Соблазнение монаха - Ольга Баранова

Прямо перед ней, сквозь прутья, виднелось милое лицо старого монаха. Но в ту же секунду Сарина отпрянула — если страсть была истинной, то лицо — маской, а потом уже появился настоящий монах, кстати, моложе первого — живой человек всегда моложе мертвого — это аксиома, надеюсь, с этим-то вы не будете спорить! А потом завертелась эта карусель с деревяшками, подъемом по лестнице и расколотым мечом.

И Сарина осталась одна. Только что было два монаха — и вдруг ни одного! Но она не стала печалиться, а занялась делом. Как раз успела к тому времени, как монах разделался с Аманом и — через него — с Падишахом — открутить все винты и противные тугие гайки. Но дверь-решетка не открывалась. Сарина дергалась из последних сил. А решетка — ни с места, а сама девушка — как травинка на ветру. Особенно довел ее винт сразу после первого — если первый открутился легко — (Сарине хотелось знать, что с монахом — с ее монахом (то, что он победит, она не сомневалась), — то второй застрял.

Она окончательно измоталась, когда неслышно появился второй монах — если привидение в маске считать первым — и, легко присев, открутил какую-то проволочку у основания решетки — там, где прутья смыкались с полом. И так же легко выпрямился.

Он показал проволочку Сарине — тончайшая проволока закрутилась на его ладони, как волосок, и была такой же нежной и живой, как усы жука — но это был металл. Мы считаем металл мертвым, но — кто знает! — почитай мы его живым, он бы нам и покорился! Может быть… У меня прямо в мозгу сидит идея покорения! Кыш-ш отсюда!

«Говорил тебя — не открывай!» — ворчливо прошептал монах — ночью надо говорить шепотом — тогда слышен шелест звезд в душе другого человека. Он вывел бесчувственную девушку на воздух, на балкон (и тут я почувствовала, что руки у него теплые, больше он не прикасался ко мне), легко держа за плечи, вывел на балкон. Вверху дрожали звезды и лился снег — из окон домов лился свет, и снег сверкал в этом скопище света. Мы стояли на пятом этаже. «Сколько можно! Сколько можно, — сказала я, — притворяться?» «Давай, давай! — сказал он. — Не обманывай людей. Дорассказывай про монаха.» «Я не хочу, — сказала я, — не могу! Мне противно». «Давай, давай! Не умрешь!» И, взмахнув крыльями, мы полетели дальше — две вороны, а, правильней сказать, ворон и ворона. Поклевывая зернышки, я рассказывала ему эту историю. Он не поверил. Тогда я каркнула, что мне противно на голодный желудок рассказывать истории, раз он не верит, и полетела искать пропитание.

А монах с монахиней пошли дальше. Сарина проводила монаха почти до золотых ворот, а остальное знаете.

Но я не могу закончить иначе. Томас и Сарина вышли на балкон. Сарина накинула на плечи шаль. Томас прямо смотрел в темноту, где шевелились — внизу кипарисы, вверху — небо. О чем они думали? Один бог знает. Томас думал о том, что хорошо бы они с Сариной остались живы, и молился за себя и Сарину, а Сарина думала — до чего удивительно: тонкая проволочка держала дверь и не давала ей выйти. Наступил рассвет, и они отправились в путь. Через два дня они добрались до дома Игоря и осмотрели его. Дом был пуст. Добрались до золотых ворот и еще раз полюбовались на их блеск.

Падишах был прав — не надо было ей убегать с иностранцем. Может быть, осталась бы жива. А так души Сарины и Томаса вливаются в мою душу и рассказывают мне эту историю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});