Тульский–Токарев. Том 2. Девяностые - Андрей Константинов

— И?..

— Вот у паренька — навроде такие же глаза.

Варшава устало дотряс в свой стакан пену из бутылки «Жигулевского»:

— Эх…

Вор отхлебнул и вдруг выпрямился:

— Глаза пластмассовые?

— Нет, он — зрячий!..

Варшава завертелся, отставив стакан:

— Блядь, ну — как у куклы, которая моргает, когда ее качаешь?

— Во-во… навроде того…

— Во-во!!!! Эх, Есаул!!!

Вор от огорчения даже вскочил и забегал по комнате, а его приятель с опасливым удивлением смотрел на него.

— Ты что, его знаешь?

— Ни ухом ни рылом — но так хочу познакомиться!!!

— Объясни толком.

Варшава снова присел за стол, подпер голову кулаком:

— Объясняю. Еще раз увидишь его в бане… хоть в пиво что подмешивай, хоть бутылкой по затылку — это тебе на усмотрение… а потом — мухой за мной. Кровь Проблемы на нем. Остальное тебе надо?

Потрясенный Есаул молча покачал головой, а Варшава так расстроился, что даже не стал костерить приятеля за запаленную систему главпочтамта…

Вор позвонил Тульскому, сказал коротко:

— Заскочи вечерком, новости есть…

…К Варшаве Артур заявился вместе с Токаревым-младшим, поскольку они вдвоем целый день, как проклятые, отрабатывали связи Треугольникова — чем чуть ли не до слез растрогали Кружилина, который решил, что друзья стараются для него — чтоб из прокуратуры вздрючки за материал не было.

Отработка связей покойника ничего не дала, хотя парни ходили и на производство, и по друзьям, и даже искали несуществующую любовницу…

— Заходи… Заходите, — встретил вор молодых людей и дернул бровью в сторону Артема непонимающе.

— Здорово. Это Артем, друг мой. Ну, сын Василия Павловича. Помнишь, я тебе рассказывал.

— А-а, — протянул Варшава. — Тогда, конечно. Стало быть, чужих нет. Ну, садитесь, почаевничаем.

Когда сели за стол, вор так пристально начал разглядывать Артема, что Тульский даже заерзал — ему стало неудобно.

— Цыть! — прикрикнул на него Варшава. — Я, может, гляжу — насколько он на батьку похож. Хотя — сразу-то так и не кажется, вглядываться надо.

Вор вынес с кухни к столу сушки, хлеб с молоком и брусок сыра российского. Посмотрел, как лихо молодежь начала уничтожать продовольствие, и усмехнулся:

— Спелись, значит. Тульский и Токарев — вместе сложить — «тэтэшка» получается…

— Что? — переспросил Артур с набитым ртом.

— Я говорю — Тульский-Токарев — так пистолет «ТТ» расшифровывается, ферштейн?

— А ведь точно…

Ребята переглянулись, заулыбались от неожиданно возникшей ассоциации, впрочем, жевать не перестали. Варшава сначала молча смотрел на них, давая утолить первый голод, потом сказал:

— Ну, если вы вместе такие грозные, как волына — слушайте сюда…

И начал подробно рассказывать — и про систему возврата документов, и про все то, о чем поведал ему Есаул. Под конец его речи Артур с Артемом уже не жевали, сидели молча, как пришибленные…

— Вот такая мухосрань, — закончил вор и посмотрел на притихших парней внимательно: — Ох, братцы-кролики, найти его надо. Я бы сказал — сыскать, и ценой — любой. Давайте. Ваше время пришло.

— Если бы не текучка, — вздохнул Тульский, но Варшава не дал ему договорить:

— Если бы у бабушки был хер с яйцами — то была бы она дедушкой! Давайте, как псы — на след нападайте, руки-ноги свяжем, приволочем… батьке твоему!

Вор лукаво глянул на Артема и продолжил, словно мечтал:

— А если он не докажет, то я с Тихоней желчью его упыриной цветочки на могиле Проблемы полью.

Артем даже поежился, Варшава почувствовал, как сгустилась атмосфера в комнате, и решил разрядить ее.

— А! — он быстро по-блатному выдохнул в упор воздух в лицо Артуру.

— А! — , тут же ответил ему тем же Тульский, демонстрируя, что не забыл еще эхо уличных манер.

— Помнишь! — довольно рассмеялся Варшава и потрепал Артура по загривку, а потом добавил серьезно: — Ищите его, пацаны. Ваше это дело, хотя, вроде, впрямую и не касается… Чую — не угомонится мразь эта…

Выйдя от Варшавы, приятели долго молчали, переваривая новую информацию. Наконец Тульский спросил:

— Ну, как он тебе?

— Интересный человек, — убежденно кивнул Артем, — с такой энергетикой — просто караул!

Артур польщенно улыбнулся, как будто добрые слова говорились о нем самом.

— Ну, а по поводу этого… Фантома-Невидимки какие мысли есть?

На этот раз Артем не отвечал долго:

— Не за что зацепиться… Он — как угорь, уползает все время. Если все, о чем мы думаем, делал действительно один и тот же человек — он талантлив. Хотя и вряд ли применимо к нему такое хорошее слово. Может быть, он даже в чем-то гениален. И он не повторяется. И пока не делает ошибок. Поэтому в баню, конечно, он больше не придет. Если, опять-таки — все это делает один и тот же человек…

— А как ты думаешь — тихо спросил Тульский, — зачем он все это делает? Маньяк?

— Нет, — покачал головой Токарев. — Он не маньяк — по крайней мере, в обычном смысле этого слова. Он — универсал. И часть преступлений он делает для наживы, потому что деньги для него — это «святое», а часть…Чтобы покуражиться, чтоб превосходство свое показать. Там какие-то жуткие комплексы… Он ненавидит этот мир и глубоко презирает. Поэтому часть его преступлений — это откровенная издевка. Вот на этой манере он и может попасться… А еще — он не может контактировать с этим миром только конфликтно…

— Это как? — не понял Тульский, но Артем устало махнул рукой:

— Давай завтра докалякаем. Мне подумать надо. До завтра.

— Пока-пока…

* * *

…Тот о ком они говорили, действительно, любил поиздеваться над миром, в котором жил и который ненавидел. Он действительно подслушал разговор Есаула в бане и не раздумывая решил сделать «подлянку» сразу всем — упомянутым Варшаве, Токареву, Есаулу, который раздражил его своим прозвищем. Интуитивно молодой человек чувствовал, что ему самому такое прозвище, в котором было что-то крепкое, коренастое и справедливое, — не дали бы… Он просто решил поглумиться — так сказать, каприз художника… Потом жертва подвернулась подходящая — Треугольников громко называл себя в троллейбусе… Дальше был экспромт — блестящий, который, как он думал, вряд ли кем-то по достоинству когда-нибудь будет оценен…

Токарев

17 мая 1990 г. Ленинград, В. О.

На следующий день после разговора у Варшавы Артем не смог заскочить к Тульскому, с самого утра — возникло неотложное дело. Спозаранку Токареву-младшему дозвонился Юра Шатов и попросил к 10 часам утра подъехать к гостинице «Октябрьская» — там боксерам с «Ринга» забили «стрелку», а все спортсмены, как на грех, были уже при деле, включая самого Юру. Повод для «стрелки» поражал своей значительностью — некто Тормоз, из тамбовских, подхватил триппер у девки и заразил жену. С девкой же этой хороводился Юра Шатов — не то, чтобы любовь-морковь, но кой-какие отношения там имелись. Тормоз при поддержке части своей братвы вымогал с девицы двести долларов. Шатов, смеясь, попросил Артема встретиться и послать Тормоза… в КВД. Токарев-младший, чертыхаясь про себя, заранее погреб к гостинице…

К назначенному сроку к «Октябрьской» слетелось пять машин — все «восьмерки» и «девятки», тонированные и без задних номеров. Артем, стоя в вестибюле, аккуратно переписал номера машин, а потом спокойно вышел к братве и поздоровался. Оглядев с улыбкой толпу из человек пятнадцати, Токарев, придав лицу некую ошарашенность, спросил:

— У нас разговор будет или…

— С кем работаешь? — спросили его.

— С порядочными людьми, — без вызова ответил Артем.

— Почему один?

— А за собой ничего не чувствуем.

Тамбовцы переглянулись:

— Решения ты принимаешь?

— Возьму ответственность, если посчитаю нужным…

Обмен «визитными карточками» состоялся. Своим спокойным тоном и тем, что пришел один, Артем выиграл предисловие.

Дальше ему было сказано, что «…нас много — человек двести и если что…».

Токарев улыбнулся и ответил:

— Двести — это очень много. Двести со мной не справятся — мешать друг другу будут, возникнет чудовищная давка, милиция припрется. Вот если бы трое-четверо — то дело бы было швах.

Кое-кто из тамбовских одобрительно засмеялся — в их толпе мало кто знал суть «стрелки» — по тем временам «стрелы» забивались десятками в день. Когда в ходе перетирания темы до братвы стало доходить, о чем, собственно, идет базар — часть тамбовских, смущенно ухмыляясь, отошли в сторону.

В конце-концов, Артему надоела ограниченная и агрессивная упертость Тормоза, истинного сына своего времени, отличавшегося жестокостью и непримиримостью. (Тормоза убьют через десять лет, когда все «бои» уже вроде как отгремят и когда сам он будет владеть шикарным рестораном, жить в девятикомнатной, только что отремонтированной квартире.) Глядя прямо в глаза тамбовцу и чувствуя, что симпатии остальных явно на его стороне, Токарев спросил, сознательно идя на обострение: