Царь Борис Годунов - Дмитрий Лисейцев

Ситуация оставалась неопределенной и после избрания Бориса Годунова царем. Даже через неделю после этого, около 1 марта 1598 г., в столице продолжали еще подавать челобитные на имя вдовы царя Фёдора, царицы-инокини Александры Фёдоровны. Грамоты об избрании Бориса Фёдоровича на престол с призывом молиться за нового монарха и членов его семьи стали рассылать по городам только 15 марта. Боярство по-прежнему было крайне недовольно принятием царского титула Борисом Фёдоровичем. Как писал шведский дипломат Пётр Петрей, неоднократно бывавший в Москве в начале XVII века, «многие возненавидели его… Но не нашлось никого, кто бы осмелился укусить эту лису. Многие отрубили бы ему голову, но никто не осмеливался взяться за топор». Неудивительно поэтому, что в подобной атмосфере новоизбранный царь опасался переезжать в Кремль: после своего избрания он еще более двух месяцев прожил в Новодевичьем монастыре. В кремлевские палаты царь Борис перебрался лишь через две недели после Пасхи, 30 апреля 1598 г. Правда, ничто не мешало ему управлять страной из монастырской кельи. Первая известная нам грамота о наделении поместьем служилого человека от лица царя Бориса Фёдоровича датирована 16 марта. 19 марта он поставил наконец точку в затянувшемся местническом споре между смоленскими и псковскими воеводами: князь Трубецкой был поставлен выше князя Голицына, а князьям Голицыным было отдано предпочтение перед Буйносовыми-Ростовскими. В дальнейшем царь Борис будет умело использовать местнические конфликты между боярами для внесения разлада в их среду. На другой день, 20 марта, он отдал первые распоряжения о назначении воевод в города. В марте же из Москвы были отправлены люди для приведения к присяге населения Новгорода Великого, Пскова и Смоленска (надо полагать, что и в прочие города тоже).

Тем не менее то, что избранный на престол государь, вместо того чтобы переехать в официальную резиденцию русских царей, продолжает прятаться в монастыре (да еще и в женском), производило странное впечатление. Добавим к этому и странную в той политической ситуации задержку с венчанием на царство: до венчания Борис не был еще царем в полном смысле слова, оставаясь государем избранным, но не венчанным. Царское венчание в XVI–XVII вв. исполняло функции современной нам инаугурации, с которой Борис Годунов, как ни странно, не торопился. Надо полагать, что такое удивительное промедление с официальным венчанием на царство было связано с нестабильной внутриполитической ситуацией. Исправить положение смогли бы какие-нибудь внешнеполитические осложнения, на фоне которых внутренние дрязги должны были отступить на задний план. Спасение пришло из Крыма.

1 апреля (как ни иронично это звучит для современного человека) в Москве была получена весть о том, что в Дикой степи казаки взяли в плен татарина, который на допросе заявил, что «крымский царь Казы-Гирей збираетца со многими людьми, да к нему же прислал турский царь янычар 7000 человек; а идет крымский царь на государевы украины часа того». Весть о вражеском нападении оказалась как нельзя более к месту: Борис Годунов, опасаясь препятствий своей коронации со стороны бояр, мог теперь, не теряя лица, отложить венчание на царство ввиду того, что держава находилась в великой опасности. Более того – отсрочка венчания выглядела теперь не как проявление слабости и неуверенности, а как благородное решение государственного мужа, для которого интересы державы стоят превыше личных мотивов. Вопрос о своем венчании на царство Борис Годунов поставил в зависимость от исхода противостояния с крымским ханом: было заявлено, что царский венец Борис Фёдорович примет лишь при условии, если Бог явно продемонстрирует ему свою милость, даровав одоление недруга.

Был объявлен сбор полков (некоторые источники называют фантастическую цифру численности собравшегося воинства – до 500 тысяч человек). 7 мая, прожив в Кремле всего неделю, Борис Годунов во главе войска выступил в поход против «своего государева недруга» – хана Гази-Гирея II. Через четыре дня, 11 мая, царская рать стала лагерем на реке Оке под Серпуховом. И лишь спустя месяц, в июне 1598 г., стало очевидно, что никакого татарского набега на Русь не состоится. Годунов написал в Москву Патриарху Иову, на попечение которого была оставлена столица и царская семья, что крымский хан, узнав о смерти царя Фёдора, «о том порадовался и был в великом собранье и хотел идти со всеми своими ратями прямо к Москве». Однако вскоре царь узнал от русских пленных, «что мы с Божиею помощию со всеми своими ратями… пришли на Берег с великим собранием и хотим против его стоять на прямое дело и ожидаем прихода его». Это, по словам Годунова, заставило хана отказаться от прежнего намерения: «Поход свой отставил и на наши украйны не пошел». Ситуация была представлена в выгодном для новоизбранного царя свете – крымский хан, готовый уже идти войной на Москву, узнав, что против него выступил сам Борис Фёдорович, пришел «в мир, и в кротость, и боязньство».

Вместо крымского войска в Серпухов 28 июня прибыло татарское посольство, заявившее Борису Годунову, что Гази-Гирей хочет быть с великим государем «в дружбе и в любви», причем даже в большей, чем император Священной Римской империи, персидский шах и короли Испании и Франции (с двумя последними, правда, ввиду удаленности от России контакты поддерживались крайне нерегулярно). Выслушав крымских послов, 30 июня Борис Годунов двинулся в обратный путь, в Москву. Двухмесячное «стояние под Серпуховом» так и не вылилось в военное столкновение с крымчаками (ряд ученых высказывают сомнения в том, что реальная опасность нападения со стороны татар в тот момент вообще существовала). Зато Борис Фёдорович получил возможность наглядно продемонстрировать боярской оппозиции свою военную мощь и преданность себе всего русского воинства (которое под Серпуховом получало богатое жалованье и регулярно приглашалось на устраиваемые царем пиры).

Во время Серпуховского похода противники Бориса Годунова предприняли последнюю попытку воспрепятствовать его вступлению на престол. Упоминавшийся уже оршанский староста Андрей Сапега в июне 1598 г. получил из Москвы весть о том, что в боярской среде возникла идея возвести на трон крещеного татарского царя Симеона Бекбулатовича. Почти за четверть века до того, в 1575 г., Иван Грозный по не выясненным до конца причинам неожиданно на целый год отказался от царского титула, провозгласив вместо себя великим князем царя Симеона Бекбулатовича, правнука последнего хана Золотой Орды Ахмата. В 1576 г. Иван IV свел царя Симеона с престола, дав ему вместо того титул великого князя Тверского. И вот теперь кто-то из противников Годунова вспомнил о делах давно минувших лет и предложил сделать Симеона Бекбулатовича царем, поскольку тот, пусть и номинально, ранее уже сидел на московском троне. В достоверности информации Андрея Сапеги можно было бы и усомниться, однако есть факты, заставляющие отнестись к рассказу об интриге с царем Симеоном с большим вниманием. В сентябре 1598 г., когда население Московского царства приносило Борису Годунову присягу (второй раз, впервые крест новоизбранному царю целовали полугодом ранее, в марте), в ее текст особо были включены слова: «Царя Симеона Бекбулатовича и его детей и иного никого на Московское царство не хотети видети».

Кто мог стоять за кулисами интриги, можно лишь предполагать. Информатор Сапеги называет среди ее организаторов Богдана Бельского и братьев Романовых. Не исключено, что планы заговорщиков могли быть одобрены и самым знатным человеком в Боярской думе – боярином князем Фёдором Ивановичем Мстиславским, на сестре которого Симеон Бекбулатович был женат. Впрочем, и князь Фёдор Мстиславский, и боярин Фёдор Романов, и Богдан Бельский участвовали в Серпуховском походе Бориса Годунова (что можно трактовать по-разному – как доказательство доверия к ним нового царя, так и, напротив, недоверия к ним монарха, желавшего постоянно держать их на виду). Отметим также, что в сентябре того же 1598 г., в день своего венчания на царство, Борис Годунов пожаловал боярский чин одному из Романовых, Михаилу Никитичу, а Богдана Бельского произвел в окольничие. Что также может означать как непричастность Бельского и Романовых к заговору, так и награду за их отказ продолжать интригу с Семионом Бекбулатовичем.

В начале июля 1598 г. Борис Годунов с триумфом возвратился в Москву. Кажется, что момент для его коронации был как нельзя более подходящим. Тем не менее венчание Бориса Годунова состоялось лишь через два месяца. Чем были заняты эти дни, остается загадкой: от июля 1598 г. сохранились лишь вполне рутинные документы, свидетельствующие о том, что поместья от имени царя Бориса продолжали раздавать и тогда. Возможно, Борис Фёдорович просто хотел совместить свое венчание на царство с началом нового года. Новый год на Руси наступал тогда 1 сентября, в день памяти святого Симеона Столпника (Летопроводца), которому тезоименит был последний невольный соперник Бориса Годунова в борьбе за царский венец. Любопытно, что прежнее «великое княжение» Симеона Бекбулатовича волей Ивана Грозного закончилось в 1576 г., судя по всему, 1 сентября. Если это так, то в этом можно видеть иронию Ивана Грозного, завершившего номинальное правление царя Симеона в день святого Симеона. В таком случае Борис Годунов мог повторить эту тонкую шутку грозного царя в отношении Симеона Бекбулатовича, вставшего против собственной воли на его пути к трону.