Детектив и политика 1991 №6(16) - Ладислав Фукс

принимались с восемнадцати лет, так как в этом возрасте поступают в высшие учебные заведения.

Молодые люди развлекались, занимались спортом, кутили, однако много времени отдавали и военной подготовке, особенно стрельбе, ибо искусство стрельбы всегда считалось самым необходимым при обороне страны. После семи лет каждый получал диплом и серебряную плакетку. Был период, когда выпускники курсов военной подготовки получали и пистолет с перламутровой рукоятью, монограммой, датой и аббревиатурой Союза. Позже награждение оружием запретили, и остались лишь дипломы и плакетки. Пистолеты, которые получили счастливые избранники, изготовлены были фирмой Мейербах и отличались одной особенностью…

Памятным октябрьским воскресеньем, тридцать пять лет назад, вручали Хойману и прочим эти пистолеты. Церемония происходила в замке Бук, где последние двадцать лет размещались самые разные общественные организации — офицерский клуб воинского управления, клуб охраны памятников архитектуры, местное общество народного просвещения, общественная библиотека, мастерская старого скульптора, вдобавок еще и ботанический архив, представляющий собой богатейший гербарий. Часть замка арендовалась в течение всего этого двадцатилетия Студенческим патриотическим союзом. Там проходили собрания и торжественные застолья — играли в карты и шахматы, в бильярд, имелось даже казино. Во дворе и в погребах замка были тиры и стрельбища, устраивались стрелковые соревнования. Итак, тридцать пять лет назад, в прекрасное октябрьское воскресенье, студентам-выпускникам выдавали дипломы, серебряные плакетки и пистолеты — вручал награды тогдашний председатель Союза полковник Мейербах, по странному стечению обстоятельств однофамилец оружейника Мейербаха. Все происходило в торжественной обстановке, вечером, в малом зале замка. Стены украшены были штандартом и вымпелами Союза. Полковник Мейербах стоял под штандартом, перед ним на столе лежали дипломы и пистолеты в кобурах. Адъютант, старший лейтенант, помогал ему. Студенты стояли перед ними, выстроившись в шеренгу, по стойке "смирно" и напряженно следили за каждым жестом полковника. Мейербах отличался энергичными движениями, бравой выправкой, однако правая его рука двигалась как-то странно, точно у деревянной куклы. И когда полковник, произнося торжественную речь, задевал правой рукой стол, слышался стук. Вместо руки у него был протез. Все исполнили патриотическую песню, и полковник скомандовал "вольно!''.

Мейербах называл имена по списку, старший лейтенант протягивал ему все, что полагалось, будто ассистировал при хирургической операции и подавал инструменты, а полковник вручал весь набор каждому награжденному. Когда на столе ничего не осталось, он таинственно произнес:

— А теперь внимательно осмотрите оружие. Такого вы ни у кого не увидите. Это особенное оружие. Кто первый разберется, в чем тут дело, будет пить сегодня из золотого кубка.

Все стали разглядывать пистолеты, вертели их, переговариваясь. Полковник Мейербах молча наблюдал за ними, постукивая своим протезом. Никто не мог понять, что же в них особенного. Не перламутровая же инкрустация, не герб с эмблемой Союза, не контур пистолета, не калибр — 6,35, вполне обычный, не вид спускового крючка — ничего такого уж необычного в нем не было… Пауза затягивалась, полковник Мейербах готов был раскрыть секрет. И вдруг Хойман все понял. Он еще тогда отлично разбирался в оружии. Вот тут-то и произошло почти невероятное. Хотя случается и такое: время идет, течет, уходит, а последствия того, что когда-то произошло за какие-нибудь час-два, да что там — за минуты, долю секунды, сохраняются на долгие-долгие годы. Когда загадку разгадал Хойман, ее же разгадал и Растер. Возможно, один опередил другого всего на несколько секунд — этого не знает никто и узнать уже не сможет. Факт тот, что Растер ответил первым.

— Понял! — воскликнул он. — Голову даю на отсечение. еще и перстень в придачу, если ошибся. У стволов обратная нарезка, то есть нарезка против часовой стрелки.

Вот о чем вспомнил Хойман сегодня вечером в этой комнате. Столь ясно, будто это было вчера. Прошло тридцать пять лет, но Хойман нахмурился и с силой сжал подлокотники кресла. Он глядел в окно, за которым чернела ночь, в глубине его души закипала злоба. Но он молчал…

После Растеровых слов в малом замковом зале взорвались крики, свист и аплодисменты. Полковник Мейербах постучал протезом по столу.

— Правильно. Хвалю! Левосторонняя нарезка — исключение. Все пистолеты в мире имеют правостороннюю. Как винтовые лестницы старинных готических замков, где движение по часовой стрелке было удобно для обороняющихся и неудобно для нападающих при рукопашном бое. Дорожите этими пистолетами. Итак, Растер сегодня пьет из золотого кубка.

— Полковник Мейербах вскоре после того торжества был произведен в генералы, а двадцать лет назад умер, — неожиданно прервал молчание Зайбт, все еще разглядывая пистолеты, и слегка выпрямился в своем кресле. — Не слышал, как живется его вдове?

Советник отвел взгляд от окна.

— Да, теперь генералу было бы 90 лет. Вдове живется неплохо, воспитывает внука, впрочем, ты ее на днях здесь увидишь.

И Хойман снова ушел в себя.

…Удостоверившись, что пистолеты у каждого из них с особой левосторонней нарезкой, студенты из малого зала перешли в смежное помещение — огромный зал, украшенный скульптурой и фресками. На необъятном столе — роскошное угощение. Хойман вспомнил, что ужин обслуживали трое кадетов — дружественный акт с их стороны. Подавали рыбу, дичь, говядину, птицу, блюда буженины с хреном, копченое сало. И, естественно, великое множество вин. Кроме вина пили ледяную родниковую воду, пиво, джин, коньяк, виски — до самого рассвета.

Когда пейзаж за высокими стрельчатыми окнами стал заметно сереть и небо прояснилось, произошел один инцидент.

— Помнишь давешний конфликт между Ценгером и Растером? — спросил Хойман полковника, продолжавшего вертеть в руках пистолет, и снова загляделся в окно, за которым густела бесснежная ночная тьма… Тот случай выявил характеры обоих…

Полковник усмехнулся, а Хойман наконец оторвался от окна и прикрыл глаза.

…Тем временем пейзаж за стрельчатыми окнами начал сереть, наступал рассвет. В огромном замковом зале тогда, тридцать пять лет назад, Растер, порядком набравшись, взгромоздился на резное кресло под статуей какого-то античного бога или героя — скульптурное искусство юного Хоймана занимало столь же мало, как и теперь… Так вот, Растер, взобравшись на кресло, стал что-то орать, размахивая золотым кубком, из которого пил. В нескольких шагах от него стоял Гётц, красивый двадцати пятилетний юноша, без году неделя фармацевт… Гётца многие любили и потому снисходительно относились к одному его недостатку — он почти не пил, не то чтобы не хотел — желудок его не переносил алкоголя… Он стоял перед Растером, рядом с Хойманом, который презрительно следил, как Растер выставляется со своим золотым кубком. Тут же был и Дессеффи, глазевший мутным осоловелым взглядом, и силач Ценгер, который после окончания юридического факультета стал, как и Зайбт, офицером. Ценгер тоже наблюдал за выкрутасами Растера, поигрывая пистолетом.

А Растер