(Не) чужой ребёнок - Аля Морейно

отдавать приказы, которые невозможно исполнить.

* * *

У нас в селе в каждом дворе живут по несколько кошек. Они ловят мышей и крыс, да и просто являются неотъемлемой частью сельского быта. Перед родами хвостатые обычно ищут для потомства тёплое и безопасное место. Инстинктивно прячут своих детёнышей от хозяев, которые, как правило, всё-таки находят их и топят. Почему-то это считается более гуманным, чем стерилизовать кошку и предотвращать появление ненужного потомства.

- Лишать животное возможности рожать – противоестественно, – любит повторять мама на моё замечание о варварстве такого способа регулирования численности популяции кошек в нашем хозяйстве. – Нельзя идти против природы.

Кошки, лишившись потомства, несколько дней бродят по двору как неприкаянные и громко зовут своих малышей. Что может быть больнее, отчаяннее и ужаснее крика матери, потерявшей своих детей? Сколько себя помню, каждый раз я рыдала вместе с плачущими хвостатыми…

И вот теперь я сама, как эта кошка… Неизвестность и отчаяние сводят с ума. Мечусь, реву, но ничего не могу поделать. Хочется куда-то бежать и самой участвовать в поисках, а я даже встать пока не способна!

- В детских больницах нет. Среди погибших не значится, – Полина качает головой.

- А завалы… – голос срывается. – Завалы все разобрали? Всех достали?

Девушка мнётся. Видимо, правда ей не нравится.

- Работы продолжаются. Но пока ещё остаётся надежда, – пытается подбадривать меня. – И вот ещё что. Он же маленький. Вдруг с перепугу фамилию свою забыл? Или как-то нечётко выговорил и его неправильно записали. Может, он без документов, но с ним всё хорошо?

Качаю головой.

- Я в курточку ему вшила пакет с информацией.

- Могла затеряться. Да всё что угодно может быть! Рано паниковать! Матвей Палыч по своим каналам тоже пробивает. А у него связи – ого-го. Вы бы знали, какая сейчас неразбериха со списками. Раз среди погибших нет, значит, с большой вероятностью – живой.

С каждым часом надежда тает. Из-за постоянных обстрелов разбор завалов движется катастрофически медленно… Живых оттуда больше не привозят.

Я схожу с ума. Превратилась в один сплошной скрученный узел отчаяния. Кажется, даже физическую боль от ран почти не ощущаю – все эмоции и нервные окончания сконцентрированы вокруг этого узла.

- Полина, можно позвонить с твоего телефона? Мой, видимо, выпал, когда меня доставали и сюда везли.

Силюсь вспомнить номер Павла. Он – моя последняя надежда. Его отец – очень богатый и влиятельный человек. Может быть, он согласится помочь мне найти Ваню? Набираю несколько раз, но номер не отвечает.

- Полечка, набери, пожалуйста, этот номер позже ещё раз. Если вдруг ответит, то скажи, что от меня и что мне очень нужна его помощь.

Павел трубку так и не берёт. Может, он всё ещё за границей и давно не пользуется этим номером? Или я перепутала какую-то цифру? После удара память как решето…

Уговариваю себя, что отсутствие информации вовсе не означает, что с Ваней что-то случилось. Полина права. В неразберихе могли неправильно записать фамилию. Нужно просто ждать и продолжать искать. По горячим следам должны найти. Должны…

- Ну что, красавица, велел бы тебе станцевать, но понимаю, что балерина сейчас из тебя так себе. Ну хоть рукой-то помаши, – доктор подтаскивает к моей койке стул и устало опускается на него.

- Что? Матвей Палыч, Вы что-то узнали? Нашли Ваню? – я тут же оживаю, хотя минуту назад чувствовала себя варёной луковицей в бульоне.

- Не нашёл, но знаю, где искать. Покажи-ка мне свой шов.

- Он жив? Не томите!

- Не знаю, деточка, но очень надеюсь на это, – удовлетворённо цокает, пальпируя живот. – Тут у нас полный порядок. Через несколько дней швы снимем, если так пойдёт.

- Где он? Что с ним? – моё состояние интересует меня куда меньше, хотя возможность вырваться отсюда и поскорее найти ребёнка дорогого стоит.

- Как я понимаю, прямо сейчас он далеко на западе, подъезжает к границе. Вывезли его медицинским эвакуационным поездом. Мы его не там искали. Он почему-то оказался в военном госпитале. Малец твой там такого шороху навёл! Боец!

- Что? Что с ним? Он ранен?

- Ранен, серьёзно, состояние тяжёлое. Но ты не реви раньше времени, – замечает собирающиеся в уголках глаз слёзы. – В рубашке он родился. Говорят, шансов не было. Но молодой врач из новых взялся его оперировать, несмотря на инструкцию. И случилось чудо! – Матвей Палыч улыбается. – В общем, парню строгий выговор с занесением влепили, а могли и под трибунал отдать за нарушение приказа. А Ваньку твоего стабилизировали и везут за границу – где наших тяжёлых принимают. Куда – не спрашивай, ещё не знаю. Я данные сына твоего все передал, документы ему на ходу оформляют. Главное – он в безопасности и под медицинским присмотром.

Не дослушав доктора, начинаю рыдать. Узел отчаяния развязывается, и организм, уже привыкший к нему, кажется, разваливается на части.

- Опять сырость разводишь? А ну-ка соберись! Тебе ребёнка ещё на ноги ставить.

Считаю дни до выписки. По возможности восстанавливаю документы. Мой “тревожный рюкзачок” похоронен где-то под завалами второй горбольницы. Несмотря на занятость и тяжёлую обстановку в городе и больнице, Матвей Павлович подключает связи – и я снова становлюсь полноправной гражданкой со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями.

Вместе со вновь обретёнными документами и подаренным кем-то стареньким смартфоном в мою жизнь врывается новая катастрофа: с опозданием меня находит уведомление о том, что враги убили моих родителей, сестёр и племянницу, а дом и ферму сожгли… Все эти дни, когда с ними не было связи, они уже были мертвы.

Существуют ли слова, которые могут выразить боль от утраты разом всех самых близких мне людей? Как можно это вынести и продолжать жить дальше? Меня словно срубили под корень, отобрав корни, которыми я крепко держалась на земле…

Мамы и папы больше нет. И Светы с Оксаной. И маленькой Маруськи… Ванюша где-то далеко, в другой стране, до которой мне ещё нужно как-то добраться… Я тут одна… Мне очень страшно…

* * *

Перрон забит до отказа. Никогда не видела такого скопления людей. Женщины перекрикиваются, плачут дети. Люди толпятся и паникуют. Состав не резиновый, попасть внутрь сегодня посчастливится не всем. Этот поезд не первый и не последний, но все стремятся выехать в безопасное место как можно скорее.

То тут, то там