Любовь ювелирной огранки (СИ) - "Julia Candore"

Вершитель убрался с глаз долой, стол очистил, а экраны на зрительских рядах выключить не удосужился. Они мигали, внутри них постоянно кто-то двигался, и это выводило Эсфирь из себя. Не говоря уже о Розалинде, которой только дай языком почесать.

— Ты думаешь, что? — сварливо вещала она. — Справедливость такая лёгкая наука? Раздача Шансов штука сложная. Тут поди еще пойми, кто достоин, а кого обделить. На всех ведь, как ни крути, не хватит. Раздавать удачу, как конфеты на Новый год, не выйдет. Намотай это себе на ус, деточка.

Эсфирь всегда была такой правильной и вежливой. Что на нее только нашло? Она точно не помнила, что именно наговорила этой очкастой мымре. Кажется, что-то про усы. Про то, как нелепо они смотрятся у Розалинды над верхней губой, и что конкретно у нее, то есть у Эсфири, усов отродясь не бывало.

— Ах да, и еще кое-что, — спохватилась она. — Сами вы деточка.

Розалинда налилась злостью и побагровела до корней волос. Похоже, только что ей наступили на больную мозоль.

— Я пожалуюсь Вершителю! — взвизгнула она, всколыхнувшись всем своим тучным телом.

— Ой, да пожалуйста, — сказала Эсфирь.

И не успела она пренебрежительно фыркнуть, как под нею разверзлась земля.

И ухнула Эсфирь во тьму.

Падение к центру земли сопровождалось профессиональным хором "завывателей". Тьму разбавляли никуда не годные спецэффекты. Искры, вспышки, голограммы. Честное слово, могли бы что и пооригинальней придумать.

Падая, Эсфирь сложила на груди руки, ноги скрестила и приготовилась насладиться тем, что имеет. То есть полётом в неизвестность. Но ей назло полёт прекратился. И начался второй акт бездарной пьесы под названием "На дне".

Вершитель предстал перед непокорной в вихре палых осенних листьев, снега и пыли. Длинные седые пряди развеваются, ноги расставлены на ширине плеч, взгляд мечет молнии, черный плащ с красной подкладкой полощется на ветру, как флаг.

В самом деле, ну что за дешевые театральные фокусы?!

— За грубость ты будешь наказана, — без предисловий заявил этот мрачный тип. — Тебе придется отбывать наказание на границе между миром живых и миром тех, кто жив лишь наполовину. Главное — не переступать черту, разделяющую миры.

Он простер руку в приглашающем жесте куда-то в искрящуюся тьму, и Эсфирь разглядела забор из колючей проволоки.

— Ха! — уже не так уверенно сказала она. — И что тут сложного?

На обветренном лице Вершителя дрогнули губы, в уголках рта обозначилась тень усмешки.

— Поверь на слово, тебе будет очень трудно удержаться и не перейти за грань.

— Впрочем, — обмолвился он, удаляясь, — кое в чем ты права. Это действительно не самая суровая кара. Помнится, одного эльфа, который нарушил закон и украл у феи кольцо, я заставил возглавить некую организацию ОУЧ. Вот там да, там действительно нужны крепкие нервы. Бедняга. Интересно, как он справляется…

Глава 9. Это провал, Пелагея

Пелагея упала на что-то мягкое и рычащее. Диван прогрессивный, мотором оборудованный? Как бы ни так.

При ближайшем рассмотрении мягкое оказалось шерстью сизого окраса. А рычащее… Зверюга, на которую Пелагея сверзилась со снежной карусели, могла бы запросто откусить ей голову.

— Дикарка, козлина ты рогатая, а ну замри! Дикарка, пасть закрой! — раздался бодрый окрик.

Пелагея решила, что обращаются к ней, и подивилась бестактности.

Она лежала верхом на теплом и мягком, размышляя, что бы такого колкого ответить. Но вот мимо просвистела плеть и крепко обмоталась вокруг пасти — причем пасти явно не человеческого происхождения.

На Пелагею, ошарашенно моргая, смотрела коза. Увеличенная эдак впятеро против обыкновенной домашней. Снабженная мощными винтообразными рогами — оружием массового поражения. И вдобавок способная рычать.

Сизая, рогатая, рычащая коза-переросток величиной со слона. Да уж. Кажется, кто-то перестарался с селекцией.

Упёртое парнокопытное, судя по всему, собиралось попробовать, какова Пелагея на вкус. Но в гастрономические планы этой ненасытной твари очень своевременно вмешалась чья-то плеть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Спускайтесь! — жизнерадостно прокричали снизу. — Дикарка обычно добрая и травоядная. Деревьями питается.

— То-то я гляжу, у вас в округе ни одного дерева, — сострила Пелагея. И, цепляясь за шерсть, с горем пополам слезла на утоптанный снег.

Напротив стоял плотно сбитый улыбчивый юноша в тулупе. Он щурился, натягивая плеть, и отчитывал козу так, будто та всё понимала.

А вокруг простиралась заснеженная равнина, утыканная столбами, как именинный торт — свечками. К столбам крепились горящие факелы, благодаря которым Пелагея смогла различить в отдалении странные белые холмики. Они располагались концентрическими кругами, а в центре виднелся куполообразный приземистый шатёр, собранный из деревянных шестов и покрытый шкурами.

Пелагея поёжилась, хотя мороз по-прежнему не имел над ней власти. Перстень грел изнутри и снаружи. Вовек бы не снимать.

— А не подскажете, сударь, куда это я попала? — шепотом спросила она у укротителя гигантских коз.

Квадратный в разрезе укротитель высился на островке рыжего света под факелом, как богатырь из старых сказок. К широкому развороту плеч прилагалась добрейшая физиономия в веснушках и нечесаная шевелюра канареечного цвета.

— Вы в пределах ОУЧ, Организации Управления Чудесами, — живо отозвался он. И отпустил Дикарку, щёлкнув напоследок хлыстом. — Ну, пошла отсюда!

Пелагея попятилась, полагая, что команда адресована ей. Но ее ухватили за рукав и виновато улыбнулись.

— Погодите, куда вы? Я вас ждал, между прочим. Не думал, что вы вот так… кхм, с неба свалитесь.

— А это не вы приходили ко мне домой, когда я была больна?

— Нет, что вы! Я здесь всего лишь обычный служащий. К вам, наверное, шеф приходил. Он распорядился, чтобы я проводил вас и зачислил на стажировку. Но увидеть его еще нескоро получится, — вздохнул юноша. — Ой, вы не представляете, что тут у нас творится! Целые войны идут. Между ученицами, в основном. Они все повально по нему сохнут и мечтают угодить. Но нужно совершить нечто действительно потрясающее, чтобы привлечь его внимание.

Потрясающе ужасное или потрясающе разрушительное? Что ж, это Пелагея, пожалуй, сможет. О другом даже не просите — на поприще потрясающе прекрасного и созидательного ее гарантированно ждет провал.

— Покажу вам для начала место стажировки, а потом выдам ключ от метадома, — сообщил провожатый. — Ой, а вы не замерзли?

Опомнился, называется. Да если б у Пелагеи не было волшебного кольца, она бы еще там, верхом на козе окоченела.

— Вот, наденьте, — укротитель коз выудил откуда-то сверток фиолетовой фланели и протянул ей. — Наши фирменные согревающие плащи.

Накинув плащ на плечи, Пелагея не заметила разницы. Но оно и понятно: у нее внутри, где-то под толстым стеклом и слоями метафорической ваты, разгоралось жаркое солнце неведомого происхождения.

— А это что, светлячки? — запоздало поразился юноша. — Знаете, в последний раз я видел их лет пять назад. Как бы они не…

— Порядок, — поспешила заверить его Пелагея и прижала банку со светлячками к груди. — Они и не в таких условиях выживали. А вы… Как мне вас называть?

— Я-то? Меня звать Гарди, я эльф. Правда, не из местных, — приосанился тот и пригладил свои растрепанные волосы здоровенной мозолистой ладонью. Он как будто гордился, что не из местных. Дескать, они все такие тоненькие, щупленькие, ветром сдует. То ли дело эльфы предгорий, откуда он родом. Крепкие, закаленные, непобедимые.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Обращайтесь по любому вопросу, — заявил он. — Помогу, чем смогу. А теперь прошу за мной. Сначала мастерская.

И потопал Гарди по снегу в сапожищах, куда влезло бы по Кексу или Пирогу (Любопытно, кстати, куда запропастились эти негодники? И где Юлиану с Эсфирью носит?).

Путаясь в своих уже далеко не таких чистых и свежих юбках, Пелагея поспешила за проводником.