Скелет в шкафу - Энн Перри

Эстер не видела лица адвоката, так как он повернулся к Монку и присяжным, но голос его завораживал; каждое слово — отчетливо, словно вырезанное на камне; каждая фраза внедрялась в память, раскрывая все глубже причины трагедии.

Монк отвечал с должным почтением к суду, и лишь раз или два Эстер подметила на его лице признаки недовольства. Рэтбоун не церемонился с Монком, как с другими свидетелями, подчас он вел себя с ним просто враждебно. Вопросы задавал резко, то и дело придирался по мелочам. Лишь взглянув на присяжных, Эстер поняла, зачем он это делает. Те жадно ловили каждое слово свидетеля. Даже когда какой-то женщине в толпе стало дурно и соседям пришлось приводить ее в чувство, общее внимание нарушено не было. Казалось, Рэтбоун чуть ли не клещами вытаскивает из Монка признание в доброжелательном отношении к подсудимому, хотя Эстер знала, что особых усилий здесь не требуется. Она прекрасно помнила, как выглядел Монк, когда следствие подходило к концу, помнила его гнев, гримасу жалости и бессилия что-либо изменить. Это был один из тех редких моментов, когда Монк безоговорочно нравился Эстер, а их мнения полностью совпадали.

Суд прервал заседание, и Эстер покинула зал вместе с толпой, давившей ее со всех сторон и относившей то вправо, то влево. Оказавшись на улице, зрители кинулись к сгрудившимся на мостовой экипажам; корреспонденты торопились в редакции, чтобы материал успел попасть в завтрашний утренний номер; уличные краснобаи уже исполняли усовершенствованные версии баллады о деле Грея, разнося новости по лондонским переулкам.

Ежась под резким вечерним ветром, Эстер стояла на ступенях, освещенных газовыми фонарями, и искала глазами Калландру, с которой ее разлучили в людской давке. В этот момент на крыльце появился Монк, и она почти решилась окликнуть его. Под впечатлением от услышанного в зале суда Эстер заново пережила целую бурю эмоций и давно уже не сердилась на Монка.

Да, но вполне возможно, что сам Монк не распрощался со своей презрительной манерой. Она стояла, не в силах заговорить первой, но и уйти тоже не могла.

Заметив ее, Монк, напротив, сомневаться не стал и подошел к Эстер, слегка сдвинув брови.

— Ну, мисс Лэттерли, вы по-прежнему полагаете, что ваш друг мистер Рэтбоун справится с этим делом?

Она взглянула в его глаза и увидела в них тревогу. Резкий ответ здесь был неуместен — и неважно, друг ей Рэтбоун или нет. Под напускной язвительностью Монк просто пытался скрыть свой страх за судьбу Менарда Грея.

— Полагаю, что да, — тихо сказала она. — Я наблюдала за лицами присяжных, пока вы давали показания. Конечно, я не знаю, чем кончится дело, но пока все идет неплохо. Мне кажется, что вопиющая несправедливость случившегося и наша перед ней беспомощность ужасает их сейчас больше, чем само убийство. Если мистер Рэтбоун сумеет поддержать в них такое настроение до вынесения приговора, то исход может быть благоприятным. По меньшей мере…

Эстер запнулась, внезапно осознав, что независимо от мнения присяжных убийство есть убийство. Присяжные просто не имеют права вынести Менарду оправдательный приговор. И даже если они так поступят, то в дело вмешается судья.

Монк знал это с самого начала. В глазах его возникло печальное понимание.

— Будем надеяться, что он произвел впечатление и на его светлость, — сухо сказал он. — Жизнь в Колдбат-Филдз куда хуже, чем веревка.

— Вы придете сюда завтра? — спросила она, сменив тему.

— Да… Но ближе к вечеру. Раньше приговор все равно вынесен не будет. А вы?

— Да… — Эстер вдруг представила, что ей скажет на это Померой. — Но я тоже задержусь, если вы действительно уверены, что приговора не следует ожидать в первой половине дня. Мне бы не хотелось отпрашиваться из лечебницы без серьезного повода.

— Полагаете, они воспримут ваше желание заслушать приговор как серьезный повод? — сухо спросил он.

Она состроила было гримаску, но получилась почти улыбка.

— Нет. Я просто изложу свою просьбу в несколько иных выражениях.

— Неужели эта лечебница — предел ваших мечтаний? — Монк спросил об этом прямо, не церемонясь, но доброжелательно и с пониманием.

— Нет… — На этот раз Эстер и не подумала огрызнуться. — Там тоже хватает глупости, бессмысленных страданий, всяких нелепостей, которые давно можно было бы искоренить, если бы начальство меньше думало о себе и больше о деле. — Заговорив о лечебнице, она оживилась. — Никто не может понять, как много значит уход за больными и каких людей нужно подбирать для этой работы. Платят всего шесть шиллингов в неделю. Многие сестры пьют. Но теперь больница хотя бы обеспечивает их едой, а это лучше, чем воровать пишу у больных, как они привыкли делать раньше. Можете себе представить, какие люди идут туда работать! Большинство из них не умеют ни читать, ни писать. — Эстер передернула плечами. — Спят прямо в коридорах, полотенец и тазов вечно не хватает, подчас даже нет мыла, чтобы руки вымыть!..

Монк усмехнулся, но в глазах его читалось сочувствие.

— А вы? — спросила она. — Так до сих пор и работаете под началом мистера Ранкорна?

В какой степени ему удалось восстановить память, Эстер спросить не решилась — Монк слишком болезненно относился к таким разговорам. Да и Ранкорна, честно говоря, упоминать не стоило.

— Да. — Он поморщился.

— И с сержантом Ивэном? — Она невольно улыбнулась.

— Да, и с Ивэном тоже. — Монк, похоже, хотел добавить еще что-то, но тут на ступенях крыльца показался Оливер Рэтбоун, элегантный и довольный, уже без мантии и парика.

Монк прищурился, но от каких-либо замечаний воздержался.

— Думаете, есть надежда, мистер Рэтбоун? — жадно спросила Эстер.

— Надежда есть, мисс Лэттерли, — сдержанно отозвался адвокат. — Хотя пока весьма призрачная.

— Не забывайте, что вам нужно убедить еще и судью, Рэтбоун, — ядовито сказал Монк, застегиваясь на все пуговицы. — А не только мисс Лэттерли, галерку или даже присяжных. Ваша работа перед ними может быть блестящей, но все это лишь оболочка, а не суть.

И до того, как Рэтбоун успел что-либо ответить, Монк поклонился сразу и ему и Эстер, повернулся на каблуках и зашагал вниз по темнеющей улице.

— Вот человек, которому не помешала бы толика обаяния, — кисло заметил Рэтбоун. — Впрочем, полагаю, что в его профессии это качество практически не востребовано. Я могу подвезти вас в своем экипаже, мисс Лэттерли.

— Думаю, что обаяние — весьма сомнительное качество, — произнесла Эстер, тщательно подбирая слова. — И дело Грея — ярчайший пример того, как можно употребить обаяние во вред.

— Охотно верю, что вы невысоко цените это качество, мисс Лэттерли, — сказал адвокат. Глаза его при этом смеялись.

— О…

Она хотела ответить такой же изящной колкостью, но ничего подобного просто не смогла придумать. Да и трудно сказать, кто именно был объектом тонкой насмешки Рэтбоуна: Эстер, Монк или он сам. Кроме того, было непонятно, содержала ли эта насмешка нечто обидное.

— Да… — Эстер поискала нужные слова. — Да, я не доверяю людскому обаянию. По-моему, это просто пустой блеск, свет без тепла… Благодарю вас, я возвращаюсь вместе с леди Калландрой, но вы были весьма любезны, предложив воспользоваться вашим экипажем. Всего доброго, мистер Рэтбоун.

— До свидания, мисс Лэттерли. — Он поклонился, улыбка все еще играла у него на губах.

Глава 3

Сэра Бэзила Мюидора и Монка разделял огромный, почти во всю комнату, ковер. Сэр Бэзил был бледен, но лицо его не выражало растерянности — лишь изумление и недоверие.

— Прошу прощения? — холодно переспросил он.

— Никто не проникал в дом снаружи в ночь на понедельник, сэр, — повторил Монк. — За улицей наблюдали в течение всей ночи, причем с обоих концов…

— Кто наблюдал? — Мюидор приподнял черные брови, отчего его взгляд стал еще более жестким.

Монк едва не вспылил. Недоверие Мюидора болезненно укололо его, поскольку таило в себе сомнение в компетентности полицейского. Он подавил раздражение и продолжал по возможности ровным голосом:

— Дежурный констебль, хозяин дома, не спавший всю ночь, так как у него заболела жена; прибывший по вызову доктор. — Китайца Пэдди Монк умышленно не упомянул — вряд ли сэр Бэзил отнесся бы с доверием к такому наблюдателю. — А также все ливрейные лакеи и кучера, ожидавшие своих хозяев на углу Чандос-стрит, где был званый вечер.

— Тогда, очевидно, преступник проник в дом через конюшни, — раздраженно сказал Бэзил.

— Конюхи и грумы спят в помещениях над стойлами, сэр, — заметил Монк. — Всякий, кто попробовал бы вскарабкаться на крышу, вряд ли смог бы пройти бесшумно и не встревожить хотя бы лошадей. Влезть на крышу дома и спуститься по стене со стороны фасада практически невозможно, разве только скалолазу с веревками и специальным снаряжением…