Последний бой - Уоррен Мерфи

Когда ему об этом сказали, он чуть не лопнул от возмущения.

– Черт побери, существуют более надежные и безопасные способы передачи информации, чем телевидение!

– Это в сущности не информация, – ответил адмирал, координировавший связи между ЦРУ и ВМФ.

– А что же?

– Телепередачи.

– Последние известия?!

– Не совсем. Телевизионные сериалы без рекламных объявлений: «Пока Земля вертится» – двадцать одна минута и пятнадцать секунд, «Молодой и дерзновенный» – тридцать минут и десять секунд, «На пороге жизни» – двадцать четыре минуты и сорок пять секунд. Общее время трансляции составит около часа.

– Значит, всплыв между Китаем и Северной Кореей под носом у русских я буду принимать «мыльные оперы»? Вы что, все заболели?

– Мы исключили рекламные ролики, – сказал адмирал. – Иначе потребовалось бы час пятнадцать минут.

– Но к чему все это?

– Как правило, мы не посвящаем всех в детали.

– А кто-нибудь в них посвящен?

– Откровенно говоря, капитан, я этого не знаю. Все настолько засекречено, что я даже не уверен, ЦРУ ли руководит операцией. Вы хотите, чтобы я категорически отказался от затеи принимать телепередачи?

– Категорически настаиваю, – ответил капитан Лихи.

– То есть вы откажетесь выполнять задание, если вам придется периодически всплывать на поверхность для приема телепередач?

– Откажусь.

– Я вас понимаю. Попробуем отказаться от телепередач.

К моменту отплытия адмирал с торжествующим видом сообщил:

– Мы победили. – Одетый в штатское, он стоял у боевой рубки «Дартера». – Примете на борт только три сундука.

– А вы никогда не пробовали возить здоровенные сундуки на резиновой лодочке в Западно-Корейском заливе, да еще во время осенних штормов?

– Ваше дело попытаться. Не выйдет – не беда, – сказал адмирал, широко улыбаясь. – Удачи, Ли.

– Благодарю вас, сэр, – ответил капитан Лихи. Он вспомнил, как адмирал подмигнул ему, когда проходил мимо этих сундуков, принайтованных у шпангоута, и постучал в дверь каюты своего пассажира.

– Это капитан Лихи.

– Да, – послышался скрипучий голос.

– Хочу сообщить вам, что мы входим в Желтое море, – сказал капитан Лихи.

– Значит, мы не заблудились – это вы хотели мне сообщить?

– Не совсем. Я хотел бы поговорить с вами насчет высадки.

– Мы уже в Синанджу?

– Нет. В Желтом море, я же сказал.

– Тогда и говорить не о чем.

– Но ваши сундуки слишком тяжелы, и я не уверен, что мои ребята смогут переправить их на берег.

– О, как это похоже на белых людей, – послышался голос из каюты. – Они дали мне единственное судно, которое не в состоянии перевезти имущество.

– Если надо, мы можем перевезти и целый город, но не в кимирсеновскую Северную Корею. Он не принадлежит к числу наших горячих поклонников.

– А почему он им должен быть, если вы не цените подлинное искусство? Не отпирайтесь. Это вы лишили старого человека его последнего удовольствия, помешав ему смотреть дневные телесериалы.

– Сэр, нас бы разбомбили к чертовой матери, если бы мы всплывали для приема передач. Я отказался от них ради вашего же блага. Вы ведь не хотите попасть в плен к китайцам?

– В плен?

– Да, под арест и в тюрьму.

– Еще не рождены те, кто способен пленить Мастера Синанджу. Уходите, вы, жалкое подобие моряка.

– Сэр, сэр...

Но ответа не последовало, пассажир не поднимался на палубу и не откликался на стук в дверь, пока американская подлодка «Дартер» не всплыла, наконец, вблизи Синанджу. Команда была экипирована по погоде, лица матросов скрывали маски с прорезями для глаз. Палуба обледенела, в спину дул колючий холодный ветер.

– А вот и он, – сказал один из матросов, и все с любопытством уставилась на тщедушного старика-азиата, взбиравшегося на палубу. Ветер с китайского побережья раздувал серое кимоно, жидкие пряди бороды развевались.

– Сэр, сэр, мои люди не смогут погрузить ваши сундуки на резиновую лодку. Если даже это и получится, то в море лодка обязательно опрокинется.

– Вы думаете, Мастер Синанджу доверит свои сокровища жалкому подобию моряка из беспомощного морского флота? Поднимите сундуки на палубу и привяжите один к другому, как вагоны поезда. Вы когда-нибудь видели поезд?

* * *

И белые люди с круглыми глазами исполнили приказ, и три сундука Мастера Синанджу были связаны вместе и могли плыть по воде. Прозорливый Мастер мудро обзавелся такими сундуками, которые могут держаться на поверхности воды, ибо моряку, который не может доставить по морю груз и не понимает, где заключена правда и красота искусства, нельзя доверять благосостояние деревни.

И одетые в одежду из меха и нейлона, с нежными лицами, защищенными от местных ветров, к которым они не привыкли, белые моряки спустили на воду сделанные из дерева плотником Парк Йи сундуки, которые продолжали служить хозяину и в новых землях, открытых дедом Чиуна в год Собаки. Как раз перед тем, как добрый русский царь продал перешеек северного полуострова под названием Аляска тем же американцам, с которыми потом встретился дед Чиуна.

И сундуки, попав в родные воды, поплыли за легкими желтыми лодками белых людей. Но теперь уже было известно, что не все белые люди имеют белую кожу. Некоторые были черными, некоторые коричневыми и даже желтыми. Но их умы были поражены белизной, так что души их все равно были белыми.

Чиун, Мастер Синанджу, находился в последней лодке рядом со своими сундуками, которые были данью его народу. И вот на темнеющем берегу он увидел прекрасную молодую девушку. Она стояла на скале, возвышавшейся над небольшой бухтой. Но, увы, она была одна.

* * *

– Видали когда-нибудь такую уродину? – спросил помощник боцмана, кивком головы указывая на толстолицую кореянку, сидевшую на корточках на мрачных голых камнях.

– Да-а. В зоопарке, – ответил один из гребцов.

– Она, по крайней мере, тепло одета. А у старикашки, должно быть, антифриз вместо крови. Такой ветер и быка превратит в сосульку.

С подлодки, всплывшей в шестистах ярдах от берега, сообщили по рации, что со стороны Синанджу двигается колонна тяжелой техники с зажженными фарами. Возможно, танки.

Командир взвода известил пассажира о приближающейся опасности.

– Вы можете вернуться с нами назад. Мы должны уходить. Немедленно.

– Я дома, – сказал Чиун.

– Значит, вы остаетесь?

– Мне нечего бояться.

– О'кей, приятель. Это ваше дело.

Чиун с улыбкой смотрел, как перепуганные матросы быстро погрузились в лодки и поплыли к своему кораблю, качавшемуся на волнах. Девушка спустилась со скалы, подошла ближе и низко поклонилась. Ее слова показались Чиуну музыкой. Это были слова его детства и тех игр, в которых он постиг тайны ума и тела, а также сил вселенной. Язык родины был сладостен.

– Приветствую тебя, Мастер Синанджу, который спасает от голода деревню и хранит верность законам, глава Дома Синанджу! Наши сердца переполнены любовью и восхищением. Мы радуемся возвращению того, кто покоряет вселенную.

– Милосердно покоряет вселенную, – поправил ее Чиун.

– Милосердно покоряет вселенную, – повторила девушка, которая готовилась целую неделю и беспокоилась лишь из-за слова «восхищение», потому что забывала его чаще остальных. – Милосердно покоряет вселенную.

– Почему ты одна, дитя мое?

– Теперь запрещено соблюдать старые обычаи.

– Кто же это запретил?

– Народно-демократическая республика.

– Эти продажные твари в Пхеньяне?

– Нам запрещено так называть правительство.

– Как же ты отважилась прийти сюда, дитя мое?

– Я внучка плотника, который живет у залива. Наша семья последняя, которая верна старым обычаям.

– Как живут мои братья и братья моей жены? Что с ними?

– Они теперь живут по-новому. А ваша жена давно умерла.

Она, очевидно, хотела скрыть что-то тягостное. И Чиун понял.

– Я знал, что моя жена умерла, – сказал он. – Но ты скрываешь еще что-то. Что же?

– Она предала Дом Синанджу, Мастер.

Чиун улыбнулся.

– Такое в обычаях ее семьи. Это всегда было ее сутью. Не плачь, дитя мое. Во всей вселенной нет более жестокого сердца и более подлой семьи.

– Правительство заставило ее сделать это, – произнесла девушка.

– Нет, – возразил Чиун. – Они не могут заставить сделать то, что не свойственно натуре. Ее семья всегда относилась с завистью к Дому Синанджу, и она входила в наш дом с горечью в сердце. Из-за нее я совершил величайшую ошибку.

При последних словах голос Чиуна задрожал. Он вспомнил, как, уступая настойчивым просьбам жены, дал приют сыну своего брата и как тот, покинув деревню, воспользовался секретами Синанджу для достижения богатства и власти. И этот позор был так велик, что Чиун, чье настоящее имя было Нуич, переставил в нем буквы и стал называться Чиуном, отказавшись от опозоренного имени. Этот позор заставил Чиуна покинуть деревню, чтобы оказывать ей поддержку своим трудом и талантом, И это тогда, когда он мог бы радоваться лучшим годам своей жизни, пребывая в довольстве и уважении окружающих.