Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать - Стейн Ривертон

Профессор понимал, что Хенглер с удовольствием запустил бы руки в оставшуюся после господина Мильде коллекцию произведений искусства, но умело скрывает свое нетерпение. Пока что Хенглер и Торбен пришли к согласию, что признанный авторитет и знания Хенглера должны помочь разобраться в оставшихся ценностях. Но кроме этой ни к чему не обязывающей договоренности, Торбен не хотел принимать никаких решений. У него было достаточно времени, он наслаждался ужином и не желал связывать себя скороспелыми обещаниями, любые проявления настойчивости и нетерпения отскакивали от него, как горох от стенки.

— Все, кто знали моего отца, знали, что он был человек застенчивый и старался не попадать в центр внимания. Он прилагал все силы и способности, управляя доставшимся ему наследством и родовым имением. Этого ему было достаточно. Я тоже полагаю своей главной задачей оставить после себя цветущее имение, отдав ему все отмеренное мне время. Я, уважаемые господа, придерживаюсь того мнения, что мои знания и жизненный опыт, приобретенный мною за границей, обогатят мою жизнь в провинции. Не думаю, что по натуре я склонен к каким-либо хобби, но, разумеется, я тоже не откажусь от интереса к искусству, однако лишь в той степени, в какой он будет соответствовать духу просвещенного дворянина. Полагаю, что мой отец немного смущался своей любви к искусству. Такое хобби, подобно любовнице, может далеко завести человека. Но мой отец был слишком сдержан, чтобы позволить этой страсти отразиться на своих поступках. Он скрывал самые сильные проявления этой страсти. Я думаю, в Мариелюнде есть произведения, о которых никто даже не догадывается.

— Во всяком случае, всем известно, что ваш отец пел себя иногда крайне таинственно, — заметил Хенглер. — Никто не знал точно, что он приобретает. Никто не знает сегодня всей его коллекции. Ото говорит о редком даре вашего отца: он собирал свою коллекцию ради самого искусства.

— Он так боялся, что его страсть станет достоянием общественности, — продолжал Торбен, — что отвел для нее в Мариелюнде три большие комнаты. Они всегда заперты. Никто не имеет права туда заходить. Там и хранятся многие из его самых ценных приобретений.

— Вот вам еще одно свидетельство тонкости его натуры, — сказал Хенглер. — Ваш отец не хотел выставлять произведения искусства перед профанами. Вы даже не представляете себе, как легко равнодушные, недалекие люди могут ранить настоящего знатока искусства.

Торбен углубился в свои воспоминания:

— Помню один случай, — сказал он, — у нас в имении работали какие-то работники, по недоразумению они чуть не попали в эти комнаты. Вышел большой скандал. Я никогда не видел отца таким разгневанным. А ведь это были простые люди, которые и знать не знали ни о каком искусстве. Нельзя же сердиться на людей за их неведение.

— Семья тоже не заходила в эти комнаты? — спросил профессор.

— Нет, никогда, да мы и не пытались, особенно после того случая. Мы считали это безобидной прихотью отца и уважали ее. Представители древних родов часто имеют разные прихоти.

— Но теперь-то вам, должно быть, не терпится заглянуть в те комнаты?

— Нет, дорогой профессор, у меня нет такого желания, — ответил Торбен. — Мне это не более интересно, чем прочесть нашу родословную, составленную отцом. Боюсь, что все это мне скучно. Отец, наверное, выразил свою волю относительно коллекции, как и всего остального, и я, безусловно, отнесусь к ней с глубоким уважением. Отец любил порядок во всем.

— Но вы, господин профессор, — вмешался Хенглер, насмешливо улыбнувшись Арвидсону, — вам, конечно, не терпелось бы открыть эти запертые комнаты в Мариелюнде?

— Также как и вам, господин Хенглер, — парировал профессор.

— Не знаю, можно ли нас сравнивать. Я фанатично предан искусству. Вы же, напротив, предпочитаете нечто иное — вас привлекает тайна, не открытая суть вещей и событий.

— Возможно.

— По этой причине, — продолжал Хенглер, — вас так мучает, что это грустное дело до сих пор не раскрыто. Из ваших слов я понял, что вы поддерживаете связь со старшим инспектором. Если не ошибаюсь, преступник так и не найден?

Профессор кивнул и украдкой взглянул на Торбена, который молча наблюдал за огоньком своей сигары. Хенглер продолжал теплым и проникновенным голосом:

— По опубликованным приметам я понял, что полиция ищет определенного человека, американца норвежского происхождения, которого весьма легко узнать.

— Но он скрылся, — заметил профессор.

— Да, бесследно пропал, я читал об этом. Однако нельзя исключить возможность, что этот человек все еще находится в Копенгагене.

— Полиция не исключает такую возможность.

— Значит, делаются серьезные попытки поймать его?

— Что вы имеете в виду?

— Представим себе, что в городе есть человек, который знает его местонахождение…

— Кто он, назовите его нам!

— Это все только предположения. Его, безусловно, знает задержанный Кнуд-Оге Хансен. Выпустите его на свободу, и он рано или поздно захочет встретиться со своим напарником. Думаю, однако, что полиция не решится на такой эксперимент. Легко может случиться, что и этот преступник ускользнет из ее сетей. В большом городе так легко скрыться. Преступники не должны покидать больших городов. В любом другом месте они будут на виду.

— Значит, вы полагаете, что этот» человек все еще в Копенгагене?

— Да, я так думаю. — Ханглер вдруг с участием обратился к Торбену. — Простите, вам, должно быть, неприятно слушать наш разговор? Это неосмотрительно с нашей стороны.

Торбен не ответил, он налил и выпил полную рюмку. В это время к ним подошел метрдотель и шепнул несколько слов профессору Арвидсону. Профессор извинился и встал из-за стола. Какой-то господин хочет что-то сказать ему. Он ждет профессора в вестибюле. Это был Рист.

— Хельмер Стамсунд все еще в Копенгагене, — сказал он профессору. — Его видели сегодня ночью.

Хельмер Стамсунд, человек со шрамом от осколка гранаты. Напарник Кнуда-Оге Хансена, о котором они только что говорили.

14

Вилла на берегу Эресунда

Это сообщение сильно взволновало профессора Арвидсона, не столько тем, что в нем содержались сведения о пропавшем преступнике, сколько тревогой и нетерпением, звучавшими в голосе Риста. Они словно предупреждали об опасности. После разговора за столиком профессор был возбужден и нервы его были напряжены. Антиквар Хенглер проявил странную настойчивость, говоря об убийстве, это было нетактично по отношению к Торбену, а нетактичностью Хенглер вообще-то не страдал. Он сказал, что убийца еще в городе. И говорил так убежденно… Профессор даже ощутил; что убийца где-то рядом, это было как озарение… И вдруг приходит Рист и говорит, что его видели нынче ночью… Этот таинственный убийца, скрывавшийся в джунглях большого города, словно приблизился, стал отчетливей, у профессора возникло предчувствие, что вскоре он встретится с ним, увидит его лицо…

— Где? — спросил он. — Где его видели?

— В четыре утра он зашел в тайный игорный дом в западной части города, который называется «Колорадо». Вы его знаете? (По лицу профессора мелькнула нетерпеливая гримаса отвращения). Я так и думал. А вообще-то там собирается очень даже приличная публика, иностранцы, богатые горожане, это закрытый клуб для избранных. Человек, не знающий пароля, туда не попадет. А пароль постоянно меняется. Так вот, он появился там в четыре утра, занял место за игорным столом и в течение получаса обыграл всех. Потом ушел. Хозяин клуба был в отчаянии, потому что играть больше было не на что. Он сам рассказал мне об этом американце, ему бы не хотелось, чтобы этот человек еще раз наведался в его небольшое заведение. На Стамсунде был темный костюм из английской ткани. Все обратили внимание на его дорогое кольцо с бриллиантом и на черный галстук с белыми прожилками, заколотый красивой булавкой с жемчугом.

— И хозяин клуба узнал его? Почему же он не позвонил в полицию?

— Этот клуб, — с невозмутимой серьезностью продолжал Рист, — такой закрытый, что там даже нет телефона. Это связано с тем, что клуб часто переезжает с места на место. Полагаю, что хозяин все-таки мог выбежать на улицу и позвать полицию, когда понял, какой поворот приняло дело. Он вообще-то не из нервных, но тут сплоховал. Однако похоже, что наш друг убийца раскусил его, потому что вдруг собрался и ушел. Раскланялся с оторопевшими игроками и ушел. У них создалось впечатление, будто он растратил все деньги и зашел в «Колорадо» за новыми. Легко, играючи, изящно, с извинениями перед ошеломленной публикой. Это на него похоже.

— А сейчас? Есть ли у вас какие-нибудь его следы?

— Никаких.

Профессор был в полном недоумении.