Кукушкины слёзки (сборник) - София Привис-Никитина

– Как? – изумилась Наташа.

– Да, вот, квартиру продаю. Хорошие деньги предлагают. Ну, пошла я, дел по горло.

Наташа тихо ойкнула и осатанело посмотрела вслед плавно удаляющейся Люське.

Продать трёхкомнатную квартиру в центре Таллинна, с потолками в три метра, тихий центр, напротив известная английская школа, рядом все плоды цивилизации, всё – рукой подать.

Да и в такое время, когда ещё не назначена настоящая цена всему, что валяется буквально под ногами, продать, по всей вероятности, за бесценок то, что буквально через год-два взлетит в цене до шестизначных цифр.

То, чего уже никогда не укупишь! То, что буквально свалилось непутёвой Люське на голову и обещало стать в скором будущем настоящим капиталом.

На такое могла пойти только такая недалёкая авантюристка, как Люська.

Наташа хорошо знала эту выжигу, всю жизнь она прожила на халяву, в статусе генеральской невестки и теперь, благополучно схоронив и свекровь, и бедного мужа, интеллигента недобитого, генеральского сынка, торопилась пустить по ветру всё их движимое недвижимое.

Сил хватило лишь на то, чтобы красиво выйти из магазина. По лестнице Люся уже поднималась, астматически дыша, парадность слетела с неё в два лестничных пролёта. В квартиру она уже вползала озябшей на болоте жабой, жадно хватая воздух и с ужасом прислушиваясь к сумасшедшему буханью сердца. Сердца своего, такого непослушного в последнее время, она не понимала и боялась, как боятся дети «бабая». Но этот «бабай» сидел у неё внутри и временами пугал её до дрожи в коленях.

Муж Миша сошёл в могилу этим летом, подвели клапана. Нужна была операция на сердце. В Тарту взялись помочь с дорогой душой, но страх сковал Михаила по рукам и ногам. Представить себе, что его, пусть даже спящего, будут пилить пополам, он не мог, а именно так он представлял себе эту операцию. Этим ужасом он и заразил Люсю.

Она тоже боялась до одури даже вида хирургических инструментов, да что инструментов! Она халата белого до паники боялась, к зубным врачам обращалась тогда, когда пломбы были уже не нужны, а надо только было вырывать гнилой поганый зуб. Так и повыщёлкивала она из своего рта больше половины зубов и к тридцати годам уже обзавелась монументальным мостом и парочкой коронок.

А сердца своего она боялась мистически. Свекровь тоже умерла от сердечной недостаточности за два года до Миши. По слухам и сам генерал по сердечным недугам покинул сей бренный мир.

Вся в липком поту, Люся почти на ощупь добрела до кухни. Махнула подряд две рюмки благословенного и стала прислушиваться. Непослушное строптивое сердечко постепенно свернулось в груди мягким котёнком и успокоилось. Можно было жить дальше.

Сигарета была приятной и желанной, в голове стали проноситься отрывочные слайды вчерашнего застолья. Народу было немного, но всё проверенные люди. Пришли со своим, что Люсей всегда приветствовалось, новая партия полузнакомых гостей подтянулась уже к вечеру, когда Люся была уже порядком «на кочерге». Кто, когда уходил, куда и с кем, Люся не помнила, да и шут с ними со всеми!

Вот сейчас, вот в эту конкретную минуту ей хорошо одной. К вечеру, конечно, потянет страхом и тоской. Вот тогда можно будет кому-нибудь звякнуть. Да и сами, того и глядишь, не раз нарисуются, а пока посидим, вспомним, помечтаем в эйфории винных паров, в радужной перспективе скорого обогащения от продажи постылой генеральской квартиры, не принесшей Люсе ни ожидаемого счастья, ни манящего благополучия.

Не дала в молодые годы Люсины всему задуманному свершиться мерзкая старуха-генеральша. Когда её, молодую и полную радужных надежд, муж представил матери как свою будущую жену, на лице предполагаемой свекрови отразилась вся гамма чувств избалованной мужем генеральши, привыкшей вращаться среди таких же респектабельных дам, как и она сама.

Перед ней стояло существо, настолько нетронутое культурой и воспитанием, с таким ангельски-нахальным плоским личиком, что оставалось только тихо ахнуть и беззвучно заплакать. Весь внешний вид этой девочки не предполагал каких-либо эволюций и сказочных превращений. «Хабалка. Чистая хабалка», – решила генеральша раз и навсегда.

Люся, право слово, девица интеллектом не обременённая, но наделённая сверх меры отличной крестьянской смекалкой и твёрдой решимостью никогда больше не возвращаться в свой занюханый посёлок Светлое, из которого её вывез оглушённый её напором Миша, сразу всё про свекровь поняла. Вызов без объявления войны приняла, и потянулась тягомотная жизнь со шпильками, недомолвками, отдельным ведением хозяйства и с такой крепкой взаимной антипатией, что безобидного Мишу бросало в пот от одних переглядов молодой его жены со свекровью.

А когда начинались небольшие кухонные баталии, он срочно ретировался в выделенную им матерью крохотную угловую комнату, хватался за спасительные «12 стульев» и замирал эмбрионом до конца выяснения отношений этих двух любимых и таких не сговорчивых женщин.

Когда Люся понесла, свекровь попыталась кое-как наладить взаимоотношения. Ясно было, что с этой подводной лодки никому уже и никуда не деться. Сама генеральша на склоне лет не собиралась разменивать шикарную квартиру в центре на какие-нибудь мерзкие современные клетушки. Но и враждовать, в свете пополнения семейства, тоже было негоже. Единственное, что успела сумничать старуха, так это втихаря прописать в свою квартиру уже имеющуюся от старшего сына Глеба внучку. Чтобы хоть не всё прахом пошло после её, тогда ещё казавшейся ей далёкой кончины.

Прописать – прописала, но докладывать об этом не стала никому, даже любимому младшенькому Мишеньке. Это отчасти было ему маленькой местью за то, что умудрился жениться во время срочной службы на чёрт-ти чём. И привёз в дом из Калининградского захолустья эту штучку.

Люся родила крепкого мальчика и по приезде из роддома получила от свекрови царский подарок. Бриллиантовые серьги на платиновой основе, слегка подштопанной золотом. Бриллианты были крупные, чистые, как капля родниковой воды. От них пахло благополучием и устроенностью за версту.

К тому времени, оклемавшаяся в эстонской столице провинциалка, Люсенька уже обрастала полезными связями и знакомствами. Работала в комиссионке, одевалась с отменным вкусом и производила впечатление коренной таллинки. Причём таллинки авангардной. Никто бы не поверил, что эта щегольски одетая молодая, кокетливая женщина ещё всего лишь год назад крутила коровам хвосты на задах их большого на века сколоченного дома.

В этот крепкий, на века сработанный дом Люся поклялась себе не возвращаться никогда. Таллинн и только Таллинн давал ей всё, о чём мечталось, или почти всё.

Тумаки, которыми награждали её в воспитательных целях подвыпивший папашка и старший брат там, в Светлом, ни к чему не привели, кроме желания стать богатой и независимой женщиной и никогда не видеть отчего дома и задрипанного Светлого.

Таллинн полюбился сразу. Его спиральными лабиринтами закрученный Старый город. Дом торговли, в котором разбегались глаза от немыслимых по красоте вещей и вещичек. Квартира, в которой было всё: телефон, о котором в Светлом мечтать не приходилось. Красивая посуда, из которой ели каждый день, а не по великим праздникам.

И, наконец, компания, в которую ввёл её Миша. Сплошь – непутёвые представители еврейского племени. Не те, которые проводят жизнь, согнувшись над умными книгами или прилипнув к скрипочке, а здоровые спекулятивно-халдейски натасканные ребята. Официанты, мясники, лабухи из ресторанов, фарцовщики, ювелиры – короче, вся изнанка современного общества. Плавала в нём Люся, как рыба в воде, благодаря природному чувству юмора и потрясающей своей способности мимикрировать, во что и куда угодно.

Ещё пару лет назад не подозревающая, что это за зверь такой по прозвищу «еврей», она, не успев ещё осознать себя в этой компании, уже сыпала еврейскими анекдотами и словечками, правильно интонируя, и лучше Миши, ловя хитрые полунамёки застольных бесед и спичей. В этих развесёлых компаниях она на удивление быстро стала не просто своим человеком, а почти лидером. Приглашаема была всегда и везде, совершенно уже независимо от Миши.

Нашлась и хлебная работа, и левые приработки. Всё крутилось для неё теперь в компании новоприобретённых «альминасов», «бахеров», «килимников» и прочая. Настолько близки были её мироощущению и способу жить эти новые знакомцы, так близок их своеобразный юмор, что оставалось только удивляться неисповедимости путей Господних, пославшим небольшой таллиннской диаспоре непутёвых вороватых евреев, такого близкого по духу и устремлениям русского человечка. По степени душевного родства превосходящего многих из безуспешно пытавшихся в эту крепко сколоченную компанию затесаться, евреев.

Круговерть эта накрыла Люсю с головой. Нужно было не только догнать, но и перегнать, переиграть своих друзей-учителей. Началась бешеная погоня за шмотками, столовым серебром, какими-то невероятными королевскими сервизами. В крохотную комнатку большим старым бегемотом въехало фортепьяно, с которого систематически смахивалась пыль, но клавиши оставались девственно нетронутыми.