В Москве полночь - Вячеслав Сухнев

— Зачем это вам? — кивнул Федосеев на царапины.

— Чтобы вернуться, — сказал Седлецкий. — Теперь не заблужусь…

Обратный путь показался короче, потому что спускались с горы. Вечное солнце все так же светило над речной долиной, все так же дробилась и шумела на камнях вода.

— Хорошо тут, — огляделся генерал. — В отпуск бы сюда.

— Хорошо, — согласился Седлецкий.

В долине реки на каменных отмелях намыло грунт, и за него цеплялись крохотные елки и кривые березки. Чуть выше, на террасах, деревья были мощнее и гуще, переплетенные понизу лохматым и цепким кустарником, сквозь который белели головы борщевика. Синее и чистое небо с еле приметными облаками обнимало реку, горы и лес. После кислой угарной атмосферы партизанской ухоронки воздух над рекой казался медовым.

Но разглядывать красоты природы было некогда. Бойна хила в этих вечных горах и вечных лесах, война. Она косила пихты и рододендроны, прогоняла выше к снежным вершинам зверей и птиц. Беглецы набили обоймы патронами и вошли в знобкую быструю воду, держа курс на приметную зеленую лощинку в желтой проплешине противоположного берега.

— О чем у вас допытывались, Роман Ильич? — спросил Седлецкий, когда перешли реку.

— О грузе, — сказал генерал. — Чтобы отвязались, я сказал: ящики, мол, привезли. А что в них, не знаю. Там ведь были ящики?

Были, подумал Седлецкий. Запчасти, оружие… А бородатый теперь уверен, что в самолете прибыли снаряды с химическими боеголовками. Добрались по лощине до дороги, огляделись. Погони не было. Автобус с пробитыми шинами и волгу с трассы убрали.

— Что врать будем? — спросил Седлецкий.

— А зачем врать? — удивился генерал.

— Кто же поверит, что бандиты пригласили нас на допрос о каких-то паршивых ящиках!

— Не поверят — плевать! — ощерился Федосеев. — Я ни перед кем отчитываться не собираюсь. Пусть передо мной отчитаются: когда порядок наведут! Почему у них всякая сволота генералов ворует?

— Как хотите, — пожал плечами Седлецкий. — Вы уверены, что не выдали ценную информацию? А что, если в ящиках, о которых нас так настойчиво расспрашивали… Оружие какое-нибудь новое для вашего друга Карима!

— Голубчик… — отмахнулся генерал. — Если бы такое оружие со мной переправляли… Чай, шепнули бы на ушко! Я же не мешок с картошкой, а генерал-лейтенант. Кроме того, никакого нового оружия у нас нет. И, смекаю, не скоро появится. Военная наука тоже денежки любит. А пока ее, военную эту науку, делят, как цыган сало, никаких денег не хватит.

Они уже поднялись из лощины и двинулись к мосту. Вдалеке, в крохотных раскрывшихся воротах военного городка, сверкнули под солнцем стекла.

— Машину послали, — сказал Федосеев. — Можно посидеть…

— Почти уверен, — настойчиво сказал Седлецкий, присаживаясь рядом в кювете, — что в ящиках нечто очень важное. Лучше вообще не касаться этой темы. Нас выкрали, привезли в пещеру, связали и бросили. А мы освободились и удрали.

Через минуту на бешеной скорости подлетела открытая машина, набитая солдатами. Из кабины выпрыгнул полковник Лопатин:

— Не ранены?

— Нет, — скучно сказал Федосеев, с кряхтением поднимаясь. — А почему ты, полковник, сам во все дыры лезешь? Дивизию вот бросил… Давно пистон не получал?

Лопатин покатал желваки на скулах, но сдержался:

— Все нормально обошлось, товарищ генерал-лейтенант? Не били?

— Не успели, — проворчал Федосеев, по-хозяйски забираясь в кабину. — Поехали, поехали! А то стоим, как это самое…

В военный городок в прошлые наезды Седлецкий не попадал — тут служил надежный Мирзоев. Теперь он с любопытством вглядывался в растущие на глазах постройки. Городок за мостом уютно стоял в седловине между двух невысоких хребтов. С гор бежал, впадая в реку, мелкий ручей, деля территорию военного городка почти на равные части. По берегам ручья был разбит пихтовый парк с беговыми дорожками, плацем и спортивной площадкой. С одной стороны парка подковой, повторяя изгиб хребта, стояли ладные двухэтажные домики для офицерских семей, с другой — поднимались казармы, бетонный куб штаба дивизии и технические ангары. Дорожки с побеленным бордюром, клумбы в плетеных оградах, подрезанные деревья у штаба — все выдавало аккуратность, хозяйственность здешних начальников. Солдаты, выпрыгнув из машины, не разбрелись, как стадо, а быстро построились и ушли четкой шеренгой, в такт отмахивая загорелыми кулаками.

В офицерской столовой Федосеева и Седлецкого угостили овсяной кашей, заправленной крохотными порциями подсолнечного масла. Открыли ржавую банку говяжьей тушенки. Пообедали бывшие пленники и беглецы с аппетитом, не отказавшись от стакашков с разбавленным спиртом.

Если гости и разглядывали стены, увешанные картинами на батальные сюжеты. Солдаты в старой форме штурмуют перевал… Всадник, похожий на Лермонтова, скачет в дым боя. Казаки переправляются на лошадях через кипящую горную реку… Не все в картинах удовлетворило бы взыскательный вкус — и перспектива пошаливала, и с анатомией у автора были разногласия. Но зато горы, свет речных долин, фактура камня были переданы мастерски.

— Дембель один оставил, — сказал Лопатин. — Я как узнал, чем он в свободное время занимается… Освободил от нарядов и караулов, послал в город за красками. И сказал: сиди, парень, рисуй. Это твоя главная служба. Так он два года и рисовал. В клубе панно заделал — не хуже Кукрыниксов! В художественное училище поступил. До сих пор письма пишет…

— Выходит, ты меценат, Лопатин? — сыто отдуваясь, спросил Федосеев. — Вот из-за таких меценатов одному в армии лафа, не служба, а другому — через день на ремень.

— Может, оно и правильно, — задумчиво сказал Седлецкий. — Не можешь рисовать — ходи через день на ремень. Таланты, Роман Ильич, беречь надо. Их у нас и так достаточно передушили.

Федосеев, кажется, обиделся, потому что довольно резко встал, скомкал салфетку и позвал начальника штаба дивизии, угрюмого болезненного подполковника:

— Пойдем, хозяйство покажешь… Поглядим, какие вы тут еще художества развели!

Седлецкий не спеша допил компот, подмигнул Лопатину:

— А мы чем займемся, Константин Иванович?

— О моральной обстановке в части я и говорить не хочу… Пустое дело, Алексей Дмитриевич! Скажите там, в Москве, что нам не комиссаров, вроде вас, присылать надо, а людей и технику. Жратву!

— Скажу, — пообещал Седлецкий. — Пойдемте, все-таки, посмотрим поближе на ваших воинов…

…В казармах окна наполовину были заложены мешками с песком. Из таких же мешков были устроены на крыльцах брустверы.

— Зачем? — кивнул Седлецкий на мешки.

— На всякий случай, — неохотно сказал Лопатин. — Есть-пить не просит, пусть лежит.

Оружия в пирамидах не было. Лопатин коротко пояснил: на руках.

— Значит, боитесь налета, Константин Иванович? — спросил Седлецкий.

— Боюсь, — буркнул Лопатин. — Не хочу, чтобы нас тут… голыми руками!

В мастерской солдаты под руководством пожилого прапорщика собирали странные конструкции из толстой проволоки. Ежики какие-то, подумал Седлецкий, вертя колючую загогулину.

— У забора бросаем, — сказал прапорщик. — Если кто перелезет, значит… Далеко не побежит.

В медсанчасти щуплый майор кричал на красного и злого генерала Федосеева:

— Зимой угля не давали, котельную топили еле-еле, лишь бы трубы не разморозить! Это как, а? Ангины, бронхиты, фурункулез! Сейчас гастрит пошел. Это как, а? У меня валерьянка в таблетках и стрептоцид!

Горячую речь начальника медсанчасти угрюмо слушали еще два санитара-сверхсрочника и дневальный — поносник с прозрачным лицом и синими губами.

— Они же дети! — наступал на генерала майор. — Дети!

Федосеев молча порысил на улицу.

— А вы кто? — повернулся к Седлецкому майор. — Эксперт? Ну, и какая у вас экспертиза? Больной перед смертью сильно потел, и это хорошо! Так что ли? Почему мои рапорты никто не читает, а?

На крыльце медсанчасти недовольный Федосеев сказал Лопатину:

— Ты где такого разгильдяя откопал?

— В качестве начальника медсанчасти майор Маркарьянц меня вполне устраивает, — сказал полковник.

Генерал набрал в грудь побольше воздуху, и неизвестно, чем бы кончился разговор, но неподалеку скрипнула тормозами волга майора Алиева.

— О, гаспадын генерал! Вас уже отпустили? А я дал команду прочесать район.

— Прочеши себе… где-нибудь, — буркнул Федосеев. — А Кариму передай… Если он и дальше будет так слюни по груди пускать — его самого своруют. Свободен, свободен, майор! Завтра буду в городе.

Обиженный Алиев пожал плечами и забрался в волгу. А высокие гости в сопровождении хозяев пошли в штаб дивизии. Седлецкий придержал Лопатина за локоть:

— Вы ведь неспроста, Константин Иванович, принимаете меры предосторожности… Думаете, налет реален?