Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кошка прижалась к ноге хозяина, и никуда не отходила.
Засунув руку под комод, старик выгреб вместе с вековой пылью весь мусор, среди которого было и лекарство, он крепко сжал его в кулаке.
Выпив вонючую жидкость, он сразу же уснул, провалившись в темную пустоту старческого сна.
***
День был в самом разгаре, яркие лучи зимнего солнца сильно слепили глаза. Два почтальона, скрипя снегом, шли друг за другом по узенькой тропинке. К этому времени они уже успели обойти почти всю деревню, и теперь направлялись к дому Аркадия Петровича.
– Здесь живет старик, – сказал один из них, – мы к нему заходим, забираем письма, которые он внуку пишет. Горы уже написал и маленькую тележку.
– Ну, и далеко этот дед живет? – Остановившись, сказал другой – он сегодня знакомился с местностью, которую ему нужно будет обходить. – А внук то ему отвечает?
– И не ответит никогда. Нет никакого внука, и такого района в Москве нет, куда он пишет. Ничего нет. Выдумал себе и живет, тешится и нас вот гоняет. Как жена у него скончалась, у него в голове что-то там перемкнуло, после этого и стал почту письмами заваливать. – Какие могут быть у него внуки, если даже детей нет!?
Старик уже давно сидел у окна и всматривался в приближающиеся к дому фигуры почтальонов.
– А я думаю, кто идет? – Открыл дверь дед. – У тебя Степаныч теперь напарник, что ль?
– Да вот, дали оболтуса.
– Держи, Петрович, с пометкой срочно.
Аркадий Петрович схватил письмо и спрятал во внутренний карман телогрейки.
– Я вот тоже, кой чего ему нацарапал, возьми, Степаныч. Ты, это конвертиков принеси еще, а то уж закончились.
Еще долго стояли почтальоны, не хотелось никак старику их отпускать, только через час распрощались.
– Что ж ты, Виктор Степанович, сказал мне, что он дурачок вроде, а сам ответ ему от внука вручил.
– Сам ты дурачок, – подтолкнул своего напарника в спину Степаныч и обернулся: в окне приземистого дома виднелся одинокий силуэт старика.
Костя
Вечер. Невыносимо душный вечер, зашевелил тенями брошенных на колхозном поле косилок, которые прятались в мелком березняке.
Заходящее солнце, казалось, запуталось в искореженной арматуре бывших мастерских и медленно в бессилии расплывалось по горизонту.
Комбайн словно жираф вытянул изогнутую утомленную шею и всматривался во влажную темноту заболоченной низины.
Костя тысячу раз пробегал здесь, на задворках фабрики. Каждый раз присматривался к страшным, словно вросшим в землю остовам техники. Казалось, что стоит отвести взгляд, и они начнут шевелиться, скрежетать железом.
Бывало, Костя так засматривался на этих ржавеющих великанов, что спотыкался об изрытую кротами землю. Поэтому разбитые руки и ноги, не всегда были результатом стычек с одноклассниками, которые то и дело тюкали его при любой возможности.
Частенько Косте приходилось прятаться в сарае возле болота. Затхлый торфяной запах уже стал казаться родным. Если его все же мальчишкам удавалось подкараулить, то, улюлюкая и посвистывая, они мчались за ним всей дворовой толпой. Лишь болото и сарай спасали мальчика. Только там так можно было схорониться, что вовек не найти. Забирался он в самый дальний угол, зарывался в сено, и сидел, словно мышь, не шелохнувшись.
Чуть живая дверь сеновала отворилась, ржавые петли испустили колючее старушечье кряхтение. И чьи-то ноги затопали по дощатому полу.
– Да нет его тут!
– Слазь наверх, глянь там.
– Ну, нет его! В лес, поди, дернул!
– Быстро бегает, – тяжело дыша, подбежал третий, – завтра в школу все равно придет.
Дверь захлопнулась. Костик прислушался. Там за стеной еще разговаривали, смеялись.
От этого смеха хотелось плакать, но отец запретил ему раз и навсегда заниматься этим «мокрым делом»: «Что ты баба, – говорил ему он, – слюни распускать».
После замечания отца Костя не плакал ни разу, даже, когда хоронили бабушку, будто слезы пропали вовсе. А когда стал крестик целовать на груди усопшей, страшно стало! Вдруг она ни с того ни с сего откроет глаза и закричит, как она обычно кричала на маму, скажет, почему Костька не плачешь, не скорбишь по мне!?.
– Иди, иди, – подтолкнула его в спину мать, – живых, сынок, бойся, а мертвых уже не к чему бояться. И они скоро землей будут.
Он зажмурился, быстро дотронулся носом до холодного металла и протиснулся между ног многочисленных родственников в конец толпы, стараясь незаметно утереть рукавом губы.
– Нельзя так, – раздался за спиной, старушечий голос. Костик вздрогнул и почувствовал, как по лицу его прошел жар. И снова полез в толпу.
Каждый, кто обращал на него внимание, заталкивал Косте в карманы конфеты и пряники.
– Помяни бабушку, внучек, помяни, – шептали они.
– Пап, а бабушку съедят червяки, – подошел Костик во время застолья к отцу. – Как Шарика? – Почему-то сейчас ему вспомнилось, что отец обзывал бабушку собакой.
– А ну вон! – Побагровел тогда отец и вытолкнул его за дверь. На какое-то мгновение все вокруг, казалось, затихло. Женщина в углу ухнула и зарыдала….
Потянулись долгие недели. Костик все не решался обращаться с вопросами к родителям, а те больше молчали. Делали домашние дела, словно и, не замечая никого вокруг. Только по ночам слышно было, как бубнил отец: «Что ж грабить, что ль?».
Как-то посадив сына на колени, отец сказал, – Тут вот какое дело, мне бы надо уехать. Так что останешься за старшего. Мамку в обиду не давай. Понимаешь меня?
– А куда ты? – вцепился Костя в свитер отца.
– В Москву, а потом видно будет.
– Можно я с тобой, я буду слушаться, честно.
– Взрослый парень, а дела понять не можешь. Мы сейчас с тобой уедем, а мамка твоя одна останется? Это не серьезно.
Костик покосился на мать. Та туго набивала раздувшуюся сумку, но вещи то и дело вываливались обратно.
– Свитер возьмешь? – резанула она и бросила на пол сумку.
Отец молчал.
– Поезд, говорят, рано пребывает, – в пол сказал он, – в Москве рано буду.
– Только ты скажи, чтоб она не плакала, – вмешался Костик, – а то, что же я делать буду, если она все время будет плакать.
– Да ладно, – прохрипел отец, – все будет нормально. С того дня прошло уже шесть месяцев.
***
Еще тогда одиннадцать лет назад окончив медицинский, отец работал в местной полуразрушенной больнице, которая существовала формально: ни лекарств, ни больных там не было уже давно. Только старухи иногда приходили за советом.
Однажды ночью, делать было совершенно нечего. Он переложил на место все инструменты, и уж было хотел вздремнуть, накинув на настольную лампу темную тряпку, но в окно постучали. Тихонько так.
Он посмотрел в окно. На улице темень. Не видать ничего, только собственное отражение в стекле.
Снова постучали. Накинув халат, вышел на крыльцо.
– Помоги, родненький, – послышался из-за угла, женский голос.
– Ленка, Кошелькова, ты что ль?
Она не ответила и сильнее прижалась к холодной стене.
– Ты что, что случилось-то, чего молчишь?
Она отвернулась.
– Пойдем внутрь.
– Нет, не пойду. – Отодвинулась она от него.
– Да что такое, давай посмотрю.
– Не надо, – хрипло прошептала она. Дернулась в сторону, вскрикнула от резкой боли и вся обмякла.
Он перенес ее в кабинет. Ленка пришла в себя, но глаза не открывала, отвернувшись к стене, и вся дрожала.
– Я умираю, да? Родненький, я умру?
Когда начало светать, машина уже подъезжала к районной больнице. Лежа на носилках, девушка так и не открыла глаз, стыдливо отворачиваясь.
Каждый день под разными предлогами, он выезжал в районную больницу и навещал Кошелькову. Подолгу сидел возле нее, что-то рассказывал, а она отвечала резко и коротко.
Ей, как и каждой молодой девушке было омерзительно, противно пропадать в дыре, какой ей казалась Черная река. Она знала, нужно сделать только один решительный шаг, собрать вещи и уехать в город. И тогда ей может быть повезет?
Но, сбежав из дома, она вернулась уже через год. Кто ее обидел, и почему не сработал ее дерзкий план, она никому не говорила. Только когда поняла женским чутьем, что беременна, забилась дома в угол, боясь прихода матери. А часы на стене все тик, да так. Залезла она тогда на стол, сняла маятник с крючком на конце, да и заперлась в бане.
Долго она не появлялась. А уж как стемнело, вышла. За стену держится, трясется, еле-еле добралась вдоль огородов до больницы, оставляя черные капли крови.
Все будет в порядке, – склонившись над ней, прошептал Михаил. Она уткнулась в подушку и завыла.
«Странная, – подумал Алмазов, – теперь-то чего бояться?».
Потом он привез ее из больницы обратно в деревню. Мать не спустилась с печи, лишь крикнула из-за занавески: «Нагулялась прорва, вернулась…». Потом, помолчав, добавила: «Чтоб маятник мне вернула, куда дела, паскуда, весь дом с отцом алкашом растащили!».
- Неделя в вечность - Александра Филанович - Русская современная проза
- Ожидание матери - Виктор Бычков - Русская современная проза
- Любя, гасите свет - Наталья Андреева - Русская современная проза
- Зайнаб (сборник) - Гаджимурад Гасанов - Русская современная проза
- Будь как дома, путник. Сборник рассказов - Алекс Седьмовский - Русская современная проза
- Берег скелетов. Там, где начинается сон - Дмитрий-СГ Синицын - Русская современная проза
- Этика Райдера - Дмитрий Костюкевич - Русская современная проза
- Та, что гасит свет (сборник) - Дмитрий Рыков - Русская современная проза
- Такова жизнь (сборник) - Мария Метлицкая - Русская современная проза
- Джакарта - Тайлер Калхун - Русская современная проза