтруистическими, религиозными или политическими мотивами мог бы вызвать со стороны властей самое большее чувство индифферентной враждебности, то в условиях ожесточенного тоталитаризма, царящего в нашей стране, позиция, занятая академиком Сахаровым связана со смертельным, в самом прямом смысле этого слова, риском для жизни.

В числе лауреатов Нобелевской премии мира и ее нынешних соискателей я мог бы назвать лишь одного, кто осуществлял свою благородную деятельность в примерно равных с Андреем Сахаровым условиях - узника гитлеровских концлагерей Карла Осецкого.

К тому же сейчас, когда никем не избранные власти нашей страны обрушили на лучшую часть советской интеллигенции целый ряд тотальных репрессий, - арестованы Татьяна Великанова, отец Дмитрий Дудко, редакторы журнала „Поиски" Гримм, Сокирко и многие другие, - великий ученый остается единственным человеком, объединяющим все демократические силы не только России, но и Восточной Европы, их символом, их опорою и надеждой.

Свое веское слово он повседневно подтверждает конкретным личным действием. Даже в день, когда гремели фанфары нобелевской церемонии и тысячи жителей Осло в единодушном порыве объединились в факельном шествии в его честь, он стоял перед зданием суда, где судили Сергея Ковалева, и это человеческое бдение было позначительнее многих громогласных протестов на Западе.

И так год за годом, день за днем, час за часом. А он идет сквозь них, через гонения и угрозы, под злобный лай хорошо оплаченных борзописцев - Великий мученик погрязшего во лжи и равнодушии современного мира.

В этом весь он, весь смысл его жизни и деятельности, и каждый из нас, его друзей и знакомых, прекрасно отдает себе отчет в том, что без Сахарова в этом горестном мире было бы много безотраднее и холодней.

Недаром один из самых значительных людей современности польский философ Лешек Колаковский писал о нем на страницах „Континента": „Само существование Сахарова вдохновляет мир. Одновременно слово его, как неожиданно обнаруженный шип, разрывает завесу штампованных фраз и умолчаний, которой прикрываются на Западе многочисленные фокусники публичных выступлений, не желающие видеть то, от чего прежде всего зависит судьба мира".

Неискушенного наблюдателя может, на первый взгляд, удивить несоразмерность между обвинениями в адрес Андрея Сахарова, мутным потоком льющимися со страниц советских газет, и сравнительно мягким наказанием - высылкой на окраину приволжского города. Но это только на первый взгляд. Заранее, априорно, без суда и следствия обвинив ученого и общественного деятеля в измене родине и шпионаже в пользу иностранных разведок, власти недвусмысленно дают ему понять, что в любую минуту они могут сделать с ним все,что угодно, вплоть до организованного самосуда. Недавний визит к нему двух вооруженных так сказать представителей рабочего класса красноречивое тому свидетельство.

Поэтому все, кому дороги идеалы Прав Человека должны сделать защиту великого гуманиста современности не временной акцией, а частью постоянного общественного процесса. Только это одно может спасти его жизнь.

ХЕЛЬСИНКИ ПО-СОВЕТСКИ

Сначала маленькая иллюстрация.

В один из Пермских лагерей по недосмотру администрации проник номер журнала ЮНЕСКО „Курьер" с опубликованной в нем Декларацией Прав Человека. Когда на очередном „политзанятии" какой-то дотошный заключенный, защищая свои права, попытался сослаться на этот документ, офицер-воспитатель, не задумываясь, ответил:

- Это не для вас написано, а для негров.

Этот простодушный постулат тюремного служаки исчерпывающе определяет сущность внешней политики советского правительства, которую, кстати сказать, сам Ленин, еще в начале двадцатых годов, определил с тою же солдатской откровенностью: „Договора с капиталистическими государствами не только можно, но и нужно нарушать".

Спрашивается: почему же тогда, растоптав и отбросив на протяжении этих шестидесяти лет почти все подписанные им международные соглашения, оно, это правительство, до сих пор не потеряло своего внешнеполитического кредита? Почему вновь и вновь демократический Запад садится с ним - этим правительством - за стол заранее обреченных на саботаж переговоров? Почему, наконец, свободный мир позволяет ему, этому правительству, шантажировать себя с помощью столь грубой и примитивной демагогии?

Мне кажется, что причина этого вынужденного самообмана таится в хрупкой относительности нравственных критериев, опеределяющих здесь сейчас шкалу человеческих ценностей. Подчинение внешней и внутренней политики прагматической тактике и сиюминутным потребностям общества прочно доминирует теперь на Западе над соображениями устойчивой безопасности, не говоря уже о морали.

Именно поэтому, подписав Хельсинкские соглашения, советское правительство может позволить себе почти ежедневно и безнаказанно попирать этот документ как угодно и каким угодно способом. Судите сами: советская делегация едет в Белград проверять эффективность Хельсинкских соглашений, предварительно упрятав за решетку главу Московской Группы по наблюдению за выполнением этих самых соглашений - Юрия Орлова, который позволил себе возомнить, что Права Человека провозглашены не только для негров. Это и оказалось впоследствии единственным результатом Белграда.

Толкование советской стороной различных международных принципов настолько эластично, что практически позволяет использовать себе на потребу любой договор или соглашение. К примеру, в случае вооруженного конфликта в какой-либо части света к их услугам резиновая теория об „империалистических и народно-освободительных войнах", с помощью каковой националистов Анголы можно заклеймить как агрессоров, а кубинский экспедиционный корпус представить как символ братской помощи в революционной борьбе. В области Прав Человека у них опять-таки наготове универсальная форма о „социалистической законности", по которой соучастница вооруженного нападения Анджела Дэвис - жертва апартеида, а Председатель московского отделения „Эмнести Интернешонал" Андрей Твердохлебов - „поджигатель войны" и „заклятый враг разрядки напряженности", чье место в принудительной ссылке или в концлагере. Если же с ними разговаривают про самоопределение наций, они мгновенно нейтрализуют обвинения безотказным клише о „нацизме и национализме", согласно которому вооруженные акции Палестинского движения освобождения являются законным удовлетворением национальных чаяний, а мирные демонстрации крымских татар за возвращение на родину - проявлением фашистского расизма. И т. д., и т. п.