После немоты - Владимир Максимов

Все ужасы и преступления гитлеризма бледнеют перед почти шестидесятилетней практикой мирового „ГУЛага", опутывающего сейчас своей удушающей сетью целые материки - от Потьмы до Пномпеня и от Адис-Абебы до Карибского побережья. Недаром сегодня в России бытует мрачный анекдот, в котором на вопрос учителя, кто такой Гитлер, школьник XXI века отвечает, что это мелкий тиран эпохи Сталина. Нельзя не согласиться с этим, ретроспективно оглянувшись на полувековой отрезок минувшей истории.

Мне кажется, что христианская цивилизация завершает в настоящее время некий круг или, если хотите, этап со времени того памятного для нас евангельского диалога в пустыне под Иерусалимом между силами Добра и Зла, когда Три Соблазна были предложены Свободному Человеку и все три были отвергнуты нашим Спасителем. Познав собственным опытом разрушительность искушения Хлебом, Чудом и Властью, человечество постепенно вновь возрождается для Свободы и Милосердия.

Теперь уже можно смело сказать, что мы свидетели морального преображения. В стране, которая давно считалась белым пятном на духовной карте Земли и которую еще чуть ли не 60 лет назад списали с культурного счета истории, рождается новый человек, несущий миру обновление и надежду. Но парадокс этого феноменального явления состоит в том, что Новый Человек - в самом изначальном и высоком смысле этого слова - жаждет не катаклических перемен и очередного перераспределения материальных благ, а возвращения к традиционным демократическим формам общественного существования, против которых восстают сегодня все крикливые духи тоталитаризма.

Лучшие люди современной России мужественно борются, как Александр Солженицын, рискуют жизнью, как Андрей Сахаров, идут на смерть, как Юрий Галансков, во имя тех идеалов, на которые ополчились в наши дни социальные бесы всех наций и цветов кожи.

Откровенно говоря, многие так называемые прогрессивные интеллектуалы, общественные и политические деятели на Западе панически боятся всяких сколько-нибудь фундаментальных перемен в России или Восточной Европе. Боятся не в силу каких-то сверхфилософских соображений, а по одной лишь весьма печальной и прозаической причине: порабощенные страны, освободившись от тоталитарной тирании, откроют свои архивы и миру станет известно, когда, где, в какой валюте и кому из этих господ платили за их услужливую прогрессивность!

Чувствуя неизбежность свого поражения, современный тоталитаризм использует сейчас в борьбе против представительной демократии весь арсенал имеющихся в его распоряжении средств: от политического террора и неспровоцированной агрессии до дешевого опиума детанта и дымовой завесы „еврокоммунизма". Но, к счастью для современной истории и к сожалению для коллаборантов тоталитаризма, Россия и Восточная Европа уже поднимаются с колен. И я беру на себя смелость позволить себе здесь, в этом зале, подытожить сказанное выше с предельной краткостью: марксисты всех стран, жгите архивы! Ваша эпоха кончилась и второй Нюрнберг у порога!

История уже выбрала!

Рим, 20 сентября 1977 г.

„РЕАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА" ИЛИ СРЕДСТВО САМООБМАНА

Выступление в Берлине на конференции редакции „Континента"

В наши дни, когда нравственная терминология полностью утратила свое реальное содержание, трудно, если вообще возможно, оперировать ею в разговоре о взаимоотношениях между Западом и Востоком. О свободе, о справедливости, о сострадании говорят нынче все: престарелые коллекционеры награбленных в русских музеях ценностей, их эластичные адвокаты, поэтические апологеты Орадура, идеологизированные убийцы, нефтяные шейхи и тоталитарные параноики так называемого Третьего мира. Теперь же, после гуманистических филиппик Амин Дады можно ожидать, что вскоре о Правах Человека заговорят даже крокодилы.

Тем более, моральный подход к этой проблеме несостоятелен в диалоге с деловыми людьми. В экономике существуют законы, в соприкосновении с которыми моральные критерии как бы теряют свою силу. В самом деле, как увязать рыночную конъюнктуру, угрозу инфляции, рост безработицы в собственных странах с заботой о страдающем ближнем в тоталитарном мире? Поэтому мне и хотелось бы сейчас подойти к вопросу не с нравственных, а с чисто прагматических позиций, т. е. рассмотреть его с точки зрения наших обычных оппонентов.

Если не считать чисто демагогических доводов этих оппонентов, вроде заботы о благосостоянии простого человека за „железным занавесом" (правда, возникает некоторое недоумение: разве наручники, в которых вывозили из СССР Владимира Буковского и на которых стояло клеймо „made in USA" служат этому „благосостоянию"?), мирном характере поставляемой продукции (опять напрашивается вопрос: разве аппаратура подслушивания, с помощью которой, к примеру, устанавливаются пути миграции „Самиздата", с последующими судами и расправами над инакомыслящими служат „мирным" целям?), установления большего взаимопонимания между двумя системами, то главный их довод сводится к тому, что Запад, де, не может допустить дестабилизации тоталитарного содружества, ибо, это может привести к общемировому экономическому хаосу.

Довод этот достаточно серьезен, чтобы можно было отмахнуться от него с морально максималистских позиций. Действительно, крушение политически косной, но экономически сложившейся структуры, так или иначе внедренной в мировой производственный оборот, несомненно, приведет планетарную экономику в катастрофическое состояние. Но из этой, на наш взгляд, бесспорной посылки на Западе выросла и утвердилась (убежден, не без активной поддержки определенных советских органов) абсолютно самоубийственная концепция сохранения статус-кво, которая в качестве единственной меры спасения от возможного хаоса предлагает политику практически безвозмездных кредитных инъекций в эти структуры.

Но если, вопреки общепринятым предубеждениям, трезвыми глазами рассмотреть экономическую и политическую ситуацию на Востоке, то можно убедиться, что пресловутая „дестабилизация" уже приняла там необратимые формы. Только полное отсутствие объективной статистики и открытой информации помогает тоталитарной пропаганде наводить на свою агонию оптимистический грим и разыгрывать из себя деловых партнеров.

Поэтому подлинный прагматизм состоит сейчас не в том, чтобы, пренебрегая реальностью, продолжать успокаивать себя анастезией детанта в политике и концепцией искусственного дыхания в экономике, а в том, чтобы активно поддержать (ни в коей мере не прекращая при этом уже сложившихся контактов) все, даже находящиеся в зачаточном состоянии конструктивные силы демократии в тоталитарных странах, которые, в случае критической ситуации могли бы овладеть положением в обществе и канализировать опасные для человечества процессы в эволюционное русло, т. е. привести к подлинной стабилизации.

Как это ни парадоксально, но спасти свободную рыночную систему и прагматическую демократию Запада имеют возможность не закормленные капиталистическими подачками Брежневы и Чаушески, а все те же романтические моралисты, дон кихоты нашего смутного времени Сахаровы, Курони, Вышинские. К счастью или к сожалению, но другой альтернативы нет, все остальное остается прекраснодушной иллюзией, какими бы наукообразными расчетами она ни прикрывалась.

Оптимальной формой эволюции, которую следовало бы поддержать политикам и деловым людям Запада, могла бы, на мой взгляд, стать ситуация, сложившаяся сейчас в Польше. Фактически в стране уже существуют три параллельные власти: официальной партии, католической Церкви и Комитета защиты рабочих, утвердившего себя явочным порядком и успешно (при растущем нейтралитете правительства) функционирующего. Медленная, почти незаметная с первого взгляда, но необратимая конвергенция этих трех институтов власти представляет собою одно из самых уникальных в мировой политике и обнадеживающих для тоталитарного общества явлений нашего времени.

Если благотворный пример Польши найдет себе продолжение в других восточноевропейских странах (а для этого там имеются все предпосылки), то будущее хозяйственной, а следовательно и политической структуры Запада может не вызывать опасений: демократические перемены на Востоке произойдут без дестабилизирующих взрывов и потрясений.

Но эту очевидную истину прекрасно осознают и кремлевские заправилы. Именно поэтому с такой жестокостью подавляют они всякое проявление свободной мысли и демократических тенденций в подконтрольной им империи. Недавние процессы над Александром Гинзбургом, Анатолием Щаранским, Александром Подрабинеком и целым рядом других советских правозащитников свидетельствуют об их решимости силой навязать себя Западу в качестве единственных партнеров в каком-либо диалоге. В связи с этим, защита деятелей демократического движения на Востоке становится для политиков и дельцов Запада отнюдь не альтруистическим актом, а прагматической мерой самозащиты от одностороннего диктата.