И буду век ему верна? - Татьяна Полякова

– Мне что, из дома вовсе нельзя выходить? – спрашиваю я, пожелав Стасу доброго утра.

– Можно, – кивает он. – Только со мной. Куда собираешься?

– Покатаемся по городу, – пожимаю я плечами, ничего толком так и не придумав.

Стас отбрасывает журнал в сторону, поднимается из-за стола.

– Я не тороплюсь, – говорю я поспешно, адресуясь к его спине, потому что он уже идет к своей комнате.

Через двадцать минут я его люто ненавижу. Скандал вспыхивает из-за машины. «БМВ», стоявший в гараже, принадлежит Стасу. Он предлагает отправиться на нем, и я соглашаюсь исключительно из-за желания сохранить шаткий нейтралитет.

– Я сяду за руль, – говорю я вполне вежливо, даже с некоей просительной интонацией.

– Только не в моей машине, – бросает он и садится на водительское кресло.

– Я хорошо езжу, честно. – Я с трудом сохраняю дружеский тон. – Ничего с твоей машиной не сделается.

– Надеюсь.

– Тебе тачку жалко или ты встал не с той ноги?

– Поехали. – Он заводит машину, как будто не слыша моих слов.

– Легче с гремучей змеей договориться, – сквозь зубы бормочу я и направляюсь к «Ауди».

Так мы и катим по улицам: я впереди, а Стас за мной, висит на хвосте, как в шпионском фильме. Сделав круг по городу, я возвращаюсь домой, бросаю машину возле гаража и громко хлопаю дверью.

Следующие четыре дня проходят совершенно одинаково: с утра я еду по магазинам, Стас за мной, я упорно брожу от прилавка к прилавку, делаю бессмысленные покупки, захожу в парикмахерскую, где он вынужден часами сидеть в компании болтливых девиц с йоркширскими терьерами, слоняюсь в толпе народа по центру города с одной целью – досадить Стасу. Удается мне это или нет, наверняка не скажешь, глаза его скрыты за темными очками, физиономия непроницаемая. Мои редкие вопросы он игнорирует и сам по большей части молчит. Некоторое разнообразие в жизнь вносит появление уборщицы, почтенной дамы пенсионного возраста. Не спеша убираясь, она растолковывает, как мне повезло с мужем, добрым, чутким и отзывчивым. С этим я соглашаюсь, хоть и без особой охоты. Далее приходит очередь Стаса: вслед за Вадимом Марина Игнатьевна называет его «золотым парнем», от себя прибавляя «на редкость воспитанный молодой человек».

Я меняю тактику, составляю колоссальную культурную программу, брожу в пустынных залах музея в гулкой тишине, иногда подолгу стою возле какой-нибудь картины, ловлю отражение в стекле человека за моей спиной. Потом навещаю подруг, пью чай, болтаю чепуху и думаю о том, что Стас сидит возле подъезда в своем «БМВ». Он должен меня ненавидеть. Может, это и так, только вывести его из себя не удается. Мне никогда не пробиться сквозь его холодное равнодушие.

Я плутую: включаю на перекрестке правый поворот, лихо перестраиваюсь в левый ряд и торопливо ухожу. Мне хочется орать от восторга, когда я не вижу «БМВ» на хвосте, но через несколько секунд машина появляется вновь. Я могу дразнить его до бесконечности и с тем же результатом.

Вечерами я ждала нагоняя от Вадима за свои дневные выкрутасы, но Вадим выслушивал мой отчет о прожитом дне и никак не реагировал. Из этого я сделала вывод, что Стас молчит. Почему?

Моя семейная жизнь выглядит довольно странно: мы ужинаем с мужем, смотрим телевизор, иногда куда-то идем, а я прислушиваюсь к шагам внизу и строю планы с хитроумными ловушками.

Через неделю я решаю: если врага нельзя победить, значит, его надо приручить. Для этого необходимо терпение и время. Времени у меня сколько угодно, и терпением бог не обидел.

С утра я собираюсь посетить городскую ярмарку, занимаю место в своей машине, Стас в своей. Я завожу мотор, слушаю его минуты две и вновь поворачиваю ключ. Потом, тяжело вздохнув, беру сумку и выхожу из машины. Стас равнодушно наблюдает, как я приближаюсь, открываю дверь его «БМВ», сажусь рядом.

– Давай бензин экономить, – миролюбиво предлагаю я. – Все равно от тебя не отделаешься.

Я улыбаюсь. Не уверена, что он это заметил, потому что на меня не смотрит. Мы трогаемся с места. Ярмарку устроили на другом конце города, в лесопарке. Ехать туда минут сорок, все это время мы молчим. Я подбираю слова, чтобы начать простой, естественный разговор. На это уходят все сорок минут. Стас въезжает на стоянку, я улыбаюсь без особой надежды на успех и говорю:

– Американские горки работают.

Само собой, в ответ тишина. Вот уж кто намертво усвоил пословицу, что молчание – золото! Я решаю плюнуть на все пословицы мира и получить максимум удовольствия, набираю в грудь воздуха и воодушевляюсь.

– Пойдем вон туда, – говорю я, хватаю Стаса за руку и тяну его к колесу обозрения. Народа не так много, как я опасалась, и наша очередь подходит быстро.

– Топай, – говорит Стас.

– А ты?

– Я высоты боюсь.

– Не ври. Ничего ты не боишься. Просто делаешь мне назло.

Он все-таки идет со мной, мы медленно поднимаемся над парком. Я повизгиваю от восторга, болтаю о чем попало и без конца тормошу Стаса, решив не реагировать на его молчание. Он покорно крутит головой и отвечает хоть и неохотно, но для меня и это уже кое-что. Вернувшись на грешную землю, покупаю мороженое, сую одно в руку Стаса. Он лениво жует, смотрит по сторонам, в глазах появляется тоскливое выражение. Я не обращаю на это внимания. Скачу на одной ноге, поправляя туфлю, роняю сумку, висну на руке Стаса и болтаю без умолку. Попутно выдаю массу ценной информации о своем детстве, любви к котам и собакам и прочую чушь. В конце концов он начинает мне отвечать, правда, неохотно. Я на седьмом небе от первых успехов. Мы сидим на скамейке, Стас приподнимает очки, смотрит на меня, а я с удивлением обнаруживаю, что глаза у него вовсе не карие, как мне казалось, а темно-синие, с большим зрачком. На скуле слева бритвенный порез, утром я Стаса торопила.

Я отвожу взгляд от его лица, выравниваю дыхание и иду к американским горкам. Покупаю целую пачку билетов, Стас смотрит на это без энтузиазма. Мы занимаем места и летим вперед. Я хватаю Стаса за руку, визжу на каждом спуске и прижимаюсь к нему, ощущая плечом, бедром, грудью напряжение его тела. Он представляется мне тугим клубком с потерянной ниточкой. Я могла бы кататься бесконечно долго, меня охватывает какое-то озорное веселье, я не выпускаю руки Стаса и уже не знаю, что это, игра или необходимость. От яркого солнца, скорости и шальных мыслей кружится голова.

– Здорово, правда? – плюхаясь на ближайшую скамью, спрашиваю я потом.

– Ага, теперь я знаю, что ненавижу больше всего на свете.

Я опять висну на его руке и верчу головой по сторонам. На мгновение мне кажется, что я счастлива.

– Ты собиралась в торговый центр, – напоминает Стас.

– Времени у нас сколько угодно.

– Больше ни на чем кататься не буду, – мрачно заявляет он.

– Я есть хочу, а ты?

– Можно, – кивает он. – Поедем домой?

– Ну уж нет. Вон там кафе, идем.

Мы устраиваемся за столиком под полосатым грибком, я раскачиваюсь на тонконогом стуле, пока Стас стоит в очереди – здесь самообслуживание. Он машет мне рукой.

– Что будешь есть? – спрашивает.

– Все равно, только не горячее.

Я опять сажусь под тентом, нацепив очки от солнца и вытянув ноги. Я дружу со всем миром. Подходит Стас, ставит на стол поднос и снимает с него тарелки, я помогаю. Мы сидим друг против друга и уплетаем салат, бог знает из чего приготовленный.

– Вкусно? – спрашиваю я.

– Нет.

– Слушай, я тоже не в восторге от того, что мы целыми днями должны мозолить глаза друг другу. Но не я ведь это придумала. Чего ты на меня злишься?

– Я не злюсь. Если б ты не висла на моей руке и не трещала как сорока, я был бы счастлив.

– Не виснуть и не трещать я не умею. Чем скорее ты свыкнешься с этой мыслью, тем лучше.

– Считай, я уже смирился.

– Замечательно. Может, мы поболтаем?

– Может быть.

– Ты давно знаешь Вадима?

– Давно.

– Расскажи, как вы познакомились.

– У мужа спроси, это первое. А теперь второе: что тебе понадобилось в моей комнате?

Я морщу нос.

– Паспорт искала. Хотела узнать твою фамилию. Вы же великие конспираторы. У вас не спросишь.

– Зачем тебе моя фамилия?

– Как зачем? Хотела узнать, кто ты.

– Узнала?