(Не) чужой ребёнок - Аля Морейно

один из тысячи. Я сделал всё, что мог. Моя совесть перед малышом чиста.

Максименко уже не слышно – он в операционной. Говорят, он волшебник. Но и волшебники иногда бессильны. И даже самые непогрешимые, бывает, ошибаются.

Двое суток без отдыха и сна. Чудовищный марафон. Когда прихожу в себя, плетусь в кабинет Максименко за выговором. Ослушаться командира в военное время, нарушить инструкцию – это серьёзное преступление, я признаю свою вину. И даже не знаю, было ли это не напрасно. Пока выслушиваю справедливые вопли заведующего отделением, в голове крутится только одна мысль, которую рискую озвучить не сразу:

- Товарищ майор, а что с мальчиком?

Он тут же меняется в лице и смягчается.

- Тяжёлый, но стабильный, забрали сегодня медицинским поездом. Может, случится чудо и выкарабкается. Живучий оказался…

И тут же снова переходит на крик:

- Но это ничего не меняет!

Глава 7

Лиза

Свет включается постепенно. Окружающие объекты долго не хотят обретать чёткость. Звуки гудят в голове, многократно перекрикиваясь с собственным эхом.

Левая рука в гипсе. Мозг фиксирует эту информацию с одобрением: левая – это хорошо, правая была бы куда хуже.

По ощущениям, мне вспороли живот и выпотрошили все внутренности, а на их месте развели костёр. Это беспокоит сильнее всего, ведь без внутренностей жить невозможно. Здоровой рукой аккуратно провожу поверх одеяла. Это исследование не даёт мне никакой новой информации. Боль отнимает все силы, и я снова проваливаюсь в какую-то тягучую серую субстанцию.

Прихожу в себя от ощущения чужих рук на моём теле. Откуда-то знаю, что мне делают перевязку. Хочу спросить, что со мной и где Ваня, но получается только шипеть. Приятный женский голос что-то произносит, но звуки множатся, и никак не получается уловить суть.

Лишь спустя время удаётся рассмотреть помещение, в котором я нахожусь. Очевидно, это больничный коридор. Вдоль стен стоят кровати. Это значит, что количество пациентов намного превышает вместимость больницы. Или просто соблюдают правило двух стен? Стоп. Это наша больница? Или какая-то другая?

Где Ваня? Он в безопасности? С ним всё в порядке?

Вокруг люди – мужчины, женщины. Стоны, кряхтение. Неподалёку кто-то плачет. Паникую… Что же случилось?

Помню, как бежала к укрытию, и больше ничего.

В больницу попала ракета?

Что с Ваней?

Кручу головой, превозмогая боль. Мне бы врача. Столько вопросов… Как его позвать? Никаких кнопок вызова персонала в коридоре не предусмотрено. Неоднократно вдали мелькает медицинская форма. Но нет сил закричать или помахать. Я даже не уверена, что не разучилась разговаривать.

Коридор не узнаю! Какое это отделение? Совсем не похоже на нашу больницу… Почему я тут?

Подушка мокрая от слёз. Беспомощность – это ужасно.

- Обед!

Слышу знакомое дребезжание тележки. Санитарку не вижу, но по звукам могу предположить, что она приближается.

Аппетита нет, да и как узнать, можно ли мне есть? Живот огнём горит… А я ни сесть, ни тарелку с ложкой в руки взять самостоятельно не смогу.

Вокруг слышится оживление, голоса, стук посуды. Наконец тележка останавливается возле меня.

- Красавица, обедать будем? – пышная санитарка улыбается, снимая крышку с кастрюли.

- А мне можно?

- Сейчас посмотрим. Так-с… – в руках у санитарки тут же оказывается файлик с какой-то бумагой. – Можно! И даже нужно.

- Что-то не хочется… – оказывается, я всё-таки могу говорить.

- Так, чтобы я этого не слышала! Где силы брать будешь для выздоровления?

Рядом со мной возникает девчушка-подросток, похожая на ангела. Нос в веснушках, из-под косынки выбиваются светлые кудри. Девочка берёт в руки тарелку и ждёт, когда санитарка наполнит её супом.

- Ангел, ты кто? – не могу удержаться.

- Я – Даша, волонтёр, – произносит важно. – Я вас покормлю.

Послушно открываю рот и старательно двигаю челюстями. Меня уже больше двадцати лет никто не кормил с ложки… Как маленькую…

Замечаю, что некоторых других пациентов тоже кормят дети. Из глаз непроизвольно катятся слёзы.

- Сколько лет тебе, Даша?

- Тринадцать. Почти, через две недели будет. Выздоравливайте, – гладит гипс на моей руке. – Я пойду, нужно других кормить, тут многие сами кушать не могут.

- Спасибо! – едва успеваю бросить ей вслед.

Эх, нужно было попросить позвать кого-то из медперсонала… Или хотя бы спросить, что это за больница. Не догадалась…

Чтобы не сойти с ума от паники и неизвестности, кручу головой и вслушиваюсь в разговоры. Наконец возле меня появляется усталый пожилой врач. Мешки под глазами и землистый цвет лица говорят о длительном отсутствии отдыха.

- Ну что, коллега, в общем-то неплохо, – изрекает, разглядывая швы.

Пытаюсь приподняться, чтобы посмотреть, что у меня с животом, но он меня останавливает.

- Лежи. Насмотришься ещё, – говорит строго.

- А что? Что у меня там?

Страшно… До ужаса боюсь услышать что-то плохое.

- Осколок… Дожился. Никогда не думал, что на старости лет не детей из женщин доставать буду, а осколки. Конечно, не до того было, но я постарался тебе красивые швы сделать и снаружи, и внутри. Даст Бог, ещё выносить и родить сможешь, если побережёшься.

Слова доктора пропускаю мимо ушей. Я обдумаю их позже. Сейчас гораздо важнее узнать, где я и что с Ваней.

- А что это за больница? Ведь не вторая, я правильно понимаю?

- Правильно понимаешь, нет больше второй. Авиабомба.

В услышанное не хочется верить. Переспрашиваю.

- Погодите, что значит нет второй? А как же врачи, пациенты, люди, которые были в убежище внизу? Что с ними? У меня там сын!

- Это не ко мне вопрос, а к эмчеэсникам. Людей достают постепенно.

- Они живы?

- Вчера в основном живых привозили разной степени тяжести. Сегодня уже больше в морг… Но к нам только взрослых везут, детей – в детскую. Я пришлю к тебе Полину, она у нас списками пострадавших занимается.

Закрываю глаза и рыдаю в голос, пытаясь прикрыться здоровой рукой.

- Не реви раньше времени, – приказывает строгим тоном. – Некоторые там лёгким испугом отделались. Может, и твой малец тоже где-то сидит и ищет мамку. Так что не раскисай мне тут. Видишь, что творится? Выздоравливай побыстрее и место освобождай. И не разводи мне тут сырость! А то потом после ваших слёз плесень выводить придётся.

Врач уходит к следующему пациенту, а я продолжаю реветь… Легко ему